Кэрол Даронч не была надежной свидетельницей. Казалось, ее выводило из равновесия то, как Тед пристально на нее смотрел. Давая показания, она всхлипывала, вспоминая пережитый шестнадцать месяцев назад ужас. Однако она твердо указала на Теда, равнодушно сидевшего за столом защиты, опознав его как мужчину, который представился ей как «полицейский Роузленд».
Тед, чисто выбритый, в светло-сером костюме, белой рубашке и галстуке, совсем не походил на похитителя. Свидетельница обвинения явно была истерична, раз за разом теряла самообладание от вопросов О’Коннела, намекающих на то, что Кэрол Даронч опознала Теда под давлением детективов из команды Пита Хейворда. На вопросы адвоката она отвечала со слезами на глазах в течение двух часов.
– Вы провели опознание, потому что этого от вас хотели сотрудники правоохранительных органов?
– Нет… нет, – тихо ответила она.
Тед продолжал непоколебимо смотреть на нее. Когда пришла его очередь, он признался, что солгал и сержанту Бобу Хейворду при аресте, и своему адвокату О’Коннелу.
Он объяснил, что шестнадцатого августа «дал стрекача» от Хейворда только потому, что курил марихуану. Ему требовалось время выкинуть «косяк» и проветрить салон. Тед признался, что не был в кинотеатре, хотя и сказал Хейворду обратное. И сначала не захотел рассказать Джону О’Коннелу подлинную историю.
На восьмое ноября у Банди алиби не было, однако он настаивал, что Кэрол Даронч до суда не видел. Наручники? Нашел в мусоре и оставил как курьез, ключа от них у него не было.
На перекрестном допросе помощник окружного прокурора Дэвид Йокам задал Банди несколько вопросов:
– Вы когда-нибудь носили накладные усы? Например, когда шпионили для предвыборной кампании Дэна Эванса?
– Я ни для кого не «шпионил» и в тот период никогда не носил накладных усов, – ответил Тед.
– Хвастались ли вы перед знакомой, что любите девственниц и можете заполучить их в любое время?
– Нет.
– Вы говорили той же женщине, что для вас нет разницы между правильным и неправильным?
– Не помню. А даже если и говорил, то эти слова вырваны из контекста и не отражают моих взглядов.
– Пользовались ли вы когда-нибудь «потерянными» номерными знаками после того, как в Юте получили новые?
– Нет, сэр.
Далее Йокам предъявил две квитанции об оплате бензина кредитной картой.
– Одиннадцатого апреля 1975 года вы уведомили власти штата о потере номерных знаков «LJE-379». Квитанции показывают, что тем летом вы продолжили ими пользоваться. Как так получилось?
– Точно не помню. Вероятно, заправщик спросил номера, а я, наверное, запамятовав, случайно назвал ему старые номера.
Тед солгал – ложь мелкая, но ложь, и она скомпрометировала все прочие его показания. Он признался, что еще за две недели до суда лгал О’Коннеллу о марихуане. Ему могли бы поверить присяжные. Судья Хэнсон не поверил. Двадцать седьмого февраля после заключительных прений Хэнсон удалился на обдумывание вердикта. Первого марта участников по делу вызвали в зал суда в 13:35 дня.
Тридцатисемилетний судья, по собственному признанию, провел «мучительный» уик-энд. И признал Теда Банди вне всякого сомнения виновным в похищении при отягчающих обстоятельствах. Служба шерифа округа Солт-Лейк вновь заключила выпущенного под залог Теда под стражу для ожидания приговора.
Он был ошеломлен. В тот снежный день единственными звуками в зале суда были всхлипывания Луиз Банди. Тед молчал, пока капитан Хейворд и Джерри Томпсон не надели на него наручники, лишь после этого он пренебрежительно произнес:
– Вам не нужны эти наручники. Я никуда не ухожу.
Мег Андерс наблюдала, как Теда выводят из зала суда. Она думала, что хотела именно этого, когда обращалась в полицию со своими подозрениями. Теперь она сожалела. Ей хотелось вернуть его.
Вынесение приговора назначили на двадцать второе марта. Предполагалась и апелляция.
Тед вновь очутился за решеткой. В мире, который ненавидел. Я писала ему скучные письма, полные пустяковых событий моей жизни. Через Джона О’Коннелла посылала ему небольшие чеки для покупки канцелярских принадлежностей и конвертов с марками в тюремной лавке. И тем не менее своего решения я все еще не вынесла.
Я не могла вынести ему свой приговор, не получив доказательств его вины в этом и, возможно, других преступлениях.
Писать он стал чаще. Преимущественно описывал свое душевное состояние – не то, что поддается краткому пересказу. В некоторых письмах ставил неверную дату, словно время потеряло для него значение.
Глава 22
Первое после вынесения обвинительного вердикта письмо Тед написал 14 марта 1976 года и ошибочно датировал его 14 февраля.
«Дорогая Энн, спасибо за письма и материальную поддержку. После недавних неудач я не спешил с ответными письмами. Наверное, это мое желание переосмыслить свою жизнь. Чтобы подготовиться к земному аду тюрьмы и понять, что мне готовит будущее».
Он отметил, что пишет мне ради «получения первого толчка», который поможет ему начать оценивать то, что его ждет впереди. Он был поражен вердиктом о виновности и презирал судью Хэнсона, считая, что на него повлияли не представленные доказательства, а общественное мнение. Он ожидал, что его приговор будет от пяти лет до пожизненного заключения, и высказал мнение о том, что Департамент по замене наказания условным осуждением и условно-досрочному освобождению взрослых преступников делает представляемый суду перед вынесением приговора доклад о личности и обстоятельствах жизни осужденного с предвзятостью.
«Кажется, доклад сфокусирован на теории доктора Джикила [21] и мистера Хайда, оспоренной всеми психологами, которые обследовали меня прежде».
Тед написал, что сотрудники службы по условно-досрочному освобождению, кажется, не сомневались, что в его письмах ко мне будут некие дискредитирующие признания. Но это было не так. До суда у меня были только эти два письма, которые с его разрешения я передала детективам полиции округа Кинг.
22 марта судья Хэнсон объявил, что в ожидании психологического освидетельствования отложит вынесение приговора на девяносто дней. В те дни Тед писал, что ночью присел на пол, прислонившись спиной к стальной стене камеры в попытке получить достаточно света от светильника в зале, чтобы видеть, что пишет. Похоже, диагностическое освидетельствование, которое должно было состояться в тюрьме штата Юта в Пойнт-оф-Маунтин, его не слишком расстроило.
«Если жизнь в тюрьме чем-то и показательна, то тем, что тюрьма богата материалом, порождающим человеческие страдания, материалом, полным потрясающих историй, которые рассказывают заключенные. По ряду причин я должен воспользоваться этой возможностью и начать пользоваться этим ценным источником идей. Я начинаю писать».
От меня Тед хотел редакторских советов и помощи в качестве литературного агента, который бы продавал права на его книги, которые он собирался написать о своем деле. Он хотел, чтобы мы быстро договорились о сотрудничестве и согласовали соглашение о распределении процента прибыли, которая, он не сомневался, обязательно будет. Он попросил, чтобы я до поры держала его предложение в секрете и переписывалась с ним через адвоката.
О чем он намерен писать, я точно не знала, но ответила ему длинным письмом с подробным изложением различных издательских направлений и объяснением правильной формы представления рукописи. Кроме того, я еще раз повторила информацию об уже имевшемся у меня договоре на книгу о делах пропавших девушек и подчеркнула, что его история должна быть частью моей книги, поскольку многого я могу не знать. Прибылью я предложила с ним поделиться, исходя из количества глав, которые он сможет написать сам.
И ради его собственной защиты я призвала его немного повременить с попытками публикации. Его юридические затруднения в Юте и Колорадо еще не закончились. Колорадо быстро продвигался в расследовании, хотя публика, частью которой я была, мало что знала. Причастность покупок по кредитной карте к преступлениям тем не менее просочилась.
И у меня была новость. Я написала Теду, что собираюсь приехать в
Солт-Лейк-Сити в рамках подготовки к редактированию книги о путешествиях для орегонского издательства. И, если удастся, постараюсь навестить его в тюрьме.
Однако для этого требовалось разрешение, получить которое нелегко. Я не была его родственницей и не входила в утвержденный список посетителей Теодора Роберта Банди. Когда я позвонила в офис начальника, Сэма Смита, в старой тюрьме в Дрейпере, штат Юта, мне сказали, что, если я по приезде в Солт-Лейк-Сити перезвоню, они примут решение. Я была совершенно уверена, что ответ будет отрицательный.
1 апреля 1976 года я прилетела в Юту. Я никогда не летала на реактивном самолете и с 1954 года не летала вовсе, и скорость полета вместе с осознанием того, что всего за пару часов я могу оставить дождливый Сиэтл и оказаться в сравнительно мягком климате Солт-Лейк-Сити, сделали путешествие еще сюрреалистичнее.
Светило солнце, пыльный ветер гнал над коричневым ландшафтом перекати-поле, пока я ехала из аэропорта на арендованной машине. Я чувствовала себя дезориентированной, так же, как и три года спустя, когда прибыла в Майами, снова из-за Теда.
Я позвонила в тюрьму и узнала, что посещения разрешены только по средам и воскресеньям. А был четверг и почти четыре часа дня.
Начальник тюрьмы Сэм Смит сказал:
– Я попрошу сотрудника вам перезвонить.
Раздался звонок. «Цель вашего посещения Банди?» Я его старый друг. «Как долго я пробуду в Юте?» Только сегодня и завтра утром. «Мой возраст?» Сорок.
Этот ответ казался правильным. Для «поклонницы Теда» я была старовата.
– Хорошо. Мы предоставим вам специальное посещение.
Приходите в тюрьму в 17:15. У вас будет час.
Тюрьма штата Юта в Пойнт-оф-Маунтин находилась примерно в двадцати милях к югу