Говорите, виноват в его самоубийстве? А что мне оставалось делать? Ксения — единственный человек, которого люблю, за которого отвечаю перед Богом. Как ее спасти — спрашивал сам себя. Пойти и признаться? Но как она с этим будет жить? Нет, надо заставить Чепурина изменить показания. И я дошел до министра.
Зачем убил Стрижневу? Глупый вопрос. Она изменяла мужу. Для меня этого достаточно. Вспомните, как поступил с Мэри. По глазам вашим вижу, господин следователь, что мучаетесь вопросом: если так не приемлю измен, зачем соблазнил Тарусову? Отвечаю: для пользы дела. Мне был нужен свидетель, надежный свидетель, что в момент злополучного «самоубийства Разруляева» я находился на лестнице, у дверей его квартиры, а не внутри. Я хотел было пригласить старуху Беклемешеву, как вдруг у меня в имении появилась эта глупая курица Тарусова, которая, только представьте, с ее-то куцым умишком, ведет расследование моего дела. Жена известного адвоката, дочь миллионера — лучше свидетеля быть не могло. Признайте, господин следователь, что я задумал и осуществил идеальные убийства. Если бы не Чепурин…»
Понедельник, 22 марта 1871 года,
Санкт-Петербург
Прыжов пришел с Нюшей, Крутилин один.
— Кашляет благоверная, — объяснил он.
Сашенька поняла, что не рискнул — супруга его строгих правил и соседство за столом с Нюшей не потерпела бы.
Стол был постным — Страстная неделя. Однако Дмитрий Данилович приказал подать шампанского:
— Друзья! Предлагаю поднять бокалы за Антона Семеновича. Сегодня на суде выступал не я. Словно актер на подмостках, я лишь громко повторял реплики за суфлером, за нашим дорогим Выговским. Именно он изобличил убийцу и спас от неминуемого наказания невиновных. Злодей нам противостоял очень серьезный. Умный, изворотливый, осторожный — отправляясь на убийство, покупал билеты в вагоны второго класса, где всегда много пассажиров и даже опытный кондуктор не способен их запомнить. В номерах останавливался, предъявляя поддельный вид. Я рад, что у меня такой помощник. Виват!
Все поднялись, чокнулись бокалами.
— От Желейкиной письмо получил, — сообщил Крутилин. — Представляете? Замуж вышла. За молодого, богатого, пишет, что любит ее без ума.
— Рада за нее, — улыбнулась Сашенька. — Антон Семенович, не томите, расскажите наконец, как догадались про Шелагурова.
— Узнал, когда Стрижневу фотопортрет предъявил, — пожал плечами Крутилин. — Тот его опознал.
— Нет, Иван Дмитриевич. Показывал фотопортрет, уже будучи уверенным, что Шелагуров — убийца, — признался Выговский. — Подозрения против него появились после чтения дневника Александры Ильиничны.
— Что бы мы без них делали, — шепотом пробурчал Тарусов.
— Александра Ильинична, помните, Шелагуров сказал, что знает про оптографию из романа «Убийство из прошлого»?
— Да, когда ехали в санях.
— Но где и когда он с романом ознакомился? Когда Гуравицкий зачитывал его гостям, Шелагурова в гостиной не было. Про черновик, который оказался у Ксении, он не знал. Что означает…
— У Шелагурова чистовой вариант! — воскликнула Сашенька. — Как просто! Как я сама не догадалась.
— Но вы догадались поехать в Подоконниково, — возразил Антон Семенович. — Если бы не та поездка, преступление осталось бы нераскрытым. А значит, пора поднять бокалы за вас, княгиня! Виват!
Шелагурова защищал адвокат Александрович. Его признали сумасшедшим. Содержат в больнице для душевнобольных. Ксения брата не навещает.