Ягодкин пожал плечами.
– Да вы уж не заботьтесь, когда я сам буду на месте.
– Слушаюсь.
– Пригласите ко мне всех чиновников, занимавшихся розысками по делу Куликова, и узнайте, сколько у нас свободных лиц.
– Сию минуту. А местную полицию предупредить не прикажете?
– Нет, – сердито ответил Густерин и сел к столу.
Он стал обдумывать план действий.
«Нужно нагрянуть к вечеру и принять все меры, чтобы не делать скандала. Положим, основание для ареста у нас есть, но все-таки соблюдение тайны весьма желательно. На сопротивление я не рассчитываю, и поэтому всякий шум был бы излишним скандалом. Вот только что следовало бы, кстати, арестовать и его рабочего-шпиона. Хорошо получить бы сведения, где теперь находится Куликов, но послать если агента, он, пожалуй, спугнет голубка и наделает нам после хлопот. Все равно, отправимся на „ура“!.. Удивительно, как это до сих пор Куликов не подозревает, что за ним целый месяц шпионят! Такой старый, опытный громила и зевает! Это меня больше всего убеждает, что он вовсе не Макарка. Во всяком случае что-то тут есть, а что именно, мы скоро узнаем».
Густерин позвонил.
– Пригласите ко мне дежурного надзирателя!
Через минуту дежурный явился.
– Поезжайте сейчас в резерв и скажите, чтобы немедленно прислали ко мне человек пятнадцать городовых и несколько околоточных. Только чтобы сейчас явились.
– Слушаюсь.
Вошел Ягодкин с целой толпой чиновников. Все почтительно остановились у дверей и отвесили низкий поклон.
– Здравствуйте, господа. Мы все отправимся через два часа в облаву на петербургскую сторону, на постоялый двор Монокина.
Густерин никогда заблаговременно не говорил агентам, где и какое дело предстоит. Он опасался, что в семье не без урода и среди агентов может найтись изменник, который ради личных выгод предупредит об обыске и даст возможность скрыть следы преступления.
– Мы едем не к Монокину, а должны сегодня арестовать Куликова, – начал он, когда все агенты удалились. – Получена телеграмма от Иванова, который везет настоящего Куликова; значит, зять Петухова, если и не Макарка-душегуб, то во всяком случае какой-то самозванец, проживающий по чужому паспорту.
– Нам хорошо бы поспешить, – произнес один из чиновников; – по моим сведениям, на заводе происходит что-то неладное. Сегодня Куликов вышел из больницы и долго сидел в своей квартире с рабочим-шпионом. Мне обещали дать знать, если случится что-нибудь значительное.
– Но до сих пор известий нет?
– Нет, я ничего не получал.
– Прекрасно. Значит, пока все благополучно, а в начале седьмого мы будет там. Ягодкин возьмет на себя облаву завода. В его распоряжении будет десять переодетых городовых и восемь наших агентов. Все три чиновника, производившие дознание, с четырьмя агентами и пятью городовыми займут дом Куликова. Им же я поручаю арестовать сообщника Куликова, рабочего. Сам я с двумя агентами арестую Куликова. Приготовьте две кареты. Я предполагаю сегодня же сделать, в присутствии арестованного Куликова, первоначальный обыск в его квартире. Это необходимо для того, чтобы опечатать квартиру и поставить караул. Ягодкин будет помогать мне при производстве обыска на квартире, а трое чиновников займутся обыском на заводе. Ровно в шесть часов мы тронемся в путь. Городовых и агентов отправьте с одним из чиновников к заставе на конке. Пусть ждут у самой заставы, разбившись кучками по пять человек. Чиновники и Ягодкин поедут со мной в каретах. Остальное я прикажу на месте. А теперь можете разойтись.
Густерин остался один. Он увлекся предстоящим делом и забыл, что еще не обедал.
«Теперь не до обеда! Только бы не упустить пташки, – думал он. – Кажется, все предусмотрено».
И он шагал по кабинету.
Еще далеко до 6 часов на дворе управления сыскной полиции стали собираться участники дела. Первыми пришли городовые и околоточные, которые через полчаса превратились в штатских, одетых в серые пиджаки, черные фуражки и с хлыстами вместо оружия в руках. Собрались и агенты. Один из чиновников оделил всех деньгами; городовые получили по 30 копеек, агенты и околоточные – по 75 копеек.
– Это на конку и на расходы.
Без нескольких минут 6 часов на двор вышел сам Густерин с Ягодкиным и чиновниками сзади. Толпа сняла фуражки. Густерин обошел ряды, остался доволен и скомандовал:
– На конках к заставе! Чиновник Ильин вас сопровождает и отвечает мне за вас.
Агенты переглянулись. К какой заставе? Ведь говорили к Монокину?
Когда Густерин прошел, агенты обступили Ильина.
– Что это значит? Разве не к Монокину!
– Генерал передумал. К Монокину в другой раз, а сегодня на завод Петухова.
– Прошу отправляться! – раздался голос Густерина. И толпа попарно вышла со двора.
– Мы отправимся через полчаса. Нужно дать время прибыть нашим.
30Арест злодея
В начале седьмого часа вечера вся армия, участвовавшая в облаве, была на местах. Густерин окружил как завод Петухова, так и домик, занятый квартирой зятя Петухова и бывшим «Красным кабачком». Теперь он послал за местным приставом и понятыми из среды заставных жителей. Страже, охранявшей все входы и выходы, было строго предписано никого не выпускать и не отлучаться ни под какими предлогами.
– Где Куликов? – приказал узнать Густерин.
– В квартире тестя. Старик умирает. Его управляющий заперт в кладовой, Ганя, кажется, лишилась рассудка, на заводе общая тревога.
– Опоздали, – произнес со вздохом Ягодкин.
– Бегите скорее за докторами, вперед, – скомандовал Густерин, и четыре агента вместе с начальником сыскной полиции быстро направились во внутренние комнаты Петухова. Они прошли прихожую, залу, столовую и очутились в коридоре, ведущем в кабинет и спальню Тимофея Тимофеевича. У порога они увидели распростертое тело женщины. Это была бесчувственная Ганя.
Два агента и доктор бросились поднимать ее, а Густерин с остальными распахнул двери спальни. Ужасная картина представилась их глазам. На кровати корчился в предсмертной агонии посиневший старик Петухов, а около него стоял со сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами его зять. При виде вошедших Куликов отшатнулся, побледнел как полотно и опустил глаза.
– Доктора, скорее доктора, – закричал Густерин. Врач, не успевший еще привести в чувство Ганю, подбежал к кровати умирающего. Слабое биение сердца и пульс свидетельствовали, что старик еще жив, но конечности начинали холодеть, во рту появилась пена, глаза ввалились и темная синева окружала веки.
– Он отравлен, – произнес доктор, – и, по-видимому, спасения нет, необходимо скорее отправить его в больницу.
– В вашем распоряжении карета и люди; везите сами и употребите все усилия, чтобы спасти несчастного, – сказал Густерин.
В одно мгновение Петухова и его дочь унесли и в двух каретах помчали в больницу.
Злодей стоял все время, не шевелясь и не поднимая глаз.
Он не знал и не понимал, что именно произошло, но видел полицию, и остальное ему было ясно. Опять он попал впросак, опять сорвалось у него в критическую минуту, когда все было готово! Что ж?! Конечно, досадно, обидно, неприятно, но… но будет еще видно!
– Господин Куликов, – произнес Густерин, – я вас арестую именем закона и приглашаю следовать за мной.
– Я повинуюсь, – спокойно ответил злодей, – хоть этот торжественный и неожиданный арест меня очень удивляет и смущает. Я не сомневаюсь в том, что здесь кроется роковое недоразумение, ошибка.
– Мы разберем все это в моем управлении.
– А, так я имею дело с полицией, а не с представителем следственной власти?
– Я не считаю нужным рекомендоваться вам и предъявлять свои полномочия. Вы подчиняетесь распоряжению местной полиции. Господин пристав, неугодно ли вам взять этого человека под конвой.
– Может быть, вы скажете мне все-таки, в чем меня обвиняют?
– Я не обязан вступать с вами в объяснения, но извольте – я могу сообщить вам. Вы уличаетесь в самозванстве, в нескольких убийствах, в покушении на отравление тестя и в истязании жены. Довольно с вас?
– Макарка-душегуб! – произнес Ягодкин.
Злодей побледнел и зашатался. Этого «открытия» он никак не ожидал. Значит, все погибло! Бежать, сопротивляться невозможно. Выхода нет. Несколько минут он не мог овладеть собой и, как зверь, попавший в западню, испуганно водил по сторонам глазами. Густерин любовался этим эффектом и не сомневался уже теперь, что Ягодкин был прав. Действительно, это Макарка-душегуб.
– Где Степанов? – спросил он. Арестованный молчал.
– Я вас спрашиваю, где Степанов?
– Там… там…
Макарка сам не соображал теперь ничего, и все его помыслы были сосредоточены на этом внезапном, как с неба свалившемся визите. «Не во сне ли я? – думал он. – Как могли они раскрыть все, когда не было никакого повода? Кто это действовал? Как, откуда?»
Но сколько ни думал он, голова только трещала, в висках стучало, в глазах темнело.
– Где ваш сообщник – рабочий, которому вы передали отравленный квас? – продолжал Ягодкин, который наслаждался растерянностью совершенно пораженного злодея.
Макарка водил глазами, сжимал и разжимал кулаки, переминался с ноги на ногу.
– Слушай, Макарка, – грозно произнес Густерин, – я с тобой церемониться не буду, и ты лучше отвечай на то, что тебя спрашивают. Слышишь?!
И он топнул ногой, подступая лицом к лицу к злодею. Тот молчал.
– Ты долго дурачил правосудие и общество! Ты, беглый каторжник, бродяга, душегуб, проник в почтенное сословие, жил как честный уважаемый коммерсант и продолжал свои злодеяния! Довольно! Настало время тебе дать ответ! Отвечай же, где Степанов и рабочий-соучастник?
– Там, там, – тупо шептал Макарка, который все еще не мог овладеть собой.
– Да что с ним разговаривать! Ведите его сзади, пойдемте на завод и к нему в квартиру.
– Позвольте связать ему руки, – шепнул Ягодкин на ухо начальнику.
– Нет, неудобно, не надо…