Машину Рафик поставил во дворе перед домом, закрыл ее брезентовым чехлом. Мало ли кто видел автомобиль на ночной улице?
С того момента, когда прозвучали первые выстрелы в Клину, времени у соседей Резаного, чтобы выйти во двор и осмотреться было хоть отбавляй. Хотя в такую возможность Рафик не очень-то верил, мало кому в сегодняшнее время захочется высунуть нос на улицу если звучат выстрелы. Но машину могли запомнить.
Ночной рейс принес одни убытки и неприятности. Целый день Мамедов не покидал квартиру, запретил это делать и своему человеку. Ели, пили то, что оставалось в холодильнике: консервы, пиво в банках. В этой квартире никто не жил вот уже целый месяц.
Как только наступало время новостей, Рафик бросался к телевизору и просматривал их от первой секунды до последней. Пока никаких сообщений о гибели Александра Данилина не передавали ни по центральным каналам, ни по местным. Обладавший определенной долей тщеславия Рафик считал, что о преступлении непременно передадут ОРТ и РТР, ну, в крайнем случае, НТВ.
И вот поздним вечером Рафик наконец-то дождался. Показали дом Александра Данилина. Корреспондент, который за все время репортажа так и не возник в кадре, сообщил, что убиты племянник и жена воровского авторитета, сообщил, что в доме, по всей видимости, шла «крутая» перестрелка, высказал предположение, что убившие женщину и ребенка пытались завладеть деньгами.
Рафик сидел озадаченный, часто моргая, пытаясь понять то, что услышал последним:
«Сам же Александр Данилин бесследно исчез».
«Что это менты еще придумали, в игры со мной играть? — подумал Рафик, но затем нашел и другое объяснение. — Небось, те, кто приехали, кто за мной гнались, тело его и забрали. Только вот зачем? Может, не дострелил я его? Да нет, прямо в голову…»
На экране быстро сменялись рекламные ролики, их Рафик уже не замечал.
Затем с досадой сплюнул: «Все сходится. Если бы мертвый был, они бы за нами в погоню помчались немедленно, а так в больницу рванули… наверняка. Резаный, хрыч старый, небось, не только мне не сказал где деньги лежат, а никому из близких и словом не обмолвился. Вот они и решили спасти его любой ценой. Так, так, так… Куда же они его поволокли? Если Резаный заговорит, несдобровать мне! Узнал ведь меня».
Рафик плотно закрыл веки, припоминая в подробностях те несколько секунд, когда стрелял в Резаного.
«Два выстрела в живот, один в голову. Ну, да, поспешил. Не в лоб, не в ухо, а наугад выстрелил».
Он скрежетнул зубами от бессильной злобы. Теперь он думал уже не о деньгах, а о том, как бы остаться в живых. За вчерашнюю ночь с него подручные Резаного сперва руки отрубят, а потом три шкуры с живого спустят.
«Так, так, так, — Рафик нервно ходил по комнате, хрустел суставами пальцев, плотно сцепив кисти рук. — Куда же они его завезли? Куда? В Москву? Нет, туда с огнестрельными ранами не сунешься. Если бы все официально прошло, то об этом бы по телевизору передали в „Новостях“. Журналисты сейчас ушлые. Да и не довезли бы они его до Москвы, это точно. Мертвого его им прятать смысла нет. Значит, где-то рядом, небось, в самом Клину. Реанимация там одна. Вот только как узнать — лежит он там или нет? Времени-то у меня в обрез. Если Резаный на поправку пойдет, они его тут же в Москву заберут, а там уже к нему не подойдешь. Сегодня, сегодня действовать надо!» — решил Рафик.
Выбора у него большого не было. Не мог же он сказать людям из своей банды, что решил их прокинуть, подставил, напав на вора в законе Резаного, пытаясь узнать у него, где воровской общак. Он мог только рассчитывать на себя и подручного, который еще до конца не понял, в какую историю они вляпались.
Приказав земляку сидеть дома, Рафик Мамедов отправился в Клин. Он несколько раз прошелся вдоль больницы, но по другой стороне улицы, наставив воротник, так чтобы оставаться не узнанным. Снаружи он никого не заметил, но вход в больницу был со двора, а туда заглянуть он боялся: вдруг столкнется с людьми Резаного или Чекана. Тогда несдобровать, сразу поймут, кто посягнул на воровской общак, кто хотел запустить в него свою волосатую руку. Одно дело грабить коммерсантов, наезжать на них, выдавливая, как сок из спелого плода, деньги, а совсем другое — связаться с ворами и преступным миром, к которому сам себя и относил Рафик. Но он, в отличие от Резаного, Чекана и прочих, жил не по воровским законам, он был одиночка, «отморозок», «отвязанный», как называли их сами воры.
Можно пытаться противостоять милиции, ФСБ, налоговой полиции, частным охранникам, можно даже побороться с армией, но пойти против воров, с их иерархией, с их дисциплиной — это совсем другое дело, крайне рискованное. И Рафик уже жалел, что вообще ввязался в эту историю. Денег он не получил, до общака не добрался, а теперь рискует и собственной головой. Ведь если Резаный выживет, скажет своим приятелям, кто замахнулся на воровской «общак», то тогда на поиски Рафика Мамедова и его людей поднимутся все местные группировки, забыв на время разногласия. Ведь это то же самое, что украсть у верующих икону или какую-нибудь другую святыню. Да, этого ему не простят, поэтому, пока не поздно, надо разобраться с Резаным, узнать, здесь ли он, в Клину, или его уже перевезли и прячут где-нибудь в Московской клинике, содержат под надежной охраной. А может, он находится где-нибудь в закрытой больнице, возможно, даже в тюремной больнице.
«И тогда до него не добраться никак, и тогда мне смерть. Ведь воры будут мстить безжалостно, они не остановятся ни перед чем. И все законы, Конституция, Уголовный кодекс для них ничто, они предадут меня такой страшной смерти, о которой даже думать страшно. Черт подери, что же делать? Надо узнать, где сейчас Резаный. Неужели Аллах ко мне не милостив, и пуля, выпущенная Резаному в голову, не угробила его? Такого не бывает. Нужно иметь во лбу сантиметров пять кости!»
Рафик прямо с ума сходил и готов был допустить черт знает что. Но самым важным во всем этом деле был ответ на вопрос: жив Резаный или нет? Если его душа уже находится на том свете, можно спасть спокойно и не волноваться, ведь кроме Резаного их никто не видел и, естественно, никто не опознает. Но если вдруг авторитет остался в живых и сможет рассказать о том, что случилось, а не дай бог еще и сам выкарабкается из могилы, то тогда Рафику и его людям не сносить головы.
Как именно поступят воры Рафик, естественно, не знал, но предположить мог. И от этих предположений черные кучерявые волосы начинали шевелиться на голове, а по спине бежали холодные струйки пота.
«Шайтан тебе под ребро! И чего ты не сдох? А может, сдох-таки?»
Дело оставалось за малым — узнать, где Резаный и как он себя чувствует, если, конечно, жив. Может быть, он давным-давно лежит в морге, а может, нет.
Рафику повезло. И повезло так, что он и не ожидал. Он увидел, как из больницы вышел мужчина, сел в «жигули» и принялся их заводить. Сколько мужчина ни пытался это сделать, мотор «жигулей» только время от времени взвывал, хрипел, из выхлопной трубы вырывались облачка голубоватого дыма, и тут же замолкал.
Мужчина выбрался из кабины и зло, подойдя к своей машине, пнул ногой в передний скат.
— Колымага чертова!
Рафик подошел, закурил, попытался приветливо улыбнуться.
— Что, не заводится?
— Да, чтоб она сдохла! И самое главное, я в этих автомобилях ничего не смыслю, некогда заниматься. Вот в анестезии я толк знаю.
— Это понятно, — сказал Рафик, — а я как раз в машинах знаю толк. Откройте капот.
— Что толку его открывать? — но тем не менее, мужчина оживился, взглянул на Рафика уже более приветливо. — Поможете?
— Помогу, если человек хороший.
Минут пять или семь Рафик ковырялся, затем из-под капота бросил:
— Попробуйте теперь.
Мужчина сделал попытку запустить двигатель. Мотор заурчал.
— Вот видите!
— А что там было?
— Ничего сложного. Со свечами у вас были проблемы. Загорели. Прочистил контакты, вот мотор и заработал. Уставшим выглядите, будто всю ночь работали.
— Ой, у нас тут сплошная неразбериха, проблем два вагона.
— А что вы с утра домой едете?
— Да, пришлось ночью дежурить, а тут привезли тяжелого.
— И что, спасли?
— А кто ж его знает, как оно повернется, сам Рычагов оперировал. Наверное, какая-нибудь шишка.
— А кто такой Рычагов? — поинтересовался Рафик.
— А, вы наверное не местный, его здесь каждый знает — самый хороший хирург.
Рафику было удивительно то, что один врач с таким почтением говорит о другом. Значит, действительно этот Рычагов хирург что надо.
— И что Рычагов?
— Сделал как всегда — все, что мог, с того света человека достал. Представляете, череп раздроблен… Ну, он там, конечно, часов пять колдовал, возился. Хотя вы, наверное, в этом смыслите, как я в моторах.
— Это уж точно, — махнул рукой Рафик. — Так что, повезло пациенту?
Мамедов ждал ответа, задержав дыхание.
— Можно сказать да, в рубашке родился.
— А если бы Рычагов куда уехал или если бы его не нашли?
— Тогда лежал бы больной сейчас не в реанимации, а больничном морге — вон в том сером здании, — анестезиолог качнул головой, указывая на одноэтажное низкое здание, скрытое под желтыми кленами.
— Это что, ваш морг?
— Морг, морг. У нас, можно сказать, конвейер — больница, реанимация, морг. Но иногда, благодаря Рычагову, конвейер дает сбой, как сегодня ночью.
— Понятно, — Рафик помрачнел.
— Может, вас подвезти куда?
— Да нет, не надо, я пешочком. Вы, наверное, устали после дежурства, поезжайте, отдыхайте.
— Да уж, поеду отдохну. Надоела эта чертова больница хуже горькой редьки. Но, к сожалению, ничего другого делать не научился.
— Вот и я так же, — сокрушенно покачал головой Рафик, — в машинах разбираюсь, еще кое в чем. С этого и живу. А в остальном профан.
Но, судя по браслету часов, жил он неплохо и разбирался не только в машинах, ведь за ремонт машин, даже самых дорогих, такие часы не купишь.