Она молчала так долго, словно вовсе не собиралась отвечать, но он терпеливо ждал. И наконец она заговорила. Бесстрастным, холодным тоном, свидетельствующим о том, что она приняла важное для себя решение и не заботится о его последствиях.
— Нет, — сказала она, — все было совсем не так. Давайте начнем сначала. Но прежде порвите, пожалуйста, те заметки, которые вы делали. Они будут меня отвлекать.
Он с готовностью, будто и сам это хотел сделать, порвал исписанные листки на мелкие кусочки и бросил их на пол.
— Итак, миссис Арчер?
Она заговорила как во сне, глядя куда-то поверх его головы и словно черпая вдохновение свыше.
— Стефен понравился мне с первого взгляда. Он нисколько не виноват в том, что случилось. Он приходил к Гарри, а не ко мне. Но чем больше я его видела, тем сильнее разгоралась моя любовь. Гарри все больше тяготил меня, и я частенько думала, как было бы хорошо избавиться от него. А так как Стефен был не женат, то я вполне могла бы вторично выйти замуж за него. Мысли превратились в мечту, а мечта — в действие.
В тот вечер, когда Гарри вышел из дома, чтобы подышать свежим воздухом, я за мытьем посуды стала обдумывать план действий. И неожиданно для себя тотчас же начала претворять его в жизнь. Я поднялась наверх и взяла старую кочергу, которой давно не пользовалась. Потом, спрятав кочергу под фартуком, направилась в сад. Я знала, что Стефен придет позже, и ни о чем больше думать уже не могла. Я уже не воспринимала Гарри как мужа, человека, которого я когда-то любила, я видела в нем только помеху на пути к счастью со Стефеном…
Я некоторое время поболтала с Гарри, обдумывая, как действовать дальше. Я не опасалась, что кто-то может увидеть происходящее в саду, наш дом стоял особняком. Но я боялась увидеть его глаза в момент смерти. И вдруг прямо у него за спиной заметила светлячка. «Смотри, дорогой, — сказала я, — вон там, над твоей грядкой с редиской, светлячок».
Он обернулся, а я выхватила из-под фартука кочергу и изо всех сил ударила его по голове. Он умер не сразу, но его мозг был поврежден, и он не мог говорить. Я поняла, что все кончено. Я взяла садовую мотыгу, вырыла углубление в дальнем конце сада и закопала в нем кочергу.
Потом я вернулась в дом и умылась. Едва я успела привести себя в порядок, пришел Стефен. Я прошла с ним к двери, ведущей в сад, вроде бы для того, чтобы позвать Гарри. Мы обнаружили его лежащим за земле и перетащили в дом. Стефен и по сей день не знает, что это сделала я.
— Вы хотите сказать, что он не заметил раны? Из нее не шла кровь?
— Немного шла, но я смыла ее. Потом взяла розовый крем, которым пользуюсь для скрытия морщин, замазала рану и даже припудрила ее, чтобы она была меньше заметна. Он был немного лысоват, вы же знаете. И я зачесала волосы так, чтобы полностью скрыть рану. Я сделала все наилучшим образом. Еще бы, я пользуюсь этим кремом много лет.
— Очень интересно. И этого не заметил никто: ни доктор, которого вы пригласили, ни следователь, ни, наконец, агент похоронного бюро, который готовит умершего к погребению. Тогда становится все ясно. А теперь скажите, вы ударили его посередине головы или немного сбоку, скажем, слева?
Она выдержала паузу, а потом сказала:
— Да, немного слева.
— Я полагаю, вы покажете мне место, где зарыли кочергу?
— Нет, я… я потом зарыла ее в другом месте. А после, когда я ехала на пароме проведать свою двоюродную сестру, бросила кочергу в реку, на самой середине.
— Но вы можете сказать мне, по крайней мере, сколько она весила? Она была большая или…
Она покачала головой:
— Я знаю, что это выглядит глупо, но не могу сказать. Просто кочерга.
— И это после того, как вы пользовались ею много лет? — Он печально вздохнул. — Но в конце-то концов вы уверены, что это была кочерга, а не что-нибудь другое?
— О да.
— Ну теперь все ясно. — Он поднялся. — Я вижу, что вы устали, и не буду больше вас задерживать. Благодарю вас, и доброй ночи, миссис Арчер.
— Доброй ночи? — переспросила она. — Вы хотите сказать, что не собираетесь меня арестовывать после всего того, что я вам рассказала?
— Достаточно, чтобы отправить вас в тюрьму, — сухо ответил он. — Но есть одно или два маленьких препятствия, так, пустяки, о которых не стоило бы и говорить, но они не позволяют мне провести арест. А навело меня на эти мысли ваше доброе женское сердце. Вот, например, на вашем лице нет ни единой морщинки, что говорит о том, что вы напрасно проявляете такое усердие, пользуясь, как вы сказали, тем розовым кремом. И второе — его ударили не сбоку, не в затылок, а в верхнюю часть правого виска. Вы не могли бы забыть такую деталь! А на висках у него не было волос, миссис Арчер.
Она совсем упала духом и опустила голову на лежащие на столе руки.
— О, я понимаю, о чем вы теперь подумали! Но Стефен не делал этого, я знаю, что он не делал! Вы не должны…
— Я ничего не собираюсь делать прямо сейчас. Но только при одном условии: мне необходимо ваше твердое обещание не упоминать ему о нашем разговоре. Ни о том, что я отправил останки в морг, ни о чем-либо другом. Иначе я арестую его по подозрению в убийстве. И ему нелегко будет избежать наказания, даже если он и не виноват.
Она принялась униженно благодарить его:
— О, я обещаю, я обещаю! Клянусь, что не скажу ни слова! Но я уверена, что вы убедитесь в том, что он не делал этого! Он так добр и внимателен ко мне, так заботлив…
— А вы, как я полагаю, отписали ему свое имущество?
— О да, но это ничего не значит. Каждый может пользоваться собственностью для получения выгоды, а у меня нет ни детей, ни близких родственников. Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что у него есть такие злые помыслы. Он ужасно беспокоится, даже если у меня случается всего лишь легкая простуда. Неделю назад я застудила легкие, и он так всполошился, что тут же повез меня к доктору. Он даже купил ультрафиолетовую лампу и потребовал, чтобы я лечилась с ее помощью, несмотря на мое нежелание. Ведь это так хлопотно, но…
Когда они уходили из кафе, она все еще продолжала болтать на улице. Он уже не слушал, стараясь поймать такси, чтобы отправить ее домой. Этот разговор больше не представлял для него никакого интереса.
Но он все же спросил:
— Как вы ею пользуетесь?
— Ванная комната очень тесна, и лампа постоянно падает, но он сказал, что лучше всего пользоваться ею во время приема ванны, когда я полностью раздета, тогда можно достичь наилучшего эффекта.
Уэскотт с надеждой ждал свободного такси, чтобы поскорее отделаться от нее.
— А эта лампа тяжелая?
— Да нет. Она на высокой подставке и поэтому часто падает. Но, к счастью, он каждый раз оказывается рядом, чтобы не дать ей разбиться.
— Каждый раз? — только и спросил он.
— Да.
Она укоризненно рассмеялась, стараясь убедить его в заботливости любящего мужа, отвести все подозрения от такого добросердечного и великодушного человека.
— Утром я всегда жду его ухода и только потом иду принимать ванну. Но он почти всегда, уже почти дойдя до остановки, вспоминает, что забыл что-то, в спешке возвращается и непременно заглядывает в ванную.
— А какие же вещи он забывает?
Он уже поймал свободное такси, но теперь заставлял его ждать, желая закончить разговор.
— О, один раз — свежий носовой платок, в другой — какие-то нужные бумаги, в третий — авторучку…
— А что, разве он держит все эти вещи в ванной комнате?
Она снова рассмеялась.
— Нет. Но он никогда не может отыскать их, поэтому заходит в ванную, чтобы спросить меня, и здесь всякий раз что-то случается с лампой.
— И это происходит практически каждый раз, когда вы проводите процедуру?
— Думаю, каждый раз.
Вот теперь он уже смотрел поверх ее головы, как это частенько делала прежде она. На прощанье он сказал:
— Вы сдержите ваше обещание ничего не говорить мужу о нашем разговоре?
— Сдержу, — заверила она его.
— Да, вот еще что. Отложите на несколько минут завтра утром ваше лечение ультрафиолетовой лампой в ванне. Может быть, мне придется задать вам еще несколько вопросов, когда ваш муж уйдет из дома, а я не хотел бы вытаскивать вас из ванны.
Стефен Арчер вскочил из кресла, когда она вошла, будто под ним распрямилась мощная пружина. Она не смогла бы определить, какие эмоции владели им, но понимала, что они весьма сильные. Он явно был страшно встревожен.
— Ты что, решила дважды посмотреть одну и ту же картину?
— Стефен, я… — Она порылась в сумочке. — Я не была в кино. Я достала его!
И вдруг билет оказался на столе прямо перед Стефеном. Будто он только что вылетел из жилетного кармана покойного.
— Я сделала то, что ты запретил мне делать.
Стефен выпучил глаза, и она испугалась, казалось, что они вот-вот выскочат из орбит.
Внезапно он, как клещами, вцепился ей в плечи.
— Кто был рядом? Кто еще видел это?
— Никто. Я получила разрешение, поехала на кладбище, и управляющий выделил мне пару рабочих…
Грозящий палец Уэскотта неотступно маячил у нее перед глазами.
— Ну, а дальше? — Он продолжал больно сжимать ей плечи.
— Один из них достал билет из жилетного кармана, потом они поставили крышку на место, опустили гроб и засыпали могилу.
Он со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы, как из предохранительного клапана, и отпустил ее плечи.
— Послушай, Стефен… сто пятьдесят тысяч долларов! Вот они, на столе, перед нами! Разве любой другой человек на моем месте не поступил бы точно так же?
Казалось, Стефена вовсе не интересует билет. Он испытующе смотрел ей в глаза.
— А ты уверена, что они опустили гроб в могилу и придали ей прежний вид?
Она не сказала больше ни слова.
Он потер затылок.
— Мне противно от одной только мысли, что они положили его как-нибудь не так, — пробормотал он и отправился наверх.
Ей чудились какие-то неясные тени на стенах, хотя она понимала, что это всего лишь игра воображения. Что же сделал с ней этот детектив, отравил ее сознание подозрением? Или…