Дни дней,
Самоконтроль важней. Не сойти с ума — Забота моя.
Дни дней,
Оставаться бодрей.
Днями дней
Самообладание сохраняй, Рассудок не теряй, Страху не уступай.
Днями дней
Свободный дух – со мной.
Для чего он написал это стихотворение? Хотел сыграть на моем сочувствии, которое и без того не нуждалось в стимуле? Или это было истинное излияние боли Теда? Осенью 1975 года я оказалась в тупике: с одной стороны, я была обложена детективами, верившим в его полную виновность, с другой был сам Тед, раз за разом уверявший, что он невиновен и подвергается гонению. Это раздвоение эмоций преследовало меня еще очень и очень долго.
В то время я все еще испытывала чувство вины за арест Теда. Пройдут годы, прежде чем я узнаю, что мою информацию проверили и отбросили в начале следствия, а потом похоронили среди тысяч бумажек с фамилиями. К стене его прижали не мои сомнения, а Мег.
Конфликт интересов мог сказаться на жизненно важной части моего дохода: сарафанное радио донесло, что полиция округа Кинг хотела, чтобы я передала письма Теда следствию – в противном случае мне надо забыть о получении новых историй из их департамента. Это означало прекращение четверти моей работы, и я просто не могла себе этого позволить.
Я пошла прямиком к Нику Макки.
– До меня дошли слухи, что если я не отдам письма Теда оперативной группе, вы навсегда закроете для меня двери. Должна рассказать вам откровенно, что происходит в моей жизни и как я себя при этом чувствую.
Я рассказала Нику, что отец моих детей умирает – это вопрос недель или нескольких месяцев.
– Мне пришлось объяснить это сыновьям, и они отказываются в это поверить. Они рассердились на меня за такие известия. Мой муж уже настолько плох, что не может оказывать мне финансовую помощь, и мне приходится крутиться в одиночку. Если я не смогу писать о делах округа, то мне, скорее всего, придется туго.
Макки был бесконечно порядочен. Более того, он проникся сочувствием. Пару лет назад он потерял жену и тоже один воспитывал двух дочерей. Мой рассказ явно задел его за живое. К тому же мы были старыми друзьями.
– Никто никогда не говорил, что тебе закроют вход в наш департамент. Можешь поверить, я бы этого не допустил. Ты всегда была с нами честна, и мы тебя за это всегда уважали. Конечно, нам бы хотелось взглянуть на эти письма, но передашь ты нам их или нет, все будет как всегда.
– Ник, – честно сказала я. – Я перечитывала эти письма снова и снова, и я не могу найти в них ничего, что могло бы выставить Теда виновным, даже бессознательные оговорки. Я могу спросить его, можно ли вам их посмотреть, и если он согласится, я немедленно их вам представлю. Я считаю, что это единственно правильный выход.
Ник Макки согласился. Я позвонила Теду и объяснила суть проблемы. Он дал согласие на то, чтобы детективы округа ознакомились с письмами.
Ему нечего было опасаться и нечего скрывать. Я встретилась с Макки и психологом из Департамента полиции Сиэтла, доктором Джоном Берберичем. Они изучили сначала первое письмо, потом второе с длинным стихотворением. Казалось, ничего в них не могло прямо или косвенно указать на признание вины.
Берберич встретился и побеседовал со мной и Макки за обедом. Было ли что-то в личности Теда, что вызывало у меня опасения? Хоть что-нибудь? Я попыталась вспомнить все предыдущие годы, но ничего подобного не пришло мне в голову. Не было ни малейшего инцидента, который можно было бы взять в разработку.
– По мне, он был очень хорошим молодым человеком, – сказала я. – Я хочу помочь. Помочь расследованию и помочь Теду. Но в его поведении я не вижу ничего странного. Тед незаконнорожденный, но, кажется, он с этим уже смирился.
Я думала, что Тед прекратит со мной общаться после того, как я показала его письма детективам. Он знал, что я вращалась в кругах тех самых следователей, которые пытались его поймать. Тем не менее он продолжал со мной переписку, и моя раздвоенность усилилась до уровня большего, чем я могла выдержать.
В попытке совладать со своими чувствами я обратилась к психиатру. И показала ему письмо.
– Я не знаю что делать. Я даже не могу понять, что на самом деле мною движет. В глубине души я не могла не думать, виновен ли Тед Банди в делах не только в Юте, но и в Вашингтоне. Если это окажется правдой, то я смогу написать книгу, на которую заключила контракт, и написать ее с позиции, которой позавидует любой автор. Я хочу этого ради собственной карьеры, поскольку это будет означать финансовую независимость. Я смогу отправить детей в колледж, и мы сможем переехать в дом, который не падает нам на голову.
Он посмотрел на меня.
– И?
– А с другой стороны, этот человек – мой друг. Но может быть,поддерживая его эмоционально, отправляя ему письма, я хочу просто добиться раскрытия всех этих убийств, потому что также обязана и моим друзьям-детективам? Пытаюсь ли я вывести его на чистую воду? Я нечестна? Вправе ли я переписываться с Тедом, когда меня одолевает чувство отвращения оттого, что он может быть виновен? Играю ли я с ним честно?
– Разрешите задать вопрос, – ответил он. – Если будет доказано,что Тед Банди убийца и он пожизненно сядет в тюрьму, вы перестанете ему писать? Вы порвете с ним отношения?
Ответ был прост:
– Нет! Нет, я никогда не перестану ему писать. Если то, во что верят детективы, окажется правдой, если его признают виновным, то ему понадобится кто-нибудь рядом.
– Вот и ответ на ваш вопрос. Вы не поступите бесчестно.
– Но есть еще кое-что. Не могу понять, почему Тед обратился ко мне сейчас. Я не слышала о нем почти два года. Я даже не знала, что он покинул Сиэтл, пока он не позвонил незадолго до ареста. Почему я?
Психолог постучал по письмам.
– Из них я понимаю, что он, по-видимому, смотрит на вас как на друга, возможно, на своего рода фигуру матери. Ему нужно общаться с тем, кто, по его мнению, стоит на одном с ним интеллектуальном уровне, и он восхищается вами как писательницей. А возможно, он вами манипулирует. Он знает, что вы близки к полицейским, и может использовать вас в качестве посредницы. Если он совершил эти преступления, он, скорее всего, эксгибиционист, и в один прекрасный день он захочет рассказать свою историю. Он чувствует, что вы сумеете показать его таким, какой он есть.
После этого визита мне стало легче. Я постаралась не заглядывать вперед, но продолжила общаться с Тедом. Он знал о моем контракте на книгу. Я не лгала ему. Если он хотел сохранить доверительные отношения, я позволила ему задавать тон.
Глава 17
Если я осенью 1975 года чувствовала себя виноватой и в определенной степени нелояльной Теду, Мег Андерс переживала настоящий ад. До первого ареста Теда 16 августа информация, переданная ею в офис шерифа округа Солт-Лейк, во внимание не принималась. Теперь детективы Юты, Колорадо и Вашингтона жаждали узнать все, что Мег могла вспомнить о Теде, любую крупинку информации, заставившую ее подозревать любовника. Они пытались найти человека, повинного в самой жестокой серии убийств на их памяти, и действительно выходило, что Тед Банди и был этим человеком. Неприкосновенность частной жизни Мег и Теда больше не имела значения.
Мег обожала Теда с момента встречи в баре «Сэндпайпер». Она так и не смогла понять, почему он оставался с ней. Большую часть жизни она считала себя неудачницей. Она всегда чувствовала, что единственная не оправдала надежд семьи. Все, кроме Мег, получили престижные профессии, и лишь она одна была «всего-навсего секретаршей». Любовь такого яркого мужчины, как Тед, могла успокоить ее чувство неполноценности, и тут их отношения вдруг подверглись беспощадному исследованию.
Ни детективам округа Солт-Лейк, ни детективам оперативной группы из Сиэтла не нравились допросы Мег Андерс о самых интимных деталях ее жизни, медленно разрушавшие все то, что она построила за предыдущие шесть лет. Однако ясно было одно. Мег Андерс знала о тайнах Теда Банди лучше всех, кроме, может быть, только самого Теда.
16 сентября Джерри Томпсон, Деннис Кауч из Службы шерифа округа Солт-Лейк и Айра Бил из Департамента полиции Баунтифула штата Юта прилетели встретиться с Мег в штат Вашингтон. До этого в Юте они побеседовали с ее отцом, предположившим, что разговор с самой Мег принесет следствию неоценимую помощь.
Томпсон знал, что сомнения у Мег зародились еще до убийств в Юте, а именно 14 июля 1974 года, после исчезновения Дженис Отт и Дэнис Насланд.
Трое детективов встретились с Мег в комнате для допросов в отделе расследования тяжких преступлений округа Кинг. Они заметили ее нервозность из-за испытываемого ею страшного эмоционального напряжения. Но также увидели, что она намерена выложить всю ту информацию, которая в конце концов и привела ее в полицию.
Мег закурила. Она твердо настояла, чтобы допрос не протоколировали.
– Тед много раз выходил из дома посреди ночи, – начала она. – И я не знаю, куда. Потом он весь день отсыпался. Я находила вещи, назначения которых не могла объяснить.
– Вещи? Какого рода вещи?
– Ушковый гаечный ключ под сиденьем моей машины. Он сказал,что это для моей защиты. Гипс в его комнате. Костыли. Восточный кинжал в деревянном футляре, который он держал в бардачке моей машины. Иногда тот исчезал, а потом опять появлялся. У него был большой мясницкий нож. Я его видела, когда он собирал вещи при переезде в Юту.
Мег сказала, что Теда ни разу не было дома в те вечера, когда исчезли вашингтонские девушки.
– После того как в июле 1974 года я увидела в газете фоторобот«Теда», я пошла в библиотеку и сравнила даты исчезновений со своим календарем и погашенными чеками и… ну, в те дни его никогда не было рядом.
Мег сказала, что еще больше она испугалась после того, как ее подруга Линн Бэнкс вернулась из Юты в ноябре 1974 года.
– Она сказала, что в Юте повторяется то же самое, что происходило в Вашингтоне, и добавила: «Тед теперь в Юте». Тогда я позвонила отцу и попросила связаться с вами.