Сдавленный стон вырвался изо рта Чекана, даже не изо рта, а из горла, словно изнутри тела. Он развернулся, на ходу прошептав:
— Накройте его чем-нибудь, быстрее! Еще лучше, уберите.
— Куда убрать? — спросил Митяй.
— Убери его от дома, убери скорее!
— Слушай, Чекан, — бормотал Мамон, стоя на крыльце, — там, в ящике, были баллоны.
— Какие на хрен баллоны? — услышав это, Чекан вернулся за дом и осмотрелся.
Тут до него дошло, тут он все понял. Скорее всего, деньги были в баллонах и именно их украли. А он придурок, болван, даже не догадался, даже не приказал их осмотреть. А ведь сам слышал как пищал металлоискатель. Но кто мог знать!?
И у него все разрозненные факты сложились в целостную картину. Правда, он еще не знал, что картина далека от истины и на самом деле многое происходило совершенно иначе, чем он предположил.
— Азер, азер… Ну, ты у меня допрыгаешься! Я тебя поймаю, я вырву твои яйца, я заставлю тебя ползать, корчиться. Будешь извиваться, как червяк, как гнусный навозный червяк! Мартышка! Козел чернозадый, ты мне за это заплатишь!
Бурого переложили на большой кусок брезента, завернули так, как дети пеленают куклу. Митяй подошел к Чекану, стоящему лицом к стене и, не приближаясь вплотную, чуть не плача, спросил:
— Чекан, что делать дальше?
— С чем? С кем делать, а?
— С Бурым что будем делать?
— К чертовой матери Бурого! Сжечь, утопить, чтобы и следа от него не осталось! Кто-нибудь еще знает, — громко спросил Чекан, — о том, что здесь произошло?
— Нет, никто, я звонил только тебе.
— А что же ты ментам не позвонил? — Чекан резко развернулся и правой рукой ударил Мамона в пах.
Тот ойкнул, отлетел к стене и закрываясь руками, начал оседать на землю.
— Ментам звонить, что я — шестерка?
— Ах ты, сука! Козел! Куда ушел? Зачем ушел? Я же приказал из дому ни ногой, сидеть здесь, караулить! А вы, козлы, подонки! Твое место на кладбище, в параше, гниль навозная, баланда кислая!
Чекан ругался так витиевато, что его ругательства следовало бы записывать, настолько они были изобретательными.
А затем словно бы произошла осечка. Слова кончились, и Чекан ногами принялся избивать корчащегося, ползающего по земле Витьку Мамона. Чекан бил люто, нещадно. Митяй и еще трое бандитов стояли и смотрели. Все понимали, что сейчас лучше не вмешиваться, злость Чекана должна выкипеть, может тогда он немного успокоится и начнет отдавать толковые распоряжения.
Витька Мамон ползал, стонал, просил прощения, корчился, плевался кровью, которая текла из разбитой головы, со сломанного носа, из рассеченной брови. Вообще, он превращался в подобие котлеты, вернее, в подобие фарша, который еще не положили на сковородку.
А Чекан бил, нанося удар за ударом. Он уже бил не целясь, просто месил Мамона, месил, как ненавистного лютого врага, посчитаться с которым мечтал всю жизнь и вот этот момент пришел.
— Ты у меня попомнишь! — скрежеща зубами, выкрикивал Чекан. — Ты навсегда запомнишь, впредь будешь знать, если я сказал, так оно и должно быть. Ублюдок, ублюдок долбаный, одно слово!
Я… Я… — хрипел Витька, как мешок катаясь по земле.
— Ты грязь из-под ногтей, навоз, дерьмо!
Чекан не обращал внимания, что его светлые брюки, очень дорогие, уже перепачканы кровью, так же, как перепачканы и светло-желтые ботинки.
Наконец Чекан вздохнул:
— Уберите эту падаль. Здесь уже делать нечего. Ну, азер, ты у меня за все заплатишь!
Чекан был абсолютно уверен, что та картина, которую нарисовало его воображение, абсолютно точна, может, в маленьких деталях она расходится с тем, что произошло на самом деле.
«Значит, было так, — переводя дыхание, размышлял Чекан, — азеры ворвались в дом к Резаному, замочили охрану, а затем принялись пытать его жену и племянника. Самого же Резаного привязали к стулу. Они жгли, мучили, били, а затем начали пытать и самого Резаного. Резаный, скорее всего, сдался, может быть, в самый последний момент. И тогда Мамедов решил его застрелить. Но тут случилось то, чего азеры не ожидали: приехал я со своими людьми. Завязалась потасовка, и азербайджанцам надо было уносить ноги. Рафик понимал, что сейчас, после того, что он сотворил, ему кранты, его будут искать всегда и везде, спасения у него нет. А прихватить общак он не успел. Да, Резаный, скорее всего, сдался. Эх, ты! — подумал о своем кореше Чекан. — Как же ты мог? Мы же тебя совсем недавно похоронили со всеми почестями, а ты заложил общак. Козел ты, Резаный, козел! А я думал, ты настоящий вор. Значит деньги сейчас у Рафика Мамедова. Чтобы их вернуть, его надо найти, найти во что бы то ни стало!»
Больше сидеть в доме Резаного не имело смысла. Чекан и его люди быстро собрались. Труп Бурого, его уже холодное, окоченевшее тело, запихали в багажник автомобиля. Что с ним делать Чекан еще не решил. Но следовало сделать так, чтобы тело исчезло бесследно.
«Утопить и все, — решил Чекан. — Завезти в какое-нибудь болото, привязать железо к ногам и сбросить туда, где поглубже, чтобы он не всплыл».
Решено — сделано. Он отдал распоряжения своим людям, а сам помчался в Москву, из машины разговаривал по телефону и отдавал распоряжения. Удивительное дело, но по звонку преступного авторитета, вновь была приведена в действие огромная машина, сотни людей вышли на улицы, принялись искать Рафика Мамедова. Чекан был убежден, что тот смылся с деньгами, хотя азербайджанца до сегодняшнего дня никто не видел.
Но уверенность у Чекана была стопроцентная. А кто же еще мог позариться на общак — только азербайджанец, он получил то, что хотел.
— Резаный мертв, будь он проклят, — бормотал Чекан, глядя на то, как дорога летит под капот его «БМВ». — Быстрее едь! — рявкнул он на Митяя.
Тот испуганно вдавил педаль газа и автомобиль буквально взлетел, хотя и до этого шел со скоростью сто двадцать километров в час.
«Вот так лучше, — с облегчением подумал Чекан. — Что за полоса такая пошла? Людей убивают, общак пропал, хоть ты в петлю лезь».
— Митяй, дай сигарету.
— У меня плохие.
— Что значит — плохие?
— «Эль-Эм» — украинские.
— Дым из них идет?
— Идет.
— Давай сюда.
Шофер одной рукой подал Чекану пачку. Тот нервно закурил, сделав несколько затяжек, выбросил сигарету.
— Не тот дым идет, — буркнул он, — не того мне сейчас хочется, не того.
Если бы он кого-нибудь сейчас зарезал или застрелил, то, возможно, и успокоился бы, но застрелить или зарезать было некого. И поэтому кровь кипела, нервы напряглись до предела.
— Быстрей ты едь, мать твою!
Митяй поддал еще газа.
ГЛАВА 23
А в это время в гостиной Рычагова царила тишина. Сам хозяин Геннадий Федорович и его бывший пациент Сергей Дорогин сидели друг перед другом, а между ними у ног лежали две кучи денег. Картонная коробка от дурацкой детской игрушки была вскрыта, в ней были золотые монеты — аккуратные столбики по двадцать пять монет в каждом. Столбиков было восемь.
— Я никогда не видел столько золота.
— А денег столько видел?
— Столько денег видел в кино.
— У тебя есть чемодан или сумки? — спросил Дорогин.
— Да-да, есть, конечно. Там, на антресолях, в спальне, в большом шкафу.
— Сходи принеси, — сказал Дорогин.
Рычагов замялся.
— Не бойся, я не буду воровать твои деньги. Твои — это твои, а мои — это мои.
— Лучше бы их не было, — прошептал Геннадий Федорович, но тем не менее поднялся и пошатываясь, от усталости и волнения, словно пришибленный пыльным мешком, двинулся в спальню. Оттуда он вернулся с двумя кожаными чемоданами.
— Вот и прекрасно, — сказал Дорогин, — давай теперь упакуем все деньги в чемоданы, ты возьмешь свой чемодан, я свой.
— И что дальше?
— А дальше каждый поступит как знает. Но ты мне обещал, Геннадий, помочь с документами.
— Ах, да, с документами… А как же мы уедем из дому, ведь здесь такие деньги!
— Ты что, предлагаешь их таскать с собой? — ухмыльнулся Дорогин.
— Ну, да, а как же! Оставить, что ли?
— Почему бы и нет. Хочешь, можешь спрятать свою часть.
— А ты свою?
— И я свою тоже спрячу.
Рычагов взял листок бумаги, исписанный столбиками цифр.
— Четыре миллиона шестьсот тысяч наличными! Не считая золота. Ну и ну! Ведь за эти деньги…
— Да, за эти деньги много чего можно будет построить. Десять детских садов можно построить, не одну больницу… А можно и проиграть в карты.
— А что ты будешь делать со своими? — Рычагов исподлобья взглянул на Дорогина.
Тот зло улыбнулся:
— Я знаю что с ними делать. Но это потом, не сейчас.
— Не кино же ты будешь снимать?
— Кино я не буду снимать никогда. Я еще в тюрьме решил, что с кино покончено. Но я сделаю что-то похожее на очень страшное кино, на жуткий триллер, на такой, от которого у многих волосы на голове зашевелятся. Это будет лучшее мое кино, лучший фильм.
— Что ты задумал?
— Потом расскажу. Бери свой чемодан, — сказал Дорогин, отодвигая ногой чемодан Рычагова к креслу хозяина дома.
Тот дрожащими руками принялся закрывать замки. Они как назло не поддавались.
— Да что это ты разволновался, — сказал Дорогин, — к деньгам надо относиться спокойно, абсолютно спокойно. Тогда они не принесут вреда. А если будешь дергаться, тебе несдобровать.
— Что ты имеешь в виду?
— Где-нибудь проколешься, — спокойно предсказал Дорогин.
— Да ну тебя к черту! Пойду спрячу, вообще на них смотреть не могу.
Кроме долларов, марок и золота в газовом баллоне был еще конверт, в котором в пластиковых футлярах хранились кредитные карточки разных Московских банков.
— А с этим что делать? — спросил Рычагов, кивнув на пестрые кредитки.
Дорогин пожал плечами.
— Знаешь, я ими никогда не пользовался. Видел только в кино и я даже не знаю как ими оплачивать.
— Чтобы ими воспользоваться, надо знать код, а тогда можно получать деньги в банкометах.