Виктор Алексеевич Гордеев, как обычно, «переходил» ангину на ногах, вследствие чего остался без голоса и общался с подчиненными при помощи мимики, жестов, а также ручки и бумаги. Для ведения телефонных переговоров он посадил в свой кабинет девушку из секретариата.
Настю Колобок встретил приветственным жестом и вопросительным взглядом. Потом перевел взгляд на телефонную барышню. Настя слегка кивнула. Полковник тут же начертал записку и сунул ее под нос девушке. Та прочитала и радостно вспорхнула с места.
— Если я понадоблюсь, вы мне позвоните, — прочирикала она и умчалась.
— Виктор Алексеевич, у меня образовался выход на убийство милиционера, которое было в конце сентября на Таганке. Сержант Малушкин. Помните?
Колобок кивнул в знак согласия круглой лысой головой.
— В то же время по тому делу, по которому я использую людей Денисова, у меня ясности почти никакой нет.
Колобок сделал выразительный жест, означавший: «Значит, ты все-таки используешь людей Денисова? Упрямая непослушная девчонка!»
— У меня есть веские основания подозревать, что одновременно с убийством милиционера или, может быть, чуть позже, спустя несколько дней, был убит еще один человек. И убит он был теми же самыми людьми, которые убили Малушкина. Я не знаю, кто этот человек, как его зовут, где живет, я не знаю о нем совершенно ничего, кроме самых общих примет внешности. Но есть девушка, которая может его опознать. Она видела его всего один раз, но у нее профессиональная память на лица и приметы.
Колобок снова кивнул, всем своим видом показывая, что слушает очень внимательно.
— Я хочу попробовать предъявить ей для опознания фотографии всех убитых после 29 сентября. При этом фотографии лучше прижизненные. Например, те, которые есть в паспортных столах. Конечно, если убитый получал паспорт не в Москве, то придется предъявлять посмертный снимок.
Гордеев покрутил руками в воздухе и сделал круглые глаза, что должно было означать: «Ну так предъявляй. В чем проблема-то?»
— Проблема у меня всегда одна и та же, — вздохнула покаянно Настя. — У меня нет сил ездить по отделениям милиции и по следователям, ведущим эти дела, в поисках фотографий. Во-первых, вы же сами меня не отпустите на целый день.
И снова последовал утвердительный кивок круглой головы, мол, естественно, не отпущу, будешь еще в рабочее время всякими глупостями заниматься, когда дел — выше крыши.
— Во-вторых, — невозмутимо продолжала она, словно не видя выражения лица начальника, — я не могу ездить через весь город туда и обратно, у меня не хватит здоровья на эти путешествия. А результат предъявления фотографий может оказаться очень полезным для раскрытия убийства Малушкина. Конечно, на нас оно не висит, но ведь коллега все-таки, грех не помочь, если есть возможность. Как вы считаете?
Гордеев безнадежно махнул рукой, достал из стола чистый бланк и принялся его заполнять. Потом написал на отдельном листке длинное послание, прикрепил его скрепкой к бланку. Наконец еще на одном листке накорябал:
«Тебе уже за тридцать, перевоспитывать тебя поздно. Выпороть бы тебя как следует ремнем по заднице за твою лень, да боюсь, без толку. Работай. Желаю удачи».
2
На следующий день вечером Настя снова раскладывала перед Дашей фотографии, на этот раз уже другие. Они стояли в примерочной магазина «Орион», задернув шторку и используя вместо стола два сдвинутых вместе стула.
— Нет, его здесь нет, — наконец ответила Даша, перебрав и пересмотрев больше сотни фотографий.
— Дашенька, давай еще разок попробуем, — умоляюще попросила Настя. — Не торопись, смотри внимательно. Он обязательно должен здесь быть. Пойди принеси мне что-нибудь примерить, а то как бы наши друзья на улице не заволновались, и посмотри еще раз.
Но и вторая попытка успеха не принесла. Даша Сундиева твердо стояла на том, что среди предъявленных ей фотографий нет фотографии мужчины, пристававшего к ней в метро. Сама Даша расстроилась не меньше Насти.
— Это плохо, что я его не опознала? — робко спросила она.
— Конечно, плохо, — вымученно улыбнулась Настя. — Это значит, что на самом деле я куда глупее, чем выгляжу и нежели кажусь.
— Как вы сказали? — залилась смехом Даша.
— Это не я сказала, а Игорь Губерман. Есть такой замечательный поэт. Ладно, Дашенька, будем считать, что я грубо ошиблась и меня постигла заслуженная неудача. Забудем все, что было, и начнем сначала.
Она медленно шла по Тверской в сторону метро, отметив, что сегодня около магазина дежурит Костыря, и в какой-то момент острое тревожное чувство снова вернулось к ней, но сейчас голова ее была занята совсем другими вещами, и она не обратила внимания на сигнал, который посылало ей подсознание.
Даша не узнала среди убитых того мужчину, и это означает, что вся схема с самого начала была выстроена неправильно. Настя исходила из того, что Даша представляет для кого-то очень серьезную опасность, и поэтому тщательно проверяются ее контакты, причем не все, а лишь некоторые, которые охвачены каким-то общим признаком. Например, продавцов в магазинах, где Даша покупает продукты, никто, судя по всему, не проверяет. Хотя как знать, может быть, и их проверяют… Но если это так, то мужчину обязательно должны были проверить, и не просто проверить, а убить, точно так же, как убили милиционера Костю Малушкина.
Что-то все время не сходится, думала Настя, в моей схеме есть какой-то дефект, из-за которого конструкция постоянно разваливается. Почему же они не убили этого психа? Ведь за ним пошел Удунян, Даша видела его рядом с мужчиной в светло-коричневом плаще, значит, контакт Даши и психа не остался незамеченным. Так почему же его не убили? Потому что он объяснил Удуняну, что никакого отношения к Даше не имеет, а просто пытался достичь оргазма, засунув руку ей между ног? Бред. Ни один человек, даже полный псих, не признается в этом первому встречному, если его не поймали с поличным. И потом, даже если допустить невероятное и псих во всем признался Удуняну, это должно было автоматически означать, что Даша — лицо случайное и никакой опасности не представляет. Более того, поговорив с психом, они должны были сообразить, что записка написана именно о нем, а не о том толстяке, который так неаккуратно обращается со своим «дипломатом». И в этом случае они не следили бы за Дашей целых три недели. А если они все-таки за ней следят, значит, не знают, что мужчина в светло-коричневом плаще с засунутой в карман левой рукой является сексуальным психопатом, и считают, что он и Даша — звенья одной цепи. Значит, остается всего два варианта: либо они и за ним следят точно так же, как за Дашей, в надежде что-то выяснить, либо они его убили. Но если они его убили, то где труп? Спрятали? А если не убили, то почему?
Информация, исправно поставляемая Бокром и его командой, однозначно свидетельствовала о том, что те трое следят только за Дарьей, все остальное время тратя на шмоточные дела. Опять же получается два варианта: либо псих жив и за ним следят какие-то другие люди, либо за ним не следят совсем. Если в этой организации так много народу, что они могут себе позволить выделять на каждый объект по три человека, то опять-таки непонятно, почему эти люди не меняются. Куда разумнее было бы не заставлять одну и ту же троицу пасти на протяжении двадцати трех дней одного и того же человека, а перебрасывать их с объекта на объект, чтобы снизить риск, что их заметят и узнают. Что, руководитель этой организации не может додуматься до такой простой вещи? Тогда как же он руководит целой организацией, в которой одних «наружников» как минимум шесть штук?
А если псих жив и за ним не следят? Стало быть, знают, что он не опасен. Но тогда из этого неумолимо вытекает, что не опасна и Даша. Значит, его все-таки нет в живых. Так где же он, в конце-то концов, живой ли, мертвый ли, но где он?
Мучительно болела спина, и, войдя в метро, Настя села на скамейку, чтобы подождать, когда боль хоть немного утихнет. Мысль о том, что нужно ехать на край города, на «Щелковскую», приводила ее в ужас. Она прислонилась спиной и затылком к мраморной стене, крепко обхватила свою необъятную сумку и прикрыла глаза. Почему же не убили психа? Чтобы спрятать тело, нужны определенные усилия. Вот, например, тело милиционера Малушкина они же не спрятали, хотя по уму-то надо было бы это сделать. Значит, не было возможности, людей мало или еще какие-то причины. За психом поехал Удунян. Один? Или их было несколько? Если один, то вряд ли сумел бы спрятать тело так, чтобы его три недели не нашли. Такое возможно только при очень благоприятном стечении обстоятельств. Например, при наличии рядом глубокого водоема или если стоит снежная зима. Неужели Удуняну так повезло? Или психа все-таки не убили? Вопросы, вопросы, вопросы…
— Вы не проспите?
Настя быстро открыла глаза и с изумлением увидела рядом с собой Бокра в неизменном длинном сером пальто и серой шапочке с голубой полоской.
— Что вы здесь делаете, Бокр?
— Вас охраняю. Я как раз принес новую кассету своему парнишке, который ходит за Костырей и снимает видеокамерой каждый его шаг, смотрю — мать честная! Это же сама Анастасия Павловна из магазина выходит! И вид у нее какой-то усталый и болезненный, и ноги она еле-еле волочит, и личико бледненькое. Батюшки, думаю, уж не заболела ли моя работодательница, как хлопнется сейчас с сердечным приступом — мне же Эд Бургундский башку отвинтит, мол, не уберег, просмотрел, допустил до беды. А потом еще дядя Толя добавит. Так что я уж за вами следом, потихонечку, полегонечку, чтобы, значит, помочь, если надо будет. Так как, Анастасия Павловна?
— Что — как?
— Надо помогать?
— Надо. Отвезите меня домой, пожалуйста. У вас есть машина?
— Обижаете, хозяйка. У людей Эда Бургундского есть все, даже собственные самолеты, если нужно. Хотя у меня лично нет ни кола ни двора. И машины, разумеется, тоже нет. Так что, идем?
— Идем.