Остановившись у бровки тротуара, Хоуз выключил мотор, вытер пот со лба и вышел из маленькой персональной духовки в большую печь, которую представляла собой улица. На нем были легкие брюки и хлопчатобумажная спортивная рубашка с открытым воротом, но все равно он потел. Внезапно детектив вспомнил о Жиртресте Доннере и турецких банях, и ему сразу стало намного прохладнее.
Номер 1592 представлял собой неряшливый серый доходный дом, стоящий между двумя такими же неряшливыми и серыми доходными домами. Хоуз поднялся по ступенькам парадного, пройдя мимо двух девчонок, поглощенных обсуждением Эдди Фишера. Одна из них никак не могла взять в толк, что он нашел в Дебби Рейнольдс. Лично она сложена лучше, чем Дебби Рейнольдс, а потому уверена, что Эдди заметил ее, когда давал ей автограф, выйдя из гримерки. Хоуз вошел в дом, жалея, что он не популярный певец.
Судя по маленькой белой карточке с аккуратными буквами, Филип Баннистер жил в 21-й квартире. Хоуз вытер лицо и пошел на второй этаж. Все двери, выходящие в коридор, были открыты; видимо, жильцы надеялись, что от сквозняка в квартирах станет прохладнее. Надежды не оправдывались. В коридоре не чувствовалось ни малейшего движения воздуха. Дверь в 21-ю квартиру тоже была открыта. Из комнаты доносился стук пишущей машинки. Значит, хозяин дома. Хоуз постучался.
— Есть кто-нибудь дома?
Машинка продолжала безостановочно стрекотать.
— Эй! Есть кто-нибудь дома?
Внезапно стук прекратился.
— Кто там? — спросил голос из квартиры.
— Полиция, — ответил Хоуз.
— Кто-кто?! — недоверчиво переспросил обитатель квартиры.
— Полиция.
— Секундочку!
Хоуз услышал, что пишущая машинка снова заработала. Яростный треск раздавался еще по меньшей мере три с половиной минуты, затем кончился. Он услышал скрежет отодвигаемого стула, шлепанье босых ног по полу. Худощавый парень в майке и полосатых кальсонах вышел на кухню и подошел к парадной двери. Голову он склонил набок. Его лучистые карие глаза сияли.
— Вы правда из полиции? — спросил он.
— Правда.
— Вряд ли из-за дедушки, ведь он умер. Знаю, отец попивает, но он наверняка ни в чем не замешан.
Хоуз улыбнулся:
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Разумеется, если вы — Филип Баннистер.
— Он самый. А вы кто?
— Детектив Хоуз. 87-й участок.
— Настоящий коп! — с восхищением воскликнул Баннистер. — Настоящий живой сыщик! Здорово! Заходите. В чем дело? Я что, слишком громко печатаю? Старая стерва нажаловалась на меня?
— Какая стерва?
— Моя домохозяйка. Входите, чувствуйте себя как дома. Она угрожала позвать полицию, если я снова буду печатать ночью. Так вы из-за нее пришли?
— Нет.
— Садитесь, — пригласил Баннистер, указывая на стул у кухонного стола. — Холодного пива хотите?
— Не откажусь.
— И я тоже. Как думаете, когда будет дождь?
— Трудно сказать.
— Точно. И бюро прогнозов тоже не в курсе. Знаете, как они составляют прогнозы? По-моему, они просто читают вчерашние газеты. — Баннистер открыл ледник и извлек оттуда две банки пива. — В такую жару лед плавится моментально. Не против того, чтобы пить прямо из банки?
— Не против.
Он вскрыл обе банки и протянул одну Хоузу.
— За благородных и чистых душой, — провозгласил тост Баннистер и выпил. Хоуз тоже выпил. — Ах, как хорошо! — воскликнул Баннистер. — Простые удовольствия. Ничто с ними не сравнится! Что такое деньги и кому они нужны?
— Скажите, Баннистер, вы здесь живете один?
— Совершенно один. Кроме того времени, когда у меня гости, что случается редко. Женщин я люблю, но они для меня недоступная роскошь.
— Вы работаете?
— Вроде того. Я писатель.
— Пишете для журналов?
— В настоящее время я работаю над книгой, — сообщил Баннистер.
— Кто ваш издатель?
— У меня нет издателя. Если бы у меня был издатель, я не жил бы в этой крысиной норе. Я раскуривал бы сигары двадцатидолларовыми банкнотами и встречался с самыми шикарными топ-моделями.
— Так поступают успешные писатели?
— Так поступал бы тот, кто сидит перед вами, став успешным писателем.
— Вы недавно купили стопу бумаги Картрайта артикула 142-Игрек? — спросил Хоуз.
— А?
— Картрайт, 142…
— Да, — удивился Баннистер. — Но откуда вы узнали…
— Вы знакомы с проституткой по кличке Леди?
— Что?
— Вы знакомы с проституткой по кличке Леди? — повторил Хоуз.
— Нет. Что? Как вы сказали?
— Я сказал…
— Вы что, шутите?
— Нет, я серьезно.
— С проституткой… Вот уж нет! — Хоузу показалось, что Баннистер вдруг оскорбился. — За кого вы меня принимаете? Вы что, издеваетесь?
— Знаете ли вы кого-нибудь по кличке Леди?
— Леди? Что это такое?
— Леди. Подумайте.
— Мне не надо думать. Я не знаю никого по кличке Леди. Да что случилось?
— Можно взглянуть на ваш письменный стол?
— У меня нет письменного стола. Послушайте, ваша шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, да и мне, в общем, все равно. Вы явились ко мне домой, пьете мое пиво, купленное на денежки, заработанные отцом, и задаете дурацкие вопросы о прост… Да в чем же дело, а?
— Пожалуйста, позвольте взглянуть на ваш письменный стол.
— Да нет у меня письменного стола, нет! Я работаю за обеденным столом!
— Можно посмотреть?
— Ладно, ладно, не хотите говорить, в чем дело, не надо! — закричал Баннистер. — Продолжайте изображать из себя непроницаемого сыщика-громилу. Валяйте! Чувствуйте себя как дома! Стол в комнате. Только ничего там не перепутайте, или я позвоню вашему начальству!
Хоуз вошел в комнату. Пишущая машинка стояла на обеденном столе рядом с кипой отпечатанных страниц, пачкой копирки и вскрытой упаковкой чистой бумаги.
— Клей у вас есть? — спросил Хоуз.
— Конечно нет. Зачем мне клей?
— Какие у вас планы на сегодняшний вечер, Баннистер?
— А что такое? Кому есть дело до моих планов на вечер? — Баннистер возмущенно расправил плечи. Должно быть, такой вид был бы у Наполеона в нижнем белье.
— Мне есть дело, — ответил Хоуз.
— А если я не стану отвечать?
Хоуз пожал плечами. Жест был весьма выразительным. Баннистер все обдумал и наконец сказал:
— Ладно, скажу вам, что я делаю сегодня вечером. Я иду с мамой на балет.
— Куда?
— В городской театр.
— В котором часу?
— Начало в полдевятого.
— Ваша мать живет в нашем городе?
— Нет. Она живет в Сэнд-Спит. На Восточном побережье.
— Значит, она неплохо обеспечена?
— Да, я бы так сказал.
— Ее можно назвать леди, живущей в богатом пригороде?
— Да, — согласился Баннистер.
— Леди?
— Да.
Хоуз помедлил, прежде чем задать следующий вопрос:
— Вы с матерью хорошо ладите?
— С кем, с мамой? Конечно.
— Ей нравится то, что вы пишете?
— Ей кажется, что у меня талант.
— А ей нравится, что вы живете в трущобах?
— Мама, конечно, предпочитала бы, чтобы я жил дома, но она уважает мои желания.
— Насколько я понял, родители вас содержат?
— Вы правильно поняли.
— Сколько они вам дают?
— Шестьдесят пять долларов в неделю.
— Ваша мать когда-либо возражала против этого?
— Против того, чтобы давать мне деньги? Нет. Да и зачем ей возражать? Когда я жил с родителями, они тратили на меня гораздо больше.
— Кто заплатил за билеты на сегодняшний спектакль?
— Мама.
— Баннистер, где вы были сегодня около восьми утра?
— Здесь.
— У вас кто-нибудь был?
— Нет.
— Кто-нибудь видел, что вы здесь?
— Я печатал на машинке, — сказал Баннистер. — Спросите соседей. Если они только все поголовно не вымерли, то должны были слышать. А что? В чем меня подозревают?
— Вы покупаете воскресные газеты? — спросил Хоуз.
— Да. «Искусство».
— А из общенациональных?
— Например?
— Например, «Нью-Йорк таймс».
— Да, «Таймс» я покупаю.
— Каждое воскресенье?
— Да. Люблю проглядывать списки бестселлеров. Ну и барахло нам рекомендуют!
— Вы знаете, где находится наш участок?
— Вы имеете в виду полицейский участок?
— Да.
— Возле парка, верно?
— Так знаете или нет?
— Да, знаю. Только не понимаю, какое это имеет…
— Когда вы встречаетесь с матерью?
— В восемь вечера, — сказал Баннистер.
— Сегодня в восемь вечера. У вас есть пистолет?
— Нет.
— Какое-либо другое оружие?
— Нет.
— Вы недавно ссорились с матерью?
— Нет.
— С какой-либо другой женщиной?
— Нет.
— Как вы обычно называете мать?
— Мама.
— А еще как?
— Мамочка.
— Есть ли у нее какие-нибудь прозвища?
— Иногда я называю ее Кэрол. Гак ее зовут.
— Вы когда-нибудь называли ее Леди?
— Нет. Вы опять за свое?
— Вы когда-нибудь называли кого-нибудь Леди?
— Нет.
— А как вы зовете свою домохозяйку, ту стерву, которая сказала, что позвонит в полицию, если вы будете продолжать печатать на машинке по ночам?
— Я называю ее миссис Нельсон. А еще стервой.
— Она здорово отравляет вам жизнь?
— Только запрещает печатать на машинке.
— Она вам нравится?
— Не особенно.
— Вы ее ненавидите?
— Нет. Сказать по правде, я вообще редко о ней думаю.
— Баннистер…
— Что?
— Возможно, сегодня на балете с вами будет детектив. Он будет рядом, когда…
— Что вы хотите сказать? В чем меня подозревают?
— …когда вы выйдете из дому, встретитесь с матерью и займете места в зрительном зале. Я предупреждаю вас на тот случай, если…
— Да где мы, черт возьми, живем? У нас что, полицейское государство?
— На тот случай, если у вас появятся неожиданные идеи. Вы понимаете меня, Баннистер?
— Нет, не понимаю. Самая неожиданная идея, какая может у меня появиться, — угостить маму после спектакля содовой с мороженым.