— Я и сам бы хотел, чтоб оно почудилось…
Утром, даже не глянув на принесенный завтрак, Лупандер набрал мобильный телефон жены и, не вдаваясь в подробности, потребовал срочно с водителем привезти ему одежду. Жена, понимая, что костюм от «Большевички», увы, уже не вернуть, без лишних вопросов, выбрав из всего разнообразия строгий черный костюм, достала его из шкафа, наскоро погладила белую рубашку, уложила все в темный чехол с замочком, мимолетно напомнивший ей мешок для транспортировки свежих покойников.
Через час костюм был доставлен в палату. Лупандер распорядился, чтобы водитель ждал его. Темный чехол с замочком тоже вызвал у него ассоциацию с упаковочным изделием для трупов, а траурный костюм, выбранный женой, привел чуть ли не в бешенство.
— Дура, другой, что ли, подобрать не могла! Добить меня все хотят! — прорычал он, приведя в изумление постовых (пришла новая смена, ничего не знавшая о ночном происшествии).
Но выбора не было — и времени тоже. Затягивая пурпурный (цвета крови!) галстук, Лупандер обреченно подумал об удавке, ощутимо сжимавшейся вокруг его шеи. Эта худая мыслишка подвигла его решительно снять галстук. Он запихал его в боковой карман и, прихрамывая, вышел из палаты. Сержант полюбопытствовал, увидев больного при полном параде:
— А вы куда, уважаемый, на перевязку?
— На перестрелку… — буркнул Лупандер.
Постовые дружно рассмеялись.
«Побег» из больницы прошел буднично и даже скучно. Вахтер посмотрел на человека в черном оловянным взором, отметил механически, что в руках лишь свернутый чехол и за пазуху ничего не напихано. Лупандер, не удостоив служивого взглядом, подумал: «Да кому я тут нужен?»
Доковыляв до автомобиля, Лупандер грузно, стараясь не побеспокоить ногу, уселся на заднее сиденье. Подлец-водитель — рыжий увалень лет тридцати с остатками среднего образования, даже не удосужился открыть дверцу. «Это все Борис, только под себя авторитет персонала затачивал. Господин Верховный Президентствующий…» — с раздражением вспомнил покойного.
— Куда поедем, Леонид Яковлевич? — учтиво спросил водитель.
— В милицию.
— В «Стригунино»?
— Да.
Расположившись, Лупандер расстегнул верхнюю пуговку рубашки и призадумался. Предстояло «давать показания» этой прокурорско-ментовской своре. И что он скажет: в палату приходил призрак Бори Зайцева? А постовой — ничего не видел и не слышал! Что он — дурак, что ли, полный, сознаваться, что дрыхнул на стуле? И вдруг, словно вспышка, Лупандера осенило: «Как же я раньше не догадался, дурак, простофиля! Это же милицейская подстава! Сколько в газетах писали про „оборотней“ в погонах! Все думают, это в другом месте, в другом околотке, с другими случается, а меня не коснется… А вот я и попал!» — мысли Леонида Яковлевича приняли центростремительный характер, в нарастающем круговороте событий он почти физически почувствовал под собой воронку, которая могла утянуть его, не оставив на поверхности и пузырей.
— Врешь, не возьмешь! — вырвалась у него чапаевская фраза из одноименного фильма.
Водитель, проезжавший в этот момент мимо «голосовавшей» девицы, тут же недоуменно отреагировал:
— Я и не собирался, Леонид Яковлевич!
Лупандер отмахнулся:
— Это я о своем, девичьем…
«Значит, они ждут, когда я приеду, — стал лихорадочно выстраивать позицию Лупандер, — и стану рассказывать, как ко мне в гости приходил призрак, похожий на Зайцева. Постовой, скотина, конечно, будет все начисто отрицать, напишет объяснительную, рапорт, будет клясться на уголовном кодексе… А тебе, Леня, предложат пройти психиатрическое освидетельствование. В результате эти душегубы поставят веселенький диагноз, что-то в духе „острая шизофрения, развившая на фоне посттравматического синдрома, с ярко выраженной манией преследования и галлюцинациями…“ Сочинив себе приговор, Лупандер тяжко выдохнул.
Водитель обернулся:
— Болят… раны?
— Душа болит… Скажи, Степан, я похож на сумасшедшего?
— Да вроде нет, — поторопился заверить водитель, по опыту зная, что промедление ответа на такие неожиданные вопросы начальства «смерти подобно», то есть дадут в самый нежданный момент под зад и спасибо не скажут.
— Ты сомневаешься? — мрачно спросил Лупандер.
И Степан, прикусив язык, обреченно понял, что именно сейчас он угодил в эту ловушку, да не ловушку, а в медвежий капкан со смертельными стальными зубьями…
— Да нет, что вы, Леонид Яковлевич, — заюлил Степан, чувствуя, что финансовый кризис, обвалившийся на страну, всей своей мегатонной массой опустился прямо на него. В одно мгновение вспыхнули — пролетели перед взором — онемевшая жена и трое его голодных детей. — Простите, ради бога, ляпнул, не подумав, простой я, как палка, из деревни… я имел в виду, что только специалист в этом деле разбирается…
— Ладно, молчи уж, специалист, — оборвал Лупандер, подумав с досадой, что этот его странный вопрос, простой Степа обязательно припомнит «там, где надо». — Останови машину.
Степан изысканно припарковался к ближайшему тротуару: до ОВД оставалось пара кварталов. Лупандер хотел выйти из машины, «причесать» спутавшиеся мысли, но вспомнил о раненой ноге и ограничился лишь открытой дверью.
«Стоит ли ехать к ментам на посмешище? А если и вахтер не вспомнит человека в плаще? Был дождь, все ходили в плащах. Да и он, скорее, с ними заодно, их же из ментов и набирают. Сунут баксов пятьсот — и он заткнется…» Лупандер поскреб затылок, почувствовав в пальцах перхоть: три дня голову не мыл… Определенно в больницу возвращаться не стоит. Третье пришествие призрака может стоить не только седых волос, но и летального инфаркта, как у пана Философа из гоголевского «Вия». И Леонид уже было решился позвонить школьному товарищу, который процветал на ниве торговли окорочками и куриной требухи, и попросить «политического убежища» на его загородной даче, с конспиративными выездами оттуда лишь на перевязки… Но, прикинув так и этак, горестно понял, что это не решение проблемы, а лишь попытка от нее спрятаться. «Снимут бинты и останутся шрамы, — пришла в голову почти стихотворная мысль, которую вдруг навязчиво захотелось продолжить: в юношестве Леня писал стихи, и не только в студенческую стенгазету, а сочинял и любовную лирику. Посвящал стихи молоденьким девушкам и зрелым женщинам, не без помощи сладких куплетов получая их жаркие ночные ласки. В конце концов сочинять каждый раз эксклюзивдля новой дамы сердца поднадоело, и Леня с успехом стал использовать старые клише, вставляя в них очередное имя.
«Старые клише, — с грустью вспомнил Лупандер грешки юности. — Остались в душе…»
— У тебя бумага и ручка есть? — спросил он у водителя.
— Есть, конечно, — радостно отозвался Степан.
Он вытащил из-за козырька замусоленный шоферской блокнотик-отрывничок и ручку, которой делались отметки в путевках.
— Пойдет?
— Сойдет… Для солнца русской поэзии.
Леня, как в былые годы, тут же ухватил кончик ручки зубами, развалился поудобней и стал творить. Строки полились обильно, как вино из кувшина вакханки. Видно, дало знать пережитое…
Старые клише, старые клише,
Истертые буквы остались в душе.
Слова — сочетанья, ноты — октавы,
Что нужно творцу для подлинной славы?
Все вновь повторится…
Где гений в пеленках?
Где пыл и признанье?
Где пыль и — изгнанье?
А времени ход — как мартовский кот:
За кошкою ходит, пока половодит —
Инстинкт, интерес и весна.
А время по кругу идет как всегда.
Забытое — новь, а вчерашнее — бред.
Где снега лавины, там нынче — вода.
И слушать поэтов — вот истинный вред.
…Мы достанем старые клише,
Они — в нашей душе.
Истертая бронза сверкает в словах,
Как звон колокольный — на небесах.
Сочинив сие творение, Леонид вспомнил о строке, из-за которой, собственно, и подвигнулся на экспромтное сочинительство: «Мы снимем бинты, и останутся шрамы…» И он тут же дописал финал.
Мы снимем бинты, и останутся шрамы
Все то, что писали — всё не для драмы…
Потом подумал и дописал еще одну строку:
А если точнее, вернее — для Дамы!
Оторвав исписанные странички, Лупандер вернул блокнот и ручку Степану, который никак не мог понять, что происходит. До конца смены было еще далеко, да он готов был крутить рулевое колесо хоть круглые сутки. А ежели просто стоять на нейтралке — так хоть двое.
Лупандер спрятал стихи в карман, вдохновение иссякло. Как и все бездарные поэты, он был трусом. Степан сидел в согбенной извозчичьей позе, ждал барской воли.
— Давай, в околоток! — решился Леонид.
— В «Стригунино»?.. Понял шеф!
«Пусть сами разбираются с этим призраком», — пригвоздил он мысленно правоохранителей.
Степан виртуозно обогнал несколько машин и плавно, будто вез невесту в загс, остановился возле ОВД. Старательно прихрамывая, Лупандер вошел в здание, буркнул постовому.
— Мне срочно нужно к майору Баздыреву!
Краснолицый постовой махнул рукой дежурному в окошке:
— К Баздыреву пришел!
Дежурный кивнул, дал отмашку: пропусти!
Лупандер доковылял до кабинета на втором этаже и, перекрестившись, толкнул дверь. Баздырев, Ребров и Куроедов дымили и о чем-то спорили, Леонид уловил два слова — «висяк» и «глухарь», что, как он уже знал, означало нераскрытое преступление.
При появлении Лупандера все машинально сунули окурки в пепельницы и замолкли.
— Что-то случилось, Леонид э-э?.. — первым отреагировал Баздырев.
— Яковлевич, — проскрежетал Лупандер и тут же сломался: — Я не могу больше! Онприходил!
Леонид Яковлевич опустился на стул и неожиданно разрыдался. У сыщиков вытянулись ли