Конечно, не хотел.
Я повесил трубку и закурил еще одну сигарету. Доктор Фрейд пристально смотрел на меня со стены кабинета. Интересно, как бы он справился с этим делом. Генерал Борегар завилял хвостом, привлекая к себе внимание. «Чего мне не хватает?» – спросил я себя. Где я ошибаюсь? За многие годы общения с проблемными типами я никогда не сталкивался с такой диагностической загадкой. Я решил ответить сам себе на ряд простых вопросов:
Шоукросс – сознательный лжец? Да.
Он также растерян, смущен, сбит с толку? Конечно. И поэтому еще больше похож на лжеца.
Он социопат? Да, законченный.
Жертва посттравматического стрессового расстройства? Даже близко нет.
Жертва насилия со стороны родителей? Вряд ли.
«Дурное семя» дегенеративной семьи? По общему мнению, Шоукроссы до боли заурядны.
Имеет повреждение мозга? Не очень значительное.
К этому времени я знал об этом человеке чертовски много, но в данном случае, похоже, расхожее клише «чем больше, тем лучше» действовало наоборот – «чем меньше, тем лучше». Чем больше я собирал информации, тем больше появлялось сомнений во всем, в том числе и сомнений в собственных возможностях.
Вернувшись к коробкам с материалами, которые окружной прокурор передал Рону, я попытался понять, что пропустил. Я перечитал школьные записи Шоукросса, а также обширные данные о его детстве. Мне показалось интересным, что во втором классе у него были в среднем высшие оценки. Еще более интересными выглядели заверения семьи о том, что он был нормальным, любящим ребенком, что у него было, по словам его брата Джеймса, «счастливое детство, полное радостных событий». Я не смог найти ничего, что опровергло бы утверждение матери о том, что Артура любили и баловали, по крайней мере в детстве.
Старые документы также подтвердили, что у него были серьезные проблемы с поведением. После успешного второго класса он больше никогда не достигал прежнего высокого уровня. Что, черт возьми, вызвало в нем такую глубокую перемену?
Я попытался сформулировать рабочую гипотезу. Казалось достаточно очевидным, что Шоукросс с самого начала был неспособен к обучению, несмотря на эти ранние успехи. Пограничные проблемы в обучении часто маскируются в первые несколько лет, когда нагрузка в школе менее требовательна, а учителя более терпеливы. Ко второму и третьему классам учеба усложняется; учащийся должен начать интегрировать разную информацию, а не просто накапливать ее, и ребенок с ограниченными возможностями в обучении и когнитивными нарушениями в этот период отстанет. Он также может начать вести себя неадекватно из-за плохого контроля над импульсами, что, в свою очередь, приведет к еще большим проблемам в классе и еще большей дезадаптации. В случае с Шоукроссом это казалось вполне справедливым.
Я также подозревал, что к тому времени, когда ему исполнилось семь лет, одноклассники были хорошо осведомлены о той «непохожести», которую он и сам чувствовал. Он даже не плакал, как другие дети! Он издавал блеющий звук, который только подчеркивал, насколько он другой. Это объяснило, почему они провоцировали его. Он сопротивлялся, обычно без особого результата, что приводило к еще большему напряжению и ярости. Ситуация ухудшилась до такой степени, что его заклеймили «чудиком», что еще больше отдалило его от сверстников.
Мне представлялось, что обстановка дома была такой же деморализующей для него. Справедливо это или нет, но он видел свою мать суровой и отчужденной, а отца – пустой фигурой, человеком, отказавшим ему в поддержке и позволившим матери взять верх. Такая ситуация, должно быть, породила пугающее чувство мужской неполноценности.
Поэтому он удалился в мир фантазий: грезил наяву, прогуливал уроки, прятался в лесу, общался с воображаемыми товарищами по играм, убегал, создавая «новою личность, у которой есть уважение и достоинство», как он выразился в наших беседах. Тридцать пять лет спустя, имея за спиной тринадцать убийств, он все еще не расстался с этими фантазиями, через них он оправдывал себя и доказывал свою мужскую состоятельность рассказами о «воине-одиночке» во Вьетнаме.
Я полагал, что нахожусь на правильном пути. Но самая большая загадка оставалась следующей: что же в первую очередь делало его таким непохожим на других? Для меня этот вопрос был не просто центральным; это и была сама тайна. Все его поступки, казалось, проистекали из влияния неведомых сил, которые уродовали и угнетали его с самых ранних школьных лет.
Во время большей части наших бесед он казался искренним в желании получить мою помощь, но лишь немногие события из его жизни проливали на эту загадку хоть какой-то свет. Очевидно, он был «другим» задолго до семейной ссоры из-за австралийки и отца, задолго до случаев инцеста (от упоминания которых он позже все равно отказался), задолго до загадочного паралича, когда ему было десять лет, задолго до того, как его впервые ударили по голове, и задолго до того, как он начал задаваться вопросом, не подкидыш ли он и действительно ли сын своего отца. Я спрашивал себя, куда же обратиться за ответом.
Утром в среду, 18 июля 1990 года, на шестом месяце своего расследования, я наконец получил отчет об анализах крови и мочи из лаборатории «Норсом». Изучив цифры, я ощутил разочарование. Медь, цинк, железо, гистамины – один за другим все результаты были в пределах нормы. Затем я перешел к значению «криптопиррол мочи»: H 200,66 мкг / 100 куб. см». Ожидаемое значение 0—20.
Буква «H» служила лабораторным сокращением для обозначения высокого уровня (high), что уже было очевидно из цифр. Артур Шоукросс носил в себе как минимум в десять раз больше обычного количества криптопиррола, что бы это ни значило.
В моих медицинских учебниках и словарях по этому предмету не было ничего. Я знал, что «крипто» происходит от греческого слова, означающего «скрытый», а «пиро» – префикс к слову «огонь». Может ли это означать «скрытый огонь»? (Позже я узнал, что происхождение термина было как греческим, так и латинским: «крипто» действительно означало «скрытый», но «пиррол» – это комбинированное слово, означающее «огненное масло». Так что «криптопиррол» можно расшифровать как «скрытое огненное масло».)
Я позвонил в лечебный центр Пфайффера в Иллинойсе, чтобы поговорить с Уильямом Уолшем, ученым, который в первую очередь и предложил провести эти тесты, но его не было в городе. Поэтому я позвонил своему другу Джиму Уэсли, директору лаборатории в больнице Святой Марии в Рочестере и попросил проконсультировать меня насчет криптопиррола.
Он спросил:
– Как это пишется по буквам?
Я вспомнил, как задавал Рону Валентайну тот же вопрос, и подумал: «Что это за штука и почему никто о ней не слышал?»
Джим провел кое-какие исследования и перезвонил мне.
– Дик, – сказал он, – никто не знает такого слова. Ты уверен, что сам его не придумал?
По его же предложению я позвонил доктору Тай Квонгу из биохимической лаборатории в Рочестерском университете. После того как я дважды повторил написание этого слова, доктор Квонг сказал:
– Нет. Никогда о таком не слышал.
Уж не попал ли я в Сумеречную зону? Может ли тайна Шоукросса объясняться в терминах вещества, которого не существует?
В понедельник, через пять дней после получения данных из лаборатории «Норсом», я все еще не дозвонился до доктора Уолша, но в своем почтовом ящике обнаружил конверт из лаборатории «СмитКлайн» в Калифорнии. Их тесты показали, что генетическая конституция Артура Шоукросса была ненормальной; в частности, у него была дополнительная «мужская» Y-хромосома в каждой клетке. Научное обозначение – «47, XYY».
В отношении этого синдрома я был уже не таким невеждой, как в отношении криптопиррола. Каждый психиатр слышал о том, что в 1961 году обнаружился синдром «47, XYY», и вслед за этим поднялась шумиха. Я не помнил подробностей, но между экспертами тогда разгорелось адское противостояние. Я был почти уверен, что теории насчет хромосом вида XYY никогда не принимались Американской психиатрической ассоциацией, членством в которой я гордился. Что касается криптопиррола, то я все еще не был уверен, что он существует, за исключением пометки на единственном листе результатов анализа мочи Артура Шоукросса.
В тот вечер я перелистал старый экземпляр справочника для судебных психиатров «Психиатрия и криминал» Джона М. Макдональда. Я не удивился, когда термина «криптопиррол» там не оказалось, но нашел короткий отрывок о другом расстройстве: «Высказывается предположение, что мужчины с дополнением к половой хромосоме вида XYY генетически предрасположены к расстройствам поведения».
Расстройства поведения? Так, это уже интересно.
Я стал читать дальше: «В 1965 году доктор Джейкобс и ее коллеги сообщили, что в шотландской больнице строгого режима для психически ненормальных уголовных преступников содержится больше мужчин с хромосомами вида XYY, чем можно объяснить простой случайностью. Отчет 1968 года показал, что 4,7 % пациентов больницы были мужчинами с синдромом XYY. Почти каждый третий такой пациент ростом был выше ста восьмидесяти сантиметров… Название первого отчета, „Агрессивное поведение, психическая ненормальность и синдром XYY“ может свидетельствовать о том, что для мужчин с хромосомами вида XYY характерны агрессия и умственная отсталость».
Я мысленно отметил, что важно изучить упоминаемый отчет, особенно после того, как прочитал, что процент мужчин с хромосомами вида XYY в одной тюремной больнице в двадцать раз выше, чем встречается среди населения в целом. Дальше я прочел: «Тем не менее сообщалось о том, что встречаются социально адаптированные мужчины с генетической конституцией XYY, и у одного такого мужчины коэффициент интеллекта достигал 139». К тому же нет «никаких доказательств того, что мужчина с хромосомами вида XYY обязательно склонен к развитию антиобщественных и криминальных черт».
Кто такая эта доктор Джейкобс? Мне нужно было увидеть ее отчет. Затем я узнал, что синдром «47, XYY» был впервые обнаружен ученым по имени Эйвери С. Сандберг и сообщение о нем появилось в британском медицинском журнале «Ланцет». Эту статью тоже следовало прочитать.