— Я не могу, я так не могу! Мне страшно. Я хочу уйти от вас, но я боюсь. Я боюсь тебя! Мне страшно!
— Меня не надо бояться… — ласково сказал Ной. — Нужно бояться только возмездия.
— Я все равно уйду! — рыдала девушка. — Мне страшно, страшно!
Больше никто не выражал никаких эмоций, все были словно замороженные. Ной сделал как можно более ласковое лицо и сказал:
— Ты права, сестра. Тебе страшно, потому что ты лишняя. Без тебя здесь будет десять человек, это совершенное число — ты просто лишняя. Иди с миром! Твой срок еще не пришел. Иди и не бойся.
— Как? — всхлипнула она. — Но как же наказание?..
— Наказания не будет. Тебе не будет никакого наказания. Забудь все и никому ничего не рассказывай. Просто живи и ничего не бойся. Иди с миром, ничего не будет — ты лишняя, — успокаивающе, как с больной, говорил Ной. — Ты пока не готова.
Девушка сначала даже не поняла, что ее отпускают и не требуют взамен никаких обязательств; она стояла как вкопанная, глядя то на Ноя, то на Виктора, ожидая подвоха. Ной сам развернул ее в сторону города и чуть подтолкнул. Она медленно пошла, потом побежала. Наконец она пропала из виду — как в воздухе растворилась. Скорее всего, спряталась где-то в ивовых зарослях. Она не верила, что ее так просто отпустили…
— Ну вот, — сказал Ной. — Теперь, я уверен, все в порядке. Остались только те, кто действительно готов спасаться. Такие, как она, неисправимы и будут в дальнейшем большой обузой. В том месте, где вы будете работать и спасаться, наверняка будут скрытные личности, подобные этой. Вы должны бдительно присматриваться и выявлять просочившихся негодных и сообщать об этом старшему. Одна паршивая овца может испортить все стадо. Такая овца может завести все стадо в пропасть.
— От нее даже жених ушел! — вдруг злобно выкрикнула одна из сестер. — Она отбила его у подруги перед самой свадьбой, а он ее взял и бросил.
— Похоже на то! — соглашаясь, кивнул Ной. — Будьте бдительны, обо всех своих подозрениях обязательно рассказывайте старшему. — Ной кивнул на Виктора. — Через три дня наступит решительный час. Ровно в двенадцать пополудни здесь будет ждать машина, которая отвезет вас на место. Ваша обязанность прийти вовремя, захватив только самые необходимые вещи — не больше вот такой сумки.
Еще раз скажу про родителей, которые нанесли вам смертельную обиду… В качестве компенсации за нее вы должны забрать из дома ценные вещи: золото, валюту, деньги. Столько, насколько вы считаете себя обиженными. Это излечит душевные раны. А кроме того, эти ценности будут вашим приношением церкви Апокалипсиса, так называемая десятина, которую, по закону Моисея, должен давать каждый верующий. На эту десятину содержится церковь. Принеся ее, вы уже не будете заботиться о вашем завтрашнем дне — эту заботу берет на себя церковь.
Ной все время шарил глазами по братьям и сестрам, замечая малейшее изменение их настроения. Сейчас вроде недоумений не было. Он сделал значительную паузу, чтобы каждый прочувствовал и примерил к себе сказанное… Кажется, всем пришлось впору, все согласны.
— Итак, последнее: больше мы с вами не увидимся до среды. Все свои приготовления ведите втайне, чтобы никто не понял ваших намерений. Есть вопросы?
— А на работе что сказать — взять отпуск за свой счет?
— Возьми, — повелел Ной. — Только не называй истинных причин. Все, кто связан какими-то обязательствами в этом городе — работа, учеба и так далее, — освободитесь в эти три дня от всякой внешней зависимости. Но только для всех это должна быть тайна за семью печатями. Внутреннее преображение верующего человека — тайна за семью печатями…
— Значит, я должна бросить своего ребенка? — спросила сестра; до нее только сейчас дошел смысл внутреннего преображения.
— Ты не бросаешь его, ты уходишь молиться о его спасении — пусть смертельно обидевшие тебя родители заботятся о нем. Ты можешь не приносить десятины.
Виктор под влиянием речей Ноя стал тоже вспоминать все обиды. Он вспомнил, как однажды отец обещал купить ему велосипед, и он уже всем рассказал во дворе… Но отец почему-то не купил. Дворовая братия тогда подняла Виктора на смех и облила таким презрением, что до сих пор… нет, это была смертельная обида! Стоит только вспомнить о ней, как сердце сжимается, будто все было только вчера.
Прав, тысячу раз прав Ной!
II
Виктор уехал из городка на следующий день. Рано утром к гостинице подкатила «двадцать первая», еще с оленем на капоте, «Волга», приняла на «борт» пассажира и покатилась по той дороге, по которой он с Ноем сюда приехал. Радостно было снова увидеть километры виноградников, лозы которых ломились от гроздей, — роскошь! И все это теперь будет служить спасению. Спасение, только спасение, единственно спасение занимало мысли Виктора.
Он настолько был одержим этой идеей, что, проехав вместе с водителем несколько часов, не смог бы сказать, каков из себя этот водитель, сколько ему лет, был ли он вообще или баранка крутилась сама по себе…
Оставив в стороне автотрассу, попетляв по проселочным дорогам, «Волга» подкатила к одиноко стоящему лагерю за невысоким деревянным забором.
Из ворот навстречу приехавшим вышел парень — высокий, худой и желчный. Он так и разговаривал — злобно, выплевывая слова, как какую-то гадость изо рта. Он принял у водителя из машины ящики, мешки, коробки, отдал ему свой похожий груз, на этом и распрощались.
Ни о каком оборудовании лагеря речи не шло: он давно был оборудован, даже электрические столбы стояли. И домики были посолидней, чем в горах, имелись навесы от солнца, даже деревья были посажены. И собственная артезианская скважина имелась на краю лагеря — парень все это показал. Потом отвел Виктора в отдельную комнату в домике, дал поесть разогретой тушенки с макаронами и разрешил отдыхать.
— А как тебя зовут? — поинтересовался Виктор.
— Меня зовут Ной, — злобно сказал парень.
Явно у него что-то болело — он просто не хотел в этом признаваться.
— Ной? Но я тоже Ной…
Парень оглядел его с ног до головы и вдруг напрягся.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто тут Ной, а кто не Ной. Отдыхай, завтра рано вставать. В шесть выезд.
— Куда? — недоумевал Виктор.
— На плантации. Пока Ной здесь я, а ты подчиняешься мне — понял?
— Я, конечно, могу, но это какое-то недоразумение — мне давали совершенно другие инструкции…
— Кто тебе их давал, у того и бери! Ты здесь порядков новых не устанавливай! Не дорос еще — понял?
— Ну, хорошо, хорошо… — не стал спорить Виктор, зная, что через три дня приедет настоящий Ной. Тогда все выяснится. — Послушай… Ной! Может, меня не туда привезли — может быть такое?
— Туда привезли, не переживай, — слегка смягчился парень, услышав, что его признали. — Отдыхай, завтра разбужу.
Солнце палило нещадно, от жары невозможно было спрятаться. Окна были распахнуты настежь, но ветер гнал через комнату горячий воздух. Виктор в конце концов даже разозлился: нашли где лагерь строить.
Он несколько раз выбегал и обливался на улице водой из скважины. Она была ледяная, но надолго от жары не спасала.
— Ты это брось! — заметил ему новый Ной. — У нас так дурики на тот свет отправлялись с крупозным воспалением легких.
— Что, в больнице не смогли вылечить? — удивился Виктор.
— В какой больнице! — рявкнул новый Ной. — Все в руках Божиих! И тебя никто в больницу не повезет — береги здоровье!
Виктор подумал, что парень просто издевается над ним, злость на нем свою вымещает. И неудивительно — на такой-то жаре весь день.
Распорядок дня в лагере был примерно тот же, что и в горном. Поздно вечером крытый грузовик привез братьев и сестер. Они были такие усталые, что не могли даже принять душ — из старой цистерны, водруженной на перекладинах. Загородки не было. Но на голых никто и не глядел — лишний раз голову повернуть не хватало сил. Ужин был гораздо сытнее: в лагере оставалась повариха, варила похлебку.
Все собрались под навесом за длинным столом, новый Ной оделил всех едой. Порции были мизерные, и на несколько десятков человек хватило пятидесятилитровой кастрюли. Да и эту порцию не все доели, хотя вид у братьев и сестер требовал усиленного питания. Худы были братья и сестры.
— Опять винограда переели! — рявкнул новый Ной.
Несколько человек вдруг встали из-за стола и с разных сторон бросились на нового Ноя. Они сумели его повалить и придавить к земле двумя скамейками. На подмогу подошли сестры, которые сели по краям скамеек, не давая пленнику пошевелиться.
Потом они стали жестоко избивать его: озверевшие братья и сестры пинали человеческое тело, не обращая внимания на его вопли. Пощады несчастный Ной не просил, а потом совсем затих — после сильного удара по голове. Все произошло очень быстро: двое братьев подтащили третью скамейку и со всего размаху кинули ее на окровавленное лицо.
— Что вы делаете! — орал Виктор, оттаскивая нападавших, но когда оттащил и увидел… то лучше бы он этого не видел: голова превратилась в кровавое месиво.
— Вознесся или нет? — спросил кто-то из нападавших.
— Еще дышит, — ответили ему.
— Я добью его, гада! — отчаянно крикнул белобрысый брат. В его руке сверкнул нож. Все расступились, и нож стал мелькать в воздухе… Тело несколько раз дернулось и затихло.
Виктор был потрясен: на его глазах свершилось убийство. А братья и сестры чувствовали, кажется, неимоверное облегчение: ни слова, ни вздоха сожаления.
«Они не могут спастись после такого зверства, не могут, не могут», — твердил себе Виктор, бессильно опустившись на землю возле забора.
Виктор сидел и наблюдал завершение возникшего, как вихрь, безумного действа. Братья и сестры, вооружившись — на всю толпу — несколькими ножами, ринулись за ограду лагеря. В сотне метров от него они вырыли неглубокую ямку, притащили за ноги убитого и бросили в нее, как падаль. Землю над ним утрамбовали ногами.
Погребение произошло в точности, как предписывал закон Моисеев. В жарком климате хоронили в день смерти до захода солнца. Только не получил умерший последнего целования, не обмыли его тело, никто не закрыл его глаза, потому что глаз больше не существовало. Не обвили тело пеленами с ароматами и не плакали по нему несколько дней и ночей…