Я отклеила ленту и заглянула внутрь. В страничку моего письма был вложен бланк, на котором значилось: «Основание для отказа:
контрабанда. См. ниже».
Какую контрабанду могла я послать Теду? Ниже было помечено: «Наличные/чек». В примечании указывалось, что заключенным можно посылать только денежные переводы. Я послала Теду чек на небольшую сумму на покупку сигарет вместе с несколькими марками. В ближайшем будущем ему угрожала смерть на электрическом стуле, и высылка денег на сигареты представлялась мне вполне гуманным жестом. Однако чек сделал мое письмо неприемлемым в тюрьме Рейфорд. Возможно, причина заключалась в том, что они получали слишком много поддельных чеков.
Итак, вопрос о том, стал бы Тед читать мое письмо, оставался открытым. Мне нечего было терять, и я попыталась отправить ему еще одно письмо. Времени оставалось все меньше. Я заменила чек на денежный перевод и послала то же письмо снова.
Он ответил.
Тед ответил на мое письмо 5 марта 1986 года. Накануне должны были привести в исполнение его смертный приговор. Теперь его жизнь измерялась короткими временными промежутками.
Несмотря на то что я весьма скептически отношусь к графологическим экспертизам (и только из-за одного количества подобных запросов уже давно отказалась высылать графологам образцы почерка изучаемых мною людей), должна признаться, что заметила значительную перемену в почерке Теда. Я не получала от него писем с 1980 года. За шесть лет, в течение которых он был заперт в одиночной камере для смертников, его почерк стал еще более «зажатым», чем прежде: буквы теснились, налезая одна на другую.
Первое письмо из целой череды писем было классическим этюдом пассивной агрессии. Я писала, пытаясь объяснить Теду то, что, как я прекрасно понимала, было необъяснимым. Я хотела, чтобы он знал, что его смерть не пройдет незамеченной и неоплаканной мной. Я пыталась сказать все это, естественно, не говоря это напрямую. Я, конечно, не писала слов типа: «Теперь, когда ты вот-вот умрешь…»
В своем ответе Тед благодарил меня за марки, которые я ему послала. Затем он решил поставить меня на место, словесно выпоров и сделав вид, что он выше всего этого.
Что касается меня, я не думаю, что есть какой-то смысл в раскладывании по полочкам множества почти стершихся воспоминаний о том, что было и чего не было между нами, о твоей книге, о твоих многочисленных публичных выступлениях о серийных убийствах. Это – вода, которая уже утекла. Меня сейчас занимают другие гораздо более важные дела.
Со всей откровенностью я должен сказать тебе следующее, Энн. Судя по тем заявлениям, которые ты делала по поводу серийных убийств и которые я слышал или читал, у меня сложилось впечатление, что ты серьезно пересмотрела собственные прежние мнения и умозаключения. По каким-то причинам ты теперь склоняешься к предельно упрощенным, чрезмерно обобщенным и научно никак не обоснованным взглядам на данный предмет. В результате, распространяя подобные взгляды, какими бы благими ни были твои намерения, ты только вводишь людей в заблуждение по поводу истинной природы этой проблемы и тем самым лишаешь их возможности найти эффективный способ ее решения.
Далее Тед писал, что «не против» побеседовать со мной снова «ради общения», а не для того чтобы предоставлять мне какую-то информацию «для новых книг о Теде Банди».
Это первое короткое письмо он заканчивал такими словами:
Я не испытываю никакой враждебности к тебе. Я знаю, что по своей сути ты очень хороший человек. Желаю тебе всего наилучшего.
Береги себя.
Тед
Его стиль сделался тяжеловесным и напряженным. Запертому в одиночной камере, практически бессильному Теду для его самооценки стало чрезвычайно важно сознавать, что хоть в чем-то он самый лучший. Единственное, что он знал досконально, были серийные убийства. А я покусилась на его территорию.
Любой интересующийся проблемой серийных убийств, несомненно, слышал о моих взглядах на данный предмет. По приглашению Пирса Брукса, в прошлом капитана полиции в отделе особо тяжких преступлений в полиции Лос-Анджелеса и одного из главных вдохновителей создания оперативной группы по Программе розыска особо опасных преступников, в 1982 году я вступила в опергруппу в качестве гражданского консультанта. Тед был только одним из многих серийных убийц, о которых я писала. Но именно дело Теда Банди стало прототипом для создания упомянутой выше программы, так как он был умным, харизматичным, разъезжающим по всей стране убийцей. Я выступала с четырехчасовым семинаром по Банди перед оперативной группой в Университете Сэма Хьюстона в Хантсвилле, штат Техас.
Брукс полагал, что централизованная и компьютеризированная система отслеживания поставит точку на преступных карьерах серийных убийц, разгуливающих по Америке. Того же мнения придерживались Министерство юстиции США, ФБР и учреждения охраны правопорядка штатов и округов. Программа стала реальностью в июне 1985 года в Квантико, штат Виргиния, когда ее после нескольких лет разработки наконец подключили к компьютерам Общенационального информационного центра по уголовным преступлениям ФБР. Больше убийцам, подобным Теду Банди, не удастся с прежней наглостью разъезжать по стране и убивать ни в чем не повинных людей. Программа отслеживает их путь, прочерчивая алую линию по карте Америки, и способна остановить их до того, как эта линия станет слишком длинной и запутанной.
В своих лекциях я часто пропагандировала эту программу, выступала перед юридической подкомиссией сената по вопросу серийных убийств и стала сертифицированным инструктором различных подразделений правоохранительных органов в штатах Орегон и Калифорния. Я рассказывала не только о проблеме серийных убийств, но также о виктимологии и женщинах-убийцах.
Мы оба, я и Тед, были уже бесконечно далеки от ночей, проведенных вместе в Центре психологической поддержки пятнадцать лет назад, но мне показалось, что он бросил мне вызов. Он считал себя настоящим экспертом по серийным убийствам и потому говорил мне, что я все упрощаю и вообще плохо проинформирована.
Я была вовсе не против того, чтобы Тед указал мне на какие-то мои ошибки, если бы это означало, что он будет искренен со мной. Никто не спорит с тем, что из Теда Банди мог бы получиться самый лучший эксперт по серийным убийствам всех времен. И я готова была его выслушать. 13 марта 1986 года я написала ему письмо. В нем я перечислила основные характеристики, которые, по моему мнению, были общими для всех серийных убийц, отмечая при этом, что, конечно же, невозможно привести всех к единому знаменателю. Мой обзор – и это я подчеркивала – был составлен на основе наиболее часто встречающихся черт, которые я выделила, изучая биографии определенного числа убийц подобного рода. Я просила указать мне те части в моих рассуждениях, в которых логика и выводы явно хромали.
Я писала Теду, что, по моему мнению, серийные убийцы:
– исключительно мужчины;
– чаще представители европейской, чем негритянской расы икрайне редко индейцы или азиаты;
– обаятельны, умны и харизматичны;
– физически привлекательны;
– убивают физической силой рук: забивают до смерти дубинкой, удушают разными способами, режут ножом;
– крайне редко используют огнестрельное оружие (за исключением Дэвида Берковица и Рэнди Вудфилда);
– сочетают убийства с бродяжничеством: либо постоянно странствуют по городу, в котором живут, либо ездят по всей стране, выслеживая своих жертв;
– исполнены злобы и ненависти, совершают убийства ради того, чтобы излить эту злобу; сексуальный мотив в преступлениях служит только для того, чтобы унизить жертв;
– находятся в такой же зависимости от совершения преступлений, как наркоманы от наркотиков или алкоголики от алкоголя;
– зачарованы работой полиции: они либо проводят время,слоняясь вокруг полицейских участков, либо даже работают в полиции в качестве помощников;
– ищут особый тип жертв: женщин, детей, бродяг, стариков,гомосексуалистов – уязвимых людей;
– используют особые способы и хитрости, заманивая жертв туда, где им не смогут оказать помощь;
– страдали от насилия в детском возрасте до пяти лет.
Я полагала, что серийные убийцы – очень способные чувствительные дети, над которыми либо совершалось насилие, либо они были брошены, унижены или отвергнуты в самый ответственный момент формирования их совести.
Это было рискованное предприятие, и я понимала, что могу оскорбить Теда до такой степени, что он мне не ответит. Я подчеркивала, что, по моему мнению, серийные убийцы не могут по собственной воле прекратить убивать и что они прекращают совершать преступления только в том случае, если больше не могут справляться со своими жертвами, оказались в тюрьме или попросту умирают. Я писала ему буквально то же самое, что говорила своей аудитории на лекциях и что десятки раз произносила на телевидении.
Так же как и другим экспертам в этой области, мне было страшно любопытно узнать, что Тед может сказать о серийных убийцах. Тед Банди был в своем роде «золотой жилой». Мне всегда казалось, что он способен дать какой-то ясный ответ на тот страшный вопрос, который был в нем заключен. Если бы он захотел, он мог бы принести хоть чуточку добра в этот мир, хотя бы просто признав свою вину и предложив помощь криминологам, психиатрам и психологам, которые стремятся остановить поток новых «Тедов».
Однако он был не готов к этому… пока.
Как бы то ни было, я ждала ответа на свое письмо. Но ответа не было. Либо я все-таки вызвала его неприязнь и раздражение, либо он был просто слишком занят, чтобы написать ответ.
И он на самом деле был очень занят. Он мог выбирать, кого осчастливить своими познаниями и философией. Все, начиная от
Конни Чанг[46] и «20/20»[47] до журнала «Пипл», передачи «60 минут» и бесконечного списка СМИ боролись за внимание Теда. Из своей камеры Тед заявил, что он д