Мы заняли столик подальше от громко кричащих солдат. Я держала посылку с дюжиной журналов со своими рассказами, прихваченную по пути на почте. Тед несколько раз на нее взглянул, и я догадалась, что он подозревает о «жучке». Я разорвала пакет и протянула ему журнал.
Он, кажется, успокоился.
Мы проговорили пять часов. Мои воспоминания об этом долгом разговоре именно таковы. То, что я не удосужилась по возвращении домой сделать записи, свидетельствует о моей тогдашней вере в его невиновность. Мы снова выпили много вина – так много, что к концу встречи Тед еле стоял на ногах.
Благодаря алкоголю или потому, что первая наша встреча после его ареста уже была позади, Тед казался менее раздражительным, чем раньше. Учитывая повороты нашего разговора, это было замечательно, и все же я чувствовала, что не могла задать вопрос, который наверняка его разозлит. Шум бара казался далеким. Подслушать нас никто не мог. В камине рядом с нашим столом весело горел ненастоящий огонь.
И, как всегда, на улице монотонно шелестел дождь.
В какой-то момент я спросила:
– Тед, тебе нравятся женщины?
Он задумался и медленно произнес:
– Да… думаю, да.
– Ты ведь заботишься о матери. Думаю, все к этому и сводится.Помнишь, ты рассказал мне о том, как выяснил, что ты незаконнорожденный, и я напомнила тебе, что твоя мать всегда была с тобой, как бы сложно ей ни приходилось.
Он кивнул.
– Да, именно так. Этот разговор я помню.
У него развязался язык, и он рассказал, что Мег донесла на него в полицию. Я испытала острый укол вины, поскольку тоже донесла на него в полицию. Он, видимо, думал, что я знаю больше, чем я знала в действительности.
– Те костыли у меня в комнате – костыли, о которых она им рассказала. Они моего хозяина. Раньше я работал на медицинском складе, и оттуда у меня гипс.
Я удивилась, но виду не подала. Ни о костылях, ни о гипсе, ни о том, что Мег ходила в полицию, я ничего не знала. Похоже, Тед совсем не злился на Мег, причинившую ему столько неприятностей, сколько это вообще возможно. Его мягкость и всепрощение казались неуместными. Мне стало интересно, что Мег рассказала детективам. Я задавалась вопросом, как он мог ее так легко простить. Он говорил мне, что любит ее больше, чем когда-либо, и тем не менее если бы не она, ему не требовалось бы через несколько дней представать перед судом за похищение людей. Максимум, о чем ему пришлось бы беспокоиться, это обвинения в побеге от полицейского и хранении орудий для взлома.
Мне подумалось, что большинство мужчин презирали бы женщину, причинившую им столько бед, однако Тед рассказал, как чудесно они провели время вместе, когда он приезжал домой на Рождество. Рассказал об их близости, несмотря на постоянную полицейскую слежку. Для меня такие отношения были слишком загадочными, чтобы расспрашивать. Сначала требовалось все обдумать. Когда он попросил приглядеть за Мег, я кивнула в знак согласия.
– Она застенчивая. Ты ей позвонишь? Поговори с ней.
Самоуверенности Теду было не занимать. Суд в Солт-Лейк-Сити явно казался ему не столько угрозой, сколько вызовом. Он напоминал спортсмена, собирающегося попасть на Олимпиаду.
В какой-то момент этого вечера я встала, чтобы пойти в дамскую комнату, шествуя мимо пары десятков пьяных солдат, казалось, не узнававших в моем спутнике печально известного Теда Банди. Я вернулась к нашему столу, как вдруг кто-то оказался сзади меня, и его ладони легонько сжали мою талию. Я подпрыгнула, а потом услышала смешок. Тед подобрался настолько тихо, что я даже не поняла, что он вышел из-за стола. Впоследствии, по свидетельству Мег и Линн Бэнкс, я узнала, что Теду нравилось подкрадываться к женщинам, выпрыгивать на них из-за кустов и слышать их крик. И я вспомнила, как он испугал меня в тот день в баре.
Когда день подошел к концу и непроницаемый мрак январской ночи опустился на Сиэтл, я решилась рассказать Теду о своих чувствах. Слова я подбирала очень тщательно. Возможно, тогда я была с ним честнее, чем когда-либо в будущем. Я рассказал ему о своем визите к психиатру и о своей дилемме – как быть с ним честной, если я подписала контракт на книгу о пропавших девушках?
Кажется, он все отлично понял и обходился со мной так же учтиво, как и пять лет назад, когда я рассказывала ему о проблемах в кабинете центра психологической поддержки.
– Знаешь… должна тебе сказать, что я не могу быть полностью уверена в твоей невиновности.
Он улыбнулся – обычная его реакция, к которой я должна была уже привыкнуть.
– Все в порядке. Я понимаю. Есть вещи, которые я хотел бы рассказать тебе, но не могу.
– Почему?
– Просто не могу.
Я спросила, почему бы ему не пройти проверку на детекторе лжи и не покончить с этим раз и навсегда.
– Мой адвокат, Джон Генри Браун, тоже так думает.
То, что советы Теду давал Браун, само по себе уже было парадоксально. Хотя Тед находился под постоянным наблюдением, в штате Вашингтон ему никаких обвинений не предъявляли – обвиняли его только пресса и общественное мнение. Но Браун работал в адвокатуре штата – организации, созданной для защиты подозреваемых, против которых уже выдвинуты обвинения в уголовных преступлениях.
Казалось, шла игра без правил. Обвинения в средствах массовой информации были необычной практикой. Теду предложили больше не пользоваться библиотекой юридического факультета
Вашингтонского университета. Студентки при виде его пугались.
– Тед, – вдруг сказала я, – зачем ты звонил мне в ту ночь в ноябре 1974 года?
– В какую ночь? – недоуменно спросил он.
– Двадцатого ноября, когда я была в больнице. Ты разговаривал с моей мамой.
– Я не звонил.
– Я видела документы из телефонной компании. Ты звонил из своей квартиры в Солт-Лейк-Сити сразу после полуночи.
Казалось, он не расстроился, а просто заупрямился.
– Полиция округа Кинг тебя обманула.
– Но я же видела документы.
– Я никогда тебе не звонил.
Я отстала. Может быть, он забыл. Он снова принялся хвалиться, как хорошо наловчился уходить от слежки и подшучивать над полицейскими.
– Знаю, – ответила на это я. – Билли Боман рассказал, как ты обошел вокруг его машины и спросил, из мафии он или из полиции.
– Кто он?
– Детектив из отдела по расследованию убийств. Неплохой парень.
– Не сомневаюсь, что все они выдающиеся люди.
Лишь с одним из следивших за ним детективов Тед разговаривал дольше обычного. Джон Генри Браун велел Теду не разговаривать с полицией, поскольку он не обязан с ними контактировать. Тем не менее третьего декабря, когда Тед припарковался у дома друга, Роджер Данн подошел к нему сам.
Двое мужчин уставились друг на друга. Тед спросил, есть ли у Данна ордер.
– Нет. Просто хочу с вами поговорить.
– Заходите. Возможно, я смогу вам помочь.
Если Данн надеялся на добровольные взаимные уступки, его ждало разочарование. Тед немедленно позвонил в офис Брауна и сказал, что рядом с ним Данн.
Прежде чем Данн успел зачитать Теду его конституционные права, Браун перезвонил, попросил Роджера к телефону и велел немедленно покинуть квартиру. Он хотел, чтобы Тед не разговаривал ни с одним из вашингтонских полицейских. Однако Тед проявил сочувствие:
– Я действительно хочу помочь. Знаю, что на вас сильно давитпресса. Лично я давления не испытываю, но сейчас с вами разговаривать не буду. Возможно, Джон или я свяжемся с вами позже.
– Нам бы хотелось исключить вас из списка подозреваемых, но пока мы не можем этого сделать.
– Есть вещи, которые вам неизвестны, однако я не вправе их с вами обсуждать.
Роджер Данн услышал примерно то же, что и я. Также он отметил, что Тед не смотрел ему в глаза. После этого беседа быстро закончилась взаимным рукопожатием.
Преследователь и преследуемый померялись силами. Больше они никогда не встречались.
Сидя в прокуренной таверне, я почувствовала, что Тед хочет рассказать мне больше. Время близилось к шести, а у моего сына был день рождения, и я обещала отвезти его вечером в кино. Тед не хотел, чтобы наша встреча заканчивалась. Он спросил, не хочу ли я пойти покурить травки. Я отказалась. Марихуану я не употребляла и обещала сыну приехать домой пораньше. Я не испугалась, но мне стало не по себе.
Совсем пьяный, Тед обнял меня возле бара, потом исчез за пеленой дождя. После того как мы попрощались, я видела его еще дважды, но свободным – уже никогда.
Глава 21
Считаю, что процесс в Солт-Лейк-Сити по обвинению Теда в похищении при отягчающих обстоятельствах Кэрол Даронч был единственным судом, который он мог выиграть. Он решил обойтись без присяжных и вверить судьбу одному судье. Процесс начался 23 февраля 1976 года в зале судебных заседаний судьи Стюарта Хэнсона.
На него Тед возлагал большие надежды, поскольку у Хэнсона была репутация справедливого судьи. Тед искренне верил, что выйдет из зала суда свободным. На его стороне выступал ветеран почти тридцати судов по уголовным делам Джон О’Коннел – один из лучших адвокатов Юты. В зале суда его поддерживали Луиз и Джонни Банди, Мег и прилетевшие специально из Сиэтла друзья. Из Юты его пришли поддержать Шэрон Ауэр и друзья, незадолго до первого ареста убедившие его присоединиться к Мормонской церкви.
Но также в зале суда был и отец Мелиссы, начальник полиции Луис Смит, родители и друзья Дебби Кент и Лоры Эйм. Никаких связанных с их дочерьми обвинений они не предъявляли, но хотели увидеть хотя бы какое-то подобие справедливости.
Как бы то ни было, вердикт зависел от надежности показаний Кэрол Даронч и собственных свидетельств Теда Банди. О’Коннел попытался отвести показания сержанта Боба Хейворда о произведенном им аресте Банди, но судья отказал.
Разумеется, на этом первом процессе не упоминали другие преступления, в которых Тед Банди был главным подозреваемым. Как не упоминали и тот факт, что «Фольксваген», 17 сентября 1975 года проданный Тедом подростку (по совпадению, бывшему однокласснику Мелиссы Смит), полицейские разобрали по винтикам в поисках вещественных доказательств, способных связать Теда с другими преступлениями, в которых его подозревали.