Виктор пошел навстречу полковнику, они столкнулись в дверях второго этажа. Полковник протянул Виктору руку.
— Рад тебя видеть.
— Я тоже… рад.
— Давай сразу так: кто прошлое помянет — тому глаз вон!
— Давайте уж сразу оба, чего там…
— Молодец, — похвалил Воронов. — Слушай, Виктор, айда к нам в ФСБ работать! Классного спеца из тебя сделаем!
— Щас… — скривил губы Виктор. — Мне предлагают политику международного класса. Буду я с вами связываться!
— Кто? — серьезно спросил полковник и, поняв, захохотал. — Ты мне все-таки скажи, кто тебе побег устроил? Мы себе головы сломали!
— Да ваш консультант, невропатолог из Москвы.
— Кротов? Феликс Родионович? — поразился Воронов.
— Кротов, он же Моисей, — подтвердил Виктор.
— Да ты что!.. Кто же мне его порекомендовал? — Полковник задумался. — Узнаю… Это, значит, у нас их человек работает.
— Это вы уж сами разбирайтесь.
— Ты меня огорчил, — вздохнул полковник. — Огорчил. Теперь операцию нужно немедленно проводить. Немедленно.
— Не раньше утра. Точка, — твердо сказал Виктор. — Без покаяния на тот свет не хочу!
— Тут каждая секунда дорога, ты что, не понимаешь? — занервничал Воронов.
— Волос на голове без воли Божьей не падает. Вы еще, кстати, не спросили, хочу ли я ради ваших звездочек жизнью рисковать!
Воронов дал себе минуту, чтобы успокоиться: ишь, как заговорил…
— Ну и что же? — наконец спросил он. — Хочешь?
— У меня есть условие, — сказал Виктор.
— Слушаю, — настороженно произнес полковник.
— Может так случиться… — Виктор тщательно подбирал слова. — Вполне возможно, что во время операции будет арестована одна девушка — Ольга Вадимовна Нестеренко. Это моя невеста. Сейчас она выступает в какой-то странной, глупой роли провидицы Ольги. Она жертва той же самой секты. Я полагаю, что над ней производили какие-то опыты.
— Так-так-так… Мы уже взяли ее на заметку. Да, вляпался ты, парень!
— Так вот. Я прошу вас ее освободить. Она больна и нуждается в лечении и уходе.
— Постараюсь, но обещать, к сожалению, ничего не могу, — подумав, ответил полковник. — А где нож?
— Нож у Виктора — что же вы не посмотрели? — сказал вошедший в эту минуту отец Вадим.
— Вы ему оставили нож?! — изумился полковник. — Вы что, батюшка?! Это… это крайне неосмотрительно.
Обиженный Виктор взял со стула сумку Ноя и бросил к ногам полковника. Тот подхватил ее, порылся в ней, извлек нож и пачку долларов.
— Это еще что такое?
— Они дали на подкуп. А я отдаю отцу Вадиму на восстановление монастыря, — торжественно заявил Виктор.
— Нет, — отступил на шаг батюшка. — Таких денег не возьму. На кровавые деньги доброго не построишь! Забирайте, товарищ полковник, в качестве вещественного доказательства.
— Разумеется, — сказал тот. Он, достав из внутреннего кармана пиджака лупу, рассматривал купюры. — Фальшивые, — сказал уверенно. — И фальшивомонетчиков накроем!
— Вы взгляните на нож. Видите на острие три шестерки? Число антихриста. Сатанинская секта, задумали ритуальное убийство в честь праздника устроить, — грустно сказал батюшка.
Виктор рассказал все, что счел нужным, про Ноя, Кротова и дом на горе. Полковник внимательно слушал, черкал в своем блокноте, уточнял детали. Наконец стал советоваться с батюшкой о начале операции.
— Литургию утром отслужу — и проводим с Богом разведчика нашего.
— Это, значит, во сколько?
— Часов в двенадцать…
— Хорошо, — тяжко вздохнул Воронов. — Теперь тебе, Виктор. — Полковник достал металлическую коробочку, извлек из нее толстую пуговицу размером со старый металлический рубль. — Передатчик. По его сигналам мы сможем с точностью до трех метров определить твое местоположение. Вот еще тебе снадобье. Видишь, упакованно как пакетик чая — вряд ли обратят внимание. В критической ситуации разорвешь его и сыпанешь подальше от себя — вызывает мгновенный сон. Все ясно? Передатчик прикрепишь к внутренней стороне кармана джинсов. Я думаю, они устроят тебе карантин где-нибудь неподалеку, чтобы наверняка узнать, совершилось ли задуманное. Естественно, они быстро узнают правду. До этого мы должны взять их.
— Сориентируюсь! — сказал Виктор. — Да… вот что я вспомнил. Ту гору, на которой расположен лагерь, они называли Вирох.
— Вирох? — переспросил батюшка. — Постойте, постойте… Вирох? Хиров… Это перевернутое название горы Хиров — знаменитой горы в пустыне Аравийской, на которой Моисей получил скрижали завета — десять заповедей от Господа народу израильскому! Это истинно сатанинский прием вывертывать наизнанку имена и названия…
— Да уж, — вздохнул Виктор. — Праведники у них — убийцы.
Они сверили часы, и полковник ушел. В полукилометре от церкви его ждала машина.
— Батюшка, у меня голова кругом идет… Но только один вопрос: почему Бог терпит эти секты на земле?
— За долголетнее безбожие попустил Господь сатане такую власть над людьми. Оскудела любовь, а когда она совсем исчезнет, тогда и считай, что настали последние времена. Все стали Павликами Морозовыми. И секты на том строятся — на психологии Павлика Морозова: ради идеи человек предает родного человека. И саму идею человек сам же и придумывает. Ужасно, что именем Христа ложные идеи прикрываются, а слабые люди попадаются на эту удочку. Христос заповедал любить друг друга. Надо читать Евангелие, чтобы знать и отличать правду от лжи. Апостол Павел сказал: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским». Вот и хлынуло бесовское учение: магия, колдовство, экстрасенсы, секты…
— Ну что же делать? — нетерпеливо спросил Виктор.
— Что делать? Что и всегда: каяться в грехах своих и исправлять жизнь по евангельским заповедям. А заповеди две: люби Бога и люби ближних, как самого себя. А ближний — тот, кто ежедневно тебе встречается на жизненном пути. А если кто-то проповедует другое — не верь: от лукавого такое учение! В таинстве исповеди Господь грехи прощает, а в причастии Тела Своего и Крови — помощь подает к исправлению.
— Да, наука проста…
— Только поначалу делать сложно.
— Замечаю… — улыбнулся Виктор.
V
Всю ночь старушки поочередно читали перед алтарем Псалтирь, поминая о здравии раба Божия Виктора на каждой Аллилуйе…
На душе у Виктора было спокойно, как будто со вчерашнего дня прошли целые годы. Нет больше повода унывать, потому что сегодня все окончится — в праздник.
Перед исповедью в храме батюшка вынес крест и Евангелие, положил на налой и, перед тем как прочитать молитвы к таинству исповеди, сказал Виктору:
— Говори все, что мучит совесть, в чем раскаиваешься, что хотел бы никогда не повторять. Не утаивай ничего. Господь невидимо стоит и приемлет исповедание твое. Грех, который с раскаянием назвал, из бесовской хартии вычеркивается и снимается с тебя. Отречение от Бога — сугубый грех, но, по милости Божией, и он прощается. Блуд, гордость, объедение и пьянство с наркоманией — смертные грехи. Аборт — убийство, тоже смертный грех, и виноваты в нем оба: мужчина и женщина. В старые добрые времена за смертные грехи на много лет отлучали от церкви. Помоги тебе Господи!
Виктор уже сто раз обличал свои грехи — про себя, но оказалось, что перед священником — это тяжко и страшно. Ноги не держали, из подмышек вдруг побежал пот. Отец Вадим наверняка знал, что так может быть, поэтому помог деликатными вопросами. Исповедь продолжалась больше часа. В особо ответственных местах батюшка строго спрашивал: «Каешься?» Виктор виновато кивал.
Постепенно он рассказал обо всех своих преступлениях Божьего закона за всю жизнь и за последние четыре месяца особо, так что лоб батюшки покрылся испариной… Именно в момент исповеди, называя свои грехи, Виктор понял, в каком он был бедственном положении. Действительно: погибни он в секте — гореть бы ему в адском огне веки вечные, особенно за то, что своей собственной кровью подписал отречение от Бога.
Наконец отец Вадим накрыл Виктора епитрахилью и прочитал разрешительную молитву, показал, чтобы он в знак примирения с церковью поцеловал крест и Евангелие. После этого батюшка сказал:
— Тяжки твои грехи, сын мой! Епитимья за них по уставу — суровая. Буду молиться у чаши, допустить ли тебя до причастия… Может, Господь за чистосердечное раскаяние помилует тебя, как разбойника, распятого на кресте. И ты молись, чтобы Господь помиловал. Вот так всю литургию и молись: «Господи, помилуй».
К восьми храм наполнился до отказа: народ пришел яблоки святить — тащили целыми корзинами. Виктор стоял у свечного ящика в самой толчее. Слезы не переставая текли из его глаз. Одна мысль сверлила мозг: если не допустят до причастия, тут ему и наступит конец — самый что ни на есть последний и окончательный. И настроение его до того омрачилось, что хотелось бежать вон из храма. Уже открылись царские врата, отец Вадим вынес чашу с причастием и стал произносить молитву:
— Верую, Господи, и исповедую, яко Ты воистину Христос — Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешные спасти, из них же первый есмь аз…
В волнении Виктор услышал:
— Причащается раб Божий Виктор Тела и Крови Христовых во исцеление души и тела и в жизнь вечную…
— Рот открой! — суфлировала где-то рядом Матвеевна.
После причастия она же и поздравила:
— С принятием святых Христовых тайн!
Народ остался на молебен, поэтому у батюшки было мало времени — он служил один, даже диакона не было…
У ворот он благословил Виктора и сказал:
— Ничего не бойся — Бог с тобой!
— Спасибо, отец Вадим, за все!
— Давай! Ангела тебе в дорогу! — сказал он и еще что-то, чего Виктор не расслышал, потому что завизжала циркулярная пила и сразу же раздался истошный крик. Батюшка побежал к лесопилке, Виктор — за ним.
В темном сарае ревел дюжий детина, подняв кверху указательный палец. Отец Вадим выключил пилу и вывел парня на свет: из глубокого пореза били струйки крови.