дого из них!»
Дорогин подошел к Винту, помог ему перетянуть руку жгутом. Пальцы бандита тряслись, он сам не мог никак попасть в вену, хоть та и отчетливо проступала под кожей. Нехотя бандит передал шприц Дорогину и тот ввел наркотик ему в вену.
«Он заплатит мне жизнью и обязательно перед смертью узнает кто ему отомстил».
Дорогин дождался, когда Винт отрубится, аккуратно собрал пустую ампулу, использованные шприцы, все это завернул в газету и вышел из палаты.
«Раньше времени никто не должен заподозрить», — подумал он, подсовывая газету в большую кучу желтых листьев.
Муму поднес к бумаге спичку. Веселый огонек лизнул текст, вскарабкался выше. В огне исчезали фамилии, лица людей на фотографиях. Вскоре огонь перебросился на листья. Тяжелый желтый дым поплыл над лужайкой перед домом.
ГЛАВА 18
У Чекана за всю его жизнь, в общем-то, не очень долгую, никогда не было своей квартиры. Он менял места жительства так часто, как средний человек меняет одежду. Приходит весна, сбрасывается теплая одежда, одевается более легкая — куртка или плащ. Так получалось и у Чекана.
Правда, место жительства менял он не по сезонам, а как приходилось. К съемной квартире на Покровском бульваре он привык, она ему даже нравилась, большая, удобная, с высокими потолками, с большими окнами в старом еще довоенном доме.
Квартира имела два выхода, что очень нравилось Чекану. Одна из дверей вела на «черную» лестницу, по которой можно было выйти во двор. Правда, он почти никогда не пользовался этой темной лестницей, но выход, замки — все содержалось в полном порядке.
У Чекана в кармане всегда на связке с ключами был ключ и от «черного» хода. Так что, в случае чего, он мог им воспользоваться. О существовании «черной» лестницы знали жильцы подъезда, но и они почти никогда ею не пользовались.
Уже прошел почти год как Чекан вселился в эту квартиру. Когда-то давно здесь жил чиновник из «Внешторга», занимавший довольно высокий пост. Чиновника посадили, а после освобождения он не прожил и года — тюрьма, все-таки, не курорт. Мужчина был изнеженный, избалованный хорошей едой, вкусной и сытной, так что баланда пошла ему не на пользу и свежий воздух пошел во вред. Его из лагеря отправили на свободу досрочно, с туберкулезом. Пытался лечить, пытался восстановить старые связи, но прошло слишком много времени.
Настоящих друзей у него не было и до посадки, а отношение к бывшим заключенным у чиновников такое, как к паршивой собаке или к прокаженным. В общем, все от него отвернулись. Единственный, кто с ним поддерживал отношения, так это знакомый по тюрьме. Вот ему Савелий Петрович Охромов и оставил в наследство свою квартиру. Тем более, что дети и жена от него тоже отвернулись. Около года квартира стояла пустой, пока ее не снял Чекан.
Правда, слово «снял» здесь не совсем уместно, Чекан просто сказал владельцу квартирного бюро, «опекаемого» его бандой:
— Мне нужна квартира, она должна быть в центре. Быстро найдите.
Через неделю после того, как была произнесена эта фраза, перед Чеканом на стол легли ключи. Кто конкретно за нее будет платить, а кто получать деньги, Чекана не интересовало.
Он лишь спросил:
— Квартира надежная? Чистая?
— Чистая, надежная, — получил он ответ.
К этой квартире он привык, ему нравилось место, нравилось то, что рядом есть рестораны. Он приехал посмотреть квартиру, поднялся на третий этаж, обошел все комнаты, провел рукой по грязным, выгоревшим обоям, брезгливо поморщился — Грязи Чекан не любил. Даже в камерах, где он провел изрядный кусок своей жизни, всегда было чисто. За это его и уважали.
— Все ободрать, весь этот хлам выбросить, — взглянув на поломанную мебель, бросил Чекан.
Он стоял посреди большой комнаты в самом центре. Затем поднял голову:
— Ну и потолки! В карцере чище. Здесь что, на потолки плевались, мочились, блевали? Потолки побелить, люстру повесить нормальную, как в метро. А из мебели оставьте вон тот большой старый шкаф, буфет и круглый стол. Сюда привезете диван, в спальню кровать. Ну, еще на кухню поставите мебелишку, посудки немного — стаканы, рюмки, вилки. И холодильник чтобы стоял, ясно?
Через неделю Чекан вселился в пахнущую лаком, масляной краской, свежими обоями квартиру. На окнах висели плотные шторы. Жалюзи Чекан не любил, они напоминали ему тюремные решетки. А вот к шторам относился с почтением.
С того момента, как он вселился в эту квартиру, прошло чуть меньше года. Чекан понимал, придет время, и с этой привычной квартирой ему придется расстаться. Возможно, он вначале окажется или в Лефортово, или в «Матросской тишине», а оттуда в централы, пересылки и опять Колыма, ненавистный и нелюбимый Север с колючей проволокой, злыми овчарками и конвойниками. И застучат колеса, и будет на плечах телогрейка, а не кашемировое пальто.
«Ну, да что думать о плохом, лучше мечтать о чем-нибудь хорошем».
Чекан после бессонной ночи, после крупного проигрыша в карты проснулся поздно, настроение было ни к черту. Работы впереди — непочатый край, встречи, разговоры, разборки. Это все мелочи, самое главное — встречи с авторитетами, с такими же важными людьми, как и он сам. Чекан представлял, о чем пойдет речь, уже держал в голове пару фраз, подготовленных для этого случая. Но до встречи оставалось еще достаточно времени. Чекан спустил с кровати ноги, худые и волосатые, откинул в сторону одеяло.
Полчаса он лежал в ванной, затем тщательно выбрился, открыл шкаф и как женщина-модница, собирающаяся на торжество, или готовящаяся встретить и принять желанных гостей, взялся пальцами перебирать рубашки, висящие на плечиках. Затем недовольно поморщился:
«Рубашки, галстуки… Чушь какая-то! — он захлопнул дверь, глянул на свое отражение в зеркале. — Значит, так… Рубашка, галстук отпадают».
Он снял с полки серый тонкий свитер с высоким горлом, натянул его через голову, затем надел носки и брюки.
«Ну, вот так-то будет лучше».
Позавтракать Чекан решил в ресторане. Он взял телефон, набрал номер, поприветствовал Митяя.
— Давай машину к подъезду. Через двадцать минут я выхожу.
Прошелся по квартире. Увидел на полке бутылку с дорогим одеколоном, вылил на ладонь, смазал, затем похлопал худые щеки с торчащими скулами.
— Выгляжу я ни к черту. В гроб кладут краше. Как будто я не на воле, а две недели в карцере отсидел. Нет, пора кончать с этими ночными загулами. Надо остановиться, дать организму передышку, а то сдохну.
Черный дорогой пиджак, черное пальто, темные очки — хотя на улице стояла глубокая осень. Чекан иногда надевал очки. Открыл пухлое портмоне, проверил, много ли денег в нем. Сумма была внушительная, около восьми тысяч долларов.
Все в порядке. Кроме наличных в портмоне еще лежала золотистая кредитная карточка в пластиковом футляре.
«Кончатся эти, сниму еще. Там, наверное, тысяч сто осталось, никак не меньше».
В дверь позвонили. Звонок был условный, так звонили Митяй и телохранители. Чекан приосанился, поправил отворот пальто и вышел из квартиры, распространяя вокруг себя терпкий запах дорогого одеколона. Этот запах был не очень уместен на грязной лестничной площадке, но Чекана это не волновало.
— Ну, Митяй, все о’кей?
— О’кей, — ответил Митяй.
— Баки полные?
— Полные, — сказал Митяй, — и еще канистра в багажнике.
— Как у самолета перед взлетом?
— Точно…
— Тогда хорошо. Заедем в кабак, надо перекусить. Хочешь присоединиться? — сказал Чекан и оглядел своего водителя-охранника. — Вид у тебя, правда, не очень. Что, небось, целую ночь с бабы не слезал?
— Было дело, — признался Митяй, — то я с нее не слезал, то она с меня.
— С одной стороны хорошо, а с другой — не жалеешь ты себя, Митяй.
— Так на нарах бабы не будет.
— Это точно. Придется машку в задницу драть.
— Вот и я думаю, что лучше здесь.
— Баба-то хоть хорошая была?
— Дорогая, — признался Митяй.
— Дорогая — это как, пятьсот баксов за ночь?
— Нет, я с такими не вожусь. Сотка за две ночи и харчи с выпивкой мои.
— Она хоть довольна осталась?
— Довольная, — ухмыльнулся Митяй, сверкнув золотым зубом.
— Тогда поехали.
Возле черного «БМВ» стоял еще один охранник. Чекан сел в машину, дверь захлопнулась и автомобиль поехал к «Праге».
Два часа авторитет сидел один за угловым столиком на втором этаже ресторана в зале с фонтаном, медленно поглощал пищу, запивая ее красным дорогим вином. Когда с едой было покончено, официант, прекрасно знавший Чекана, подобострастно улыбнулся.
— Счет не нужен, — сказал Чекан, оставляя на столе стодолларовую банкноту. — И сдача не нужна.
— Заходите еще, будем рады.
— Зайду, браток.
— Будем рады. Вам всегда рады.
— Но не везде.
«Еще бы ты не радовался, козел, — подумал Чекан, — я тебе оставляю такие чаевые, что ты за месяц не заработаешь, проходимец жирный».
Официант действительно был упитанный, но при всем при том оставался довольно шустрым и ловким, со своими обязанностями справлялся артистично, временами напоминая циркового артиста, жонглера и эквилибриста-канатоходца одновременно.
— Ну-ну, — сказал Чекан, глядя, как стодолларовая банкнота исчезла в толстых пальцах, буквально растворившись в воздухе.
Официант проделал это так ловко, что ему мог позавидовать даже карточный шулер.
«Интересно, а смогу я так?» — подумал Чекан, все еще не вставая из-за стола.
Он вытащил еще одну стодолларовую банкноту из толстого лопатника. Официант стоял и смотрел. Тут Чекан показал то, чему научился за долгие годы, за длинные, бесконечные ночи, проведенные за картами на зонах, или в гостиничных номерах, или в богато обставленных квартирах. Купюра появлялась, исчезала, порхала в воздухе, короче говоря, жила собственной волшебной жизнью, казалось, что пальцы бандита остаются неподвижными. Лицо Чекана при этом не меняло выражения — бесстрастного и спокойного.
— Вот так-то, браток, — сказал он, глядя в маленькие глазки официанта, — вот так надо над собой работать.