Утром психиатр сказал мне, что Арт отказался от дальнейших встреч, и дал мне подписать бумагу об уведомлении об этом.
Я спросила, что с ним. Врач ответил, что эта информация конфиденциальна, но Арт психически болен. Я спросила, когда у него это началось, недавно или в детстве, он только пожал плечами и добавил, что Арту пришлось убить несколько человек во Вьетнаме, но приводить подробности не стал.
Когда я уходила, он сказал:
– Держите его подальше от огня, миссис Шоукросс. Не хочу вас обескураживать, но именно так он получает сексуальное наслаждение.
В тот вечер Арт спросил, не думаю ли я, что ему самое место в психушке. Я сказала:
– Ты так сильно изменился с тех пор, как уехал во Вьетнам. Ты теперь просто другой человек. Я не хочу, чтобы из-за тебя кто-то пострадал.
Я не беспокоилась о себе. Он никогда не давал мне повода бояться, за исключением того раза, когда я внезапно разбудила его.
Я спросила его, чувствует ли он, что нуждается в психологической помощи, и он ответил «да». Я спросила:
– Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой дома?
Я работала неполный рабочий день в заведении быстрого питания, чтобы мы могли сводить концы с концами.
Он сказал:
– Нет, Линда. Ты всегда здесь, когда нужна мне.
Я просто не могла принимать решение о его помещении в психиатрическую лечебницу. Мне еще не исполнился двадцать один год. Я позвонила его матери и отцу и сказала им:
– Не думаю, что имею право решать этот вопрос. Вы его родители. Я перешлю вам документы по почте.
Отец Арта, казалось, счел это хорошей идеей, но Бетти не согласилась и заявила:
– С моим сыном все в порядке!
Я назвала ей имя армейского психиатра и сказала:
– По крайней мере, позвоните туда и спросите, почему они хотят это сделать.
Бетти ответила:
– Ну, они могут присылать любые документы, какие хотят, но с моим сыном все в порядке.
В ее голосе звучало раздражение.
Больше ни о какой психиатрической больнице речь не заходила. Доктор дал Арту пару пузырьков с таблетками, но, похоже, от них было мало толку. Когда наш шестимесячный щенок енотовидной гончей слегка, даже не до крови, укусил Арта, он швырнул собачку в стену и сломал ей шею. Потом, конечно, разрыдался и только повторял: «Ох, Линда, я не хотел этого». Он завернул собаку в тряпицу и заплакал. Я помогла похоронить ее, а остаток ночи обнимала и успокаивала Арта.
Я все думала, как быстро это произошло: буквально в одно мгновение. Что он сделает в следующий раз, когда выйдет из себя? Складывалось впечатление, что он теряет контроль над собой. Из тихого в буйного он превращался за долю секунды, и для этого не обязательно нужна была причина. Я боялась мужа. Я все еще любила его, но мне постоянно вспоминался этот хруст собачьей шеи.
Несколько дней спустя я позвонила к нам домой около 15:00, и линия была занята. Я попробовала еще два или три раза, и оператор сказал, что никаких разговоров на линии нет. Мне это показалось странным, ведь когда я уходила на работу, с Артом все было в порядке.
Я рассказала своему боссу, что должна проверить, и он отпустил меня домой.
Арт лежал на полу ванной – в полной форме, с галстуком и всем прочим. Я потрясла его, но он не пошевелился. На раковине стояли два пустых пузырька из-под таблеток и пакетик с остатками белого порошка. Никакой записки я не нашла.
Медики увезли Арта. На каталке он выглядел так, что я уже не надеялась увидеть его живым.
Через некоторое время позвонили из больницы. Они промыли ему желудок. Если бы я нашла его пятнадцатью минутами позже, он бы умер. Может, так было бы лучше.
Когда Арт вернулся домой, я спросила, почему он пытался покончить с собой. Он сказал, что чувствует – я больше не люблю его. Я была поражена. Я любила его и всегда, изо всех сил старалась показать это.
– Я сделал тебе так много плохого, – сказал он.
Это меня тоже поразило. Он никогда не помыкал мной и не угрожал мне. У него были проблемы с психикой, и он вел себя странно, все это правда, но он не делал ничего плохого лично мне. Я решила для себя, что он привез эту проблему с войны, и мы вместе во всем разберемся. Ведь проблемы бывают у всех молодых пар.
– Что плохого ты когда-либо сделал мне? – спросила я.
Арт не ответил и просто уставился в пол. Я знала это настроение. Когда он был в таком состоянии, разговаривать с ним было бесполезно. Он просто отгораживался от тебя.
Несколько дней спустя мне домой позвонил его сержант:
– Черт возьми, где Арт? Он опаздывает на два часа.
– Не знаю. Я высадила его из машины вовремя.
Когда он вернулся домой в тот вечер, я спросила, где он был.
– Не твое дело, – ответил он.
– Ну, мне-то все равно, Арт, но сержант спросит то же самое, когда ты придешь завтра.
– Я просто гулял, – сказал он.
По выражению его лица я поняла, что давить сейчас не стоит. В тот вечер я снова задала вопрос, в чем дело, но ответа не получила.
Весной 69-го он получил почетную отставку после двухлетней службы. Мы сели в машину, вернулись домой в Клейтон и сняли коттедж за нашим семейным домом, стоивший пятьдесят долларов в месяц. Ситуация была нелегкая, но я не собиралась ставить крест на нашем браке. Я была на третьем месяце беременности и надеялась, что ребенок, особенно если будет сын, в этом смысле поможет.
Арт хотел только одного: ловить рыбу на лодке моего отца. Искать работу он отказался, но постоянно говорил о друзьях, которых потерял во Вьетнаме, о смерти и мешках для трупов. С одной стороны, он вроде бы боялся смерти, а с другой, смерть каким-то странным образом привлекала его самого. Эта тема постоянно была у него на уме.
По сравнению с тем временем, как мы впервые встретились в танцевальном зале, он очень изменился. Требовал, чтобы все делалось так, как нужно ему, и закатывал истерики, словно двухлетний ребенок. Я не могла уговорить его пойти в церковь. И еще он врал – всегда и во всем. Даже в мелочах, которые не имели никакого значения.
Я возила его на собеседования по поводу приема на работу, и он всегда выходил оттуда взбешенный. Его злило, что ветеранов нигде не уважают. Людей, казалось, возмущало, что он служил во Вьетнаме. Меня поражало, что он никогда в жизни не пользовался большим уважением, а теперь совершил что-то храброе и не получил за это признания.
Я попыталась подбодрить его:
– Ты сражался наравне со всеми. Просто эту войну не считают справедливой.
Он сказал:
– Я отслужил свой срок, а они обращаются со мной как с грязью.
Впервые за все время нашего брака он начал сильно пить. «Джонни Уокер», «Катти Сарк», «Джим Бим» – с ними он прошел путь от почти трезвенника до заядлого пьяницы. Он сидел на краю причала и пил прямо из бутылки. Потом отправлялся на долгую прогулку, часа на три-четыре. А возвращаясь, набрасывался на меня: «Ты не поддерживаешь порядок в доме… Ты растолстела…»
Врач сказал, что с весом у меня все в порядке. Просто я – полная женщина, вот и все. И в нашем маленьком коттедже всегда была чистота и уют.
Все чаще в его речи мелькало что-то вроде: «Как, черт возьми, мы будем растить ребенка?» Он все чаще впадал в мрачное настроение, когда выпивал, его выводила из себя любая мелочь. Любая. Я спрашивала: «Ты что, не собираешься ужинать?» – и он запросто мог взорваться.
В начале апреля он устроился чернорабочим на бумажную фабрику братьев Ноултон на Фэктори-стрит в Уотертауне. Он загружал бумагу в машину и срезал ее с конвейера, затем помогал сворачивать в большие рулоны и укладывать их штабелями с помощью вилочного погрузчика. Он все еще боялся садиться за руль, поэтому я возила его туда и обратно на нашем старом «Катлассе». Почти каждый вечер он открывал бутылку, как только мы возвращались домой, а потом сразу же набрасывался на меня.
Проработав на фабрике три недели, он заслужил благодарность. Случился большой пожар, и Арт вовремя его обнаружил, поэтому фабрику успели спасти. Потом она не работала целый месяц из-за ремонта. У меня даже мыслей не возникло, что Арт как-то причастен к этому пожару. Я доверяла людям.
В июне меня приехал навестить мой брат. Я поставила ужин для Арта в духовку и сказала ему, что ненадолго заеду к родителям по соседству. Казалось, он не возражал, но когда я вернулась, чтобы подать ему ужин, то увидела пустую бутылку скотча и поняла, что сейчас произойдет.
Он спросил:
– Почему тебя так долго не было?
Он был ревнивым, никогда не хотел, чтобы я близко общалась с кем-либо еще, даже с моей собственной семьей.
Я сказала:
– Арт, меня не было всего час. Я не видела брата одиннадцать лет.
– Ну, ты могла бы провести немного времени со мной.
– Я всегда здесь, с тобой.
Наверное, мне не следовало препираться. Когда я спросила, подавать ли ужин, на его лице появилось то же выражение, что и в тот вечер, когда он убил нашу собаку. Я была на четвертом месяце беременности и пыталась прикрыть руками живот, но не могла ему помешать. Он избивал меня до тех пор, пока я не потеряла сознание.
Когда я очнулась на полу, был ранний вечер, так что без сознания я пробыла недолго. Арт исчез. Я дотащилась до соседнего дома, и мои родители отвезли меня в больницу. Я была вся в крови, с синяками под глазами и с разбитым лицом, но у меня ничего не было сломано. Из-за избиения случился выкидыш, и я потеряла нашего маленького мальчика. Он был бы первым внуком моих родителей, и они тяжело это переживали. Я тоже плакала, но, может быть, это все было к лучшему.
В тот вечер мой брат пришел в наш коттедж и избил Арта. Предупредил, что, если он еще когда-нибудь поднимет на меня руку, ему конец. Арт был большой и сильный, но я думаю, он даже не защищался.
На второй день в больнице я попросила отца передать Арту, что не держу на него зла. Как можно было ненавидеть такого измученного человека? Я решила, что он избил меня из-за плохого настроения и потому что выпил.