— Вот здесь у меня кое-что есть, — он вытащил две металлические банки, тоже зеленого цвета. — Ты не думай, это не военный дым, это наш, киношный. Правда, им уже не пользовались лет пятнадцать, но поверь мне, старому артиллеристу, это то, что тебе нужно. Именно то. Такого другого ты не найдешь нигде, его просто нет, вышел из употребления. А у меня осталось. «Белое солнце пустыни» сняли, а он остался. Помнишь, когда нефтяная цистерна горит, вот этот дым я и ставил. Думал дубль снять придется. Но получилось с первого раза. Я лишек и прихватил словно бы знал, что пригодится тебе, хотел же в нашем фильме его использовать. Ну, да бог с ним, что прошлое вспоминать, одна боль да и все.
Дорогин принял банки, положил их в целлофановый пакет и с благодарностью пожал руку старому пиротехнику.
— Слушай, дядя Саша, тут такое дело… Надеюсь, мы еще с тобой свидимся… я хочу тебя выручить.
— Меня выручить? — изумился старик.
— Ну, да, тебя, а то кого же еще мне выручать? — Сергей Дорогин, немного стесняясь, вытащил из внутреннего кармана куртки толстую пачку стодолларовых банкнот. Деньги были перевязаны бечевкой. — Вот, возьми, дядя Саша.
— Да ты что, за кого меня принимаешь? Я что, по-твоему, бродяга, бомж, сам себе не могу на хлеб заработать?
— Погоди, не хорохорься, дядя Саша, бери, от чистого сердца даю. Ты столько для меня сделал…
Старик отказывался. Он даже взбеленился и принялся махать руками.
— Обижусь на тебя, Сергей, руки никогда не подам.
— Руки можешь и не подавать, а деньги возьми. Мало ли что со мной случится. Если не появлюсь в ближайшее время, пользуйся, как своими. Считай, это твой гонорар за тот незаконченный фильм, недоснятый. Я же тогда с тобой до конца не расплатился.
— Вот когда доснимем, тогда и рассчитаешься.
— Его мы уже никогда не снимем и никогда не закончим. Поверь, я это знаю.
— Знаешь, не знаешь…
Еще минут пять Сергей убеждал дядю Сашу взять деньги и наконец сломал старика.
Тот взял пачку денег и даже испугался:
— Да я никогда отродясь таких денег в руках не держал.
— Ну, вот теперь и подержишь. И еще, дядя Саша, никому о том, что я появился, ни слова, ни полслова.
— Да ты что, за кого меня принимаешь, Серега? Не было тебя, не заходил ты ко мне и вообще, не знаю я кто такой Дорогин. Забыл и вспоминать не хочу, он мне за работу над фильмом не заплатил.
— Это ты брось, я пошутил. Ты что?
— Разозлил ты просто меня, не жалеешь старика совсем.
— Жалею, жалею, дядя Саша, — Дорогин обнял старого пиротехника, прижал его к груди. — Давай, до встречи. Провожать меня не стоит, на улице холод собачий, да и дождь накрапывает. Так что иди домой.
— Ну, а ты смотри осторожнее, бог тебе в помощь, Сереженька.
— Спасибо, — ответил Дорогин.
ГЛАВА 27
Пожарный караул был поднят по тревоге. Пожарные солдаты повскакивали с топчанов, надели боевки, похватали кислородно-изолирующие противогазы и прочую амуницию, бросились к машинам. Начкар — начальник караула — громко кричал, натягивая на плечи боевку:
— Скорее, скорее, бойцы, на Стрелецкой дом горит, только что позвонили! Горит чердак, подвалы, третий подъезд.
Четыре машины — две автоцистерны, одна оперативная, одна с подъемником и стрелой помчались по ночным московским улицам прямо по осевой, с ревущими сиренами и включенными мигалками. Стрелецкая от караула находилась недалеко, в десяти минутах езды. Когда пожарные подъехали к дому, дым валил из чердачных окон, клубами вырывался из подъезда.
Начкар принял решение:
— Всех жильцов на улицу, немедленно! Эвакуируйте! Оперативники, за мной!
Пожарники сразу же принялись разворачиваться. Срывались тяжелые железные люки, поднимались гидранты, раскручивались рукава, приворачивались стволы. Два прапорщика и два сержанта, служащих по второму году, с включенными фонарями в руках двинулись на разведку, пытаясь пробраться к чердаку. Без противогазов они вряд ли смогли бы дойти до второго этажа, таким сильным было задымление.
Да и дым был какой-то странный, густой, почти непроницаемый, какой бывает только в кино. Сильный аккумуляторный фонарь пробивал его сантиметров на пятьдесят, не более, так что пожарные разведчики тыкались по лестнице, спотыкались, падали, пытаясь добраться до чердака. То, что творилось на чердаке, ввело их в ужас и в замешательство: задымление там было таким сильным, что они по рации сразу же стали вызывать подкрепление.
— Дым такой сильный, что даже не видно через него очага пожара.
Началась эвакуация жильцов. Стучали во все двери, на улице начкар кричал в мегафон. Почти во всех окнах, во всех квартирах горел свет. К окнам приникли испуганные люди, расплющив носы о стекла. Сверкали мигалки, матерились и бегали солдаты.
Как водится, два ближайших гидранта оказались непригодными к работе, давление в них было таким слабым, что вода даже не шла по рукавам. Те, как шкуры, сброшенные длиннющими змеями, неподвижно лежали на мокром асфальте.
Весь этот шум, крики, гам подняли с постели Савелия Мерзлова и его любовницу Клару.
— Что за чертовщина такая?
— Пожар, вроде бы, — подскочив к окну, и всплеснув руками, закричала абсолютно голая женщина.
Тут же до них донеслись просьбы начкара не поддаваться панике, ждать, когда солдаты помогут выбраться из квартир. Трудно было понять что и где горит, но дыма было такое количество и он был такой плотности, что можно было предположить, площадь возгорания очень большая, горит весь чердак, значительная часть подвалов. Времени на рассуждения у жильцов не оставалось. Эвакуацию начали одновременно с первых и последних этажей.
«Весь отдых испорчен, — грязно ругаясь, спешно натягивая на себя одежду думал Мерзлов. — Эка угораздило, приехал к любовнице, а тут пожар! Тут еще сгореть можно, тогда все мои планы об отъезде за границу коту под хвост. Вот незадача! Ночь… Лучше бы я остался дома. Понесло же меня в Москву!»
Но сколько ни думай, как ни ругайся, изменить ситуацию Савелий Мерзлов не мог. Да и кто его здесь станет слушать!
Пожарники занимались своим делом. Вскоре очередь дошла до двадцать седьмой квартиры. Мерзлов даже не успел позвонить своему водителю, он даже забыл куда впопыхах и сумятице сунул свой сотовый телефон. Он выбрался на улицу, прихватив с собой лишь портфель со всевозможными финансовыми документами, в основном, с расписками собственных должников, с ним он не расставался, не рисковал оставлять на ночь на работе.
— Ладно, Клара, ты тут разбирайся. В общем, все испорчено, — затравленно озираясь по сторонам, бормотал Савелий Мерзлов.
Ему не хотелось засветиться здесь, на этом пожаре, к тому же буквально следом за красными машинами пожарной охраны появился рафик телевизионщиков. Те стали носиться среди паникующих людей, пытаясь все заснять и взять интервью как у потерпевших, так и у бойцов пожарной охраны. Ни пожарники, ни журналисты не подозревали, что дым, который заставляет их кашлять — всего лишь киношный, ко времени извлеченный старым пиротехником из подвала. Не подозревали, что этот же самый дым они видели в фильме «Белое солнце пустыни».
«Что б вы сдохли, везде суете свои носы!» — сразу же обо всех журналистах подумал Мерзлов.
И тут он увидел то, что искал. В глубине двора стояла машина с раскрытой дверцей. В салоне горел свет, капот машины поднят и какой-то мужчина ковырялся в моторе. Затем этот мужчина опустил крышку и принялся вытирать руки ветошью, всем своим видом показывая, что машина готова ехать.
— Ладно, Клара, если все уж так случилось, мне надо ехать.
— Как, уже?
— А ты думаешь, это быстро кончится? Здесь возни до утра! — он чмокнул в щеку любовницу и быстро зашагал к машине, еще не уверенный, что это именно то, что ему нужно.
— Послушай, — обратился он к водителю, кончившему ковыряться в моторе.
— Ну, что? — тот даже не смотрел на пожар, словно бы ему было все равно, что там страдают люди, что там, возможно, горит имущество.
— Подкинешь меня?
— А куда желаете? — раздался глуховатый голос.
— Мне далековато…
— Да мне, собственно, все равно: куда скажете, туда и поеду. За деньги, конечно.
— Заплачу я тебе. Мне надо в Тверь.
Мужик, хозяин «альфа ромео», присвистнул.
— Чего свистишь, не так это и далеко.
— Далеко, не далеко, а сколько заплатишь?
— Не обижу. Сто баксов хватит?
— За две сотни баксов я могу вас и в Питер завезти. Садитесь.
Мерзлов забрался в машину, закрыл дверь и нажав на кнопку стеклоподъемника, закрыл окно. Сразу же стало тихо. Двигатель мягко заурчал, «альфа ромео», петляя по двору, выбралась на улицу. Вскоре она мчала по Москве, ночной и пустынной, на мигающий светофор, неслась по Ленинградскому шоссе.
Мерзлов лишь мельком глянул на водителя, бородатого, в шапке, надвинутой на глаза, закутанного в шарф.
«Может гриппозный какой, — почему-то подумал Мерзлов, — если даже в машине закутавшись в шарф сидит».
Машину мужик вел очень хорошо, спокойно и абсолютно не дергаясь, не нарушая правил. Савелий Мерзлов был измучен. Во-первых, устал после работы, перенервничал, а во-вторых, долго предавался любовным утехам с неутомимой Кларой. Так что ему хотелось спать.
— Подъедем к Твери, толкнешь, приятель.
— Хорошо, — глуховатым голосом ответил водитель.
И он действительно толкнул своего пассажира:
— Эй, выходи, дальше не едем!
Мерзлов тряхнул головой, открыл глаза.
— Где мы, черт подери?
— На мосту.
— А чего стоим?
— Вот стоим и все. Дальше не едем.
— Что за черт! Перекрыли движение, что ли?
— Да, перекрыли. Выходи из машины.
Мерзлов, ничего не понимая, инстинктивно щелкнул ручкой двери. Та открылась. Он вышел на мост и сразу же поежился от холодного ветра. Дождя не было. Этот мост Мерзлов узнал сразу.
— Какого хрена ты стал? Машина, что ли? Бензин кончился?
— Нет, Савелий, бензин не кончился, — негромко, но очень четко произнес водитель, стоящий напротив Мерзлова.