Во Флориде журналистам разрешают знакомиться со всеми вещественными доказательствами, представленными на суде. Среди прочих журналистов я ждала Ширли Льюис, секретаря суда, толкавшую полную тележку вещдоков к своему кабинету, где она разложила их на столе. От этой кучи предметов, казалось, исходили какие-то вибрации, и характерный для журналистов смех и черный юмор внезапно стихли.
– Что-то совсем не смешно, – тихо заметил Тони Полк из Денвера. Да, нам и в самом деле было не смешно.
Там были представлены все маски из колготок, включая ту, которую сержант Боб Хейворд привез из Юты, и все они были поразительно похожи одна на другую. Была удавка с шеи Маргарет Боумен со следами запекшейся крови. И все фотографии…
К тому моменту я уже успела привыкнуть к снимкам жестоких убийств. У меня больше не портилось настроение от рассматривания подобных фотографий. Конечно, я старалась не слишком сосредоточивать на них внимание. К тому времени, когда я оказалась в кабинете Ширли Льюис, я уже успела повидать тысячи фотографий с жертвами различных убийств.
Я видела снимки Кэти Девайн и Бренды Бейкер в округе Терстон, но это было за несколько месяцев до того, как стало известно, что существует некий «Тед». В других вашингтонских делах не было трупов, которые можно было бы сфотографировать, и у меня не было доступа к снимкам в Колорадо и Юте. И вот теперь я смотрела на громадные цветные фотографии изуродованных девушек, по возрасту годившихся мне в дочери. И все это предположительно было делом рук человека, которого я знала. Человека, который всего за несколько минут до того улыбнулся мне своей обычной обворожительной улыбкой и пожал плечами так, словно хотел сказать: «Я ко всему этому не имею никакого отношения».
От подобных мыслей на меня тяжелой волной накатила дурнота. Я побежала в женский туалет, и меня вырвало.
Глава 44
Испепеляюще жаркие июльские дни в Майами сделали свое дело. Во-первых, из «Холидей Инн» начался «исход» большинства главных участников процесса в Центр правосудия, расположенный в нескольких кварталах оттуда. Практически все члены группы защиты, вся прокурорская группа, все приезжие представители СМИ, Кэрол Энн Бун и ее сын-подросток, телеоператоры и члены съемочных групп были расквартированы в «Холидей Инн», и некоторые из лучших высказываний, которые удалось подцепить репортерам, произносились участниками процесса по вечерам в маленьком переполненном баре на первом этаже за холодным пивом и джином с тоником. В отеле не было таких жестких разделительных линий, какие существовали в зале суда.
Представители прессы стали перебираться в Центр правосудия.
– Надо успеть, пока Уотсон не закроет дверь!
Путешествие до Центра правосудия было не таким уж безопасным. Нужно было перейти шесть улиц в час пик, балансируя на островках безопасности, пока всего в нескольких дюймах от вас мимо со свистом проносились обитатели Майами.
– Не ходите под виадуком – репортера из Юты там прошлым вечером ограбил парень на велосипеде, угрожая шестидюймовым ножом.
Но, кстати, и сам отель не был абсолютно безопасен. Рут Уолш, ведущая с канала Эй-Би-Си из Сиэтла, лишилась денег, драгоценностей и даже обручальных колец. Их украл вор-форточник, пробравшийся в номер с балкона, когда она спала.
Мы находились далеко от пляжей, где развлекались туристы.
Пока я потягивала свою первую за день чашку кофе в центре для прессы, вокруг меня уже начала развиваться бурная деятельность. Уже вовсю звонили телефоны, репортеры готовились передавать последние новости с процесса. Нарастала волна черного юмора. Два телерепортера спародировали разговор с миссис Банди, один из них, исполнявший роль матери подсудимого, говорил высоким фальцетом.
– А каким был Тед ребенком, миссис Банди?
– О, он был хорошим мальчиком, хорошим, нормальным, настоящим американским мальчиком.
– А какие игрушки он любил, миссис Банди?
– Обычные: пистолеты, ножи, колготки – как любой другой мальчик.
– А была у него работа?
– О нет! У Тедди всегда были кредитные карты.
Громкий хохот слушателей.
В ожидании трансляции судебного заседания по внутреннему кабельному телевидению журналисты сочинили стишок:
Тедди прибыл в Таллахасси
В поисках прелестной пассии,
Крался он в темноте,
Прячась, пока не нашел свою цель. Запомни навечно, запомни, дорогая, — Укус его намного страшнее его лая.
Для многих журналистов суд над Банди был всего лишь увлекательной историей. Были и те, кто лично переживал трагическую судьбу большого числа невинных жертв, и те, кто жалел загубленную жизнь самого обвиняемого. Мы наблюдали, как на наших глазах разворачивалась трагедия, значившая гораздо больше, чем все громкие заголовки.
На пятом этаже среди публики царило злобное и мстительное настроение. Когда я ждала в очереди, чтобы пройти через металлоискатель и затем представить на досмотр свою сумочку и бумаги – процедура, которую я проходила всякий раз, входя в зал суда, я услышала разговор двух мужчин у себя за спиной.
– Этот Банди… ему не уйти из Флориды живым. Он получит то,чего заслужил.
– Его нужно вывести на площадь и приколотить яйца к стене,пусть там и подыхает. Да и то это будет слишком хорошо для него.
Я искоса взглянула на них. Два очень славных, достойного вида пожилых мужчины. Но они всего лишь озвучивали общее отношение жителей Флориды.
По мере того как процесс продолжался, толпы народа становились все больше, с каждым днем делаясь все более враждебными. Чувствовали ли это присяжные? Ощущали ли они эту подавленную злобу? Глядя на них, ничего нельзя было сказать с уверенностью. Их лица, как лица любых присяжных, демонстрировали лишь благосклонное внимание. Один или двое из них регулярно засыпали во время долгих дневных заседаний. Наверху, в комнате для прессы, репортеры неизменно обращали на это внимание и начинали вопить в телеэкран:
– Подъем! Эй, Бернест! Проснись! Флой, проснись!
Тед всматривался в места для прессы, ища там меня. Он все еще улыбался, но, казалось, с каждым днем он как-то уменьшался, глаза его все больше западали, словно что-то пожирало его изнутри, оставляя только изможденную оболочку, сидящую у стола защиты.
Несмотря на длинную процессию молодых женщин и парад неотличимых друг от друга полицейских, пошел слух, что Банди может выиграть. Что есть что-то такое, что скрывается от присяжных.
Дэнни Макивер, выглядящий совершенно измотанным, давал короткие интервью для прессы, говоря, что он очень обеспокоен – мысли, в которых редко признается прокурор. Пресса начала высказывать опасения, что «этот сукин сын может ускользнуть».
Один день судебных заседаний был пропущен из-за того, что
Мейзи Эдж подхватила какой-то вирус. Затем еще один день, когда у самого Теда подскочила температура и начался сильнейший кашель. В такие дни, когда нам практически нечего было делать, мы интервьюировали друг друга и отправляли в свои газеты человеческие истории о том, как чувствуют себя на подобном совершенно беспрецедентном процессе журналисты из разных уголков страны.
Когда Тед вернулся, он выглядел бледнее обычного и очень усталым.
Роберт Фулфорд, менеджер пансиона «Оук», давал показания относительно первого контакта с Тедом – «Крисом Хагеном» – о том, как тот снимал комнату с двухъярусной кроватью, столом, комодом и столом.
– Он не смог заплатить за номер в срок. И сказал, что позвонит матери в Висконсин и та пришлет ему деньги. Я слышал, как он звонил по телефону, и создавалось впечатление, что он и в самом деле с кем-то разговаривал, но за комнату он так и не заплатил. Когда я зашел к нему два дня спустя, его там уже не было.
Присяжным было известно, что Банди приезжал и уезжал из Таллахасси, но когда и почему, они так и не узнали.
Дэвид Ли дал показания о том, как арестовывал Банди в Пенсаколе темным зимним утром 15 февраля, при этом рассказал, что арестованный хотел умереть.
На следующий день, 17 июля, Тед не появился в суде. В девять часов утра его не было на своем месте рядом со столом защиты. Среди зрителей стоял приглушенный шепот, журналисты также были удивлены. Что-то было не так.
Присяжные удалились, когда появился надзиратель Марти Кратц. Кратц объяснил судье Коварту, что с Тедом в тюрьме возникли проблемы.
Около часа ночи Тед швырнул апельсин между решетками камеры 406 и сумел разбить одну из лампочек снаружи, которые служили для того, чтобы улучшить освещение его камеры. Надзиратели немедленно перевели его в камеру 405 и провели обыск в его первой камере. Они обнаружили спрятанные там осколки стекла от лампочки.
Зачем они были ему нужны? Для самоубийства? Или для побега?
– Когда мы пришли, чтобы отвести его в суд сегодня утром, –продолжал Кратц, – мы не смогли вставить ключ в замок. Он забил замочную скважину туалетной бумагой.
Когда ему напомнили, что он должен быть к девяти часам в зале суда, Банди ответил:
– Я приду тогда, когда захочу.
Эта информация совсем не развеселила Коварта. Он приказал адвокатам Теда немедленно заставить его явиться. Он также обвинил Теда в неуважении к суду и в попытке применения тактики затягивания.
В полдесятого появился разгневанный Тед, заявивший, что здешнее обращение с ним его совсем не устраивает. Он вновь пожаловался на запрет на физические упражнения, на утаивание от него материалов процесса и отсутствие доступа к юридической библиотеке. Его голос сорвался, и он едва не расплакался, обращаясь к Коварту:
– Наступает время, когда единственное, что мне останется, это пассивное сопротивление. У меня есть возможности… сейчас. Я использовал ту часть моих возможностей, которую я бы назвал ненасильственной. Но наступает момент, когда я должен сказать: «Стоп».
– Стоп, – ответил Коварт. – Если вы скажете «стоп», мне придетсявоспользоваться шпорами.