агруженных по горло сотрудников полиции.
Не все соглашались с решением освободить убийцу детей на два года раньше, чем того требовал закон. Со стороны некоторых официальных лиц высказывались определенные опасения. Вот как офицер по условно-досрочному освобождению по имени Джеральд Захара попытался в своем отчете обобщить и упорядочить психиатрическую мешанину, которую представляло собой личное дело Шоукросса: «Оценка, проведенная в августе 1985 года доктором Чарльзом Чангом, показала отсутствие каких-либо эмоциональных расстройств… Оценка, проведенная в августе 1983 года доктором Исмаилом Озьяманом, показала, что Шоукросс находится в хорошем состоянии, у него нормальный контакт с реальностью и хороший контроль над своими умственными способностями… В оценке, проведенной в июне 1977 года доктором Хавелиавала, указано, что Шоукросс демонстрирует признаки антисоциальной, шизоидной личности, что указывает на его низкую самооценку… Оценка, проведенная доктором Бойаром в сентябре 1979 года, отображает его как человека с анормальным характером и психосексуальными трудностями…» Подтекст отчета Захары казался достаточно ясным: никто толком не знает, что не так с этим мужчиной.
Роберт Т. Кент, старший офицер по условно-досрочному освобождению в районе Бингемтона, прочитав отчет, предупредил свое начальство в городе Элмайра: «Рискуя показаться драматичным, автор считает Шоукросса, возможно, самым опасным человеком из всех выпущенных на свободу в наших краях за многие годы».
Кент и его коллеги установили для убийцы-педофила строгий график: еженедельные визиты к офицеру по условно-досрочному освобождению, воздержание от наркотиков и алкоголя, комендантский час с 23:00, нахождение в пределах округа Брум [Бингемтон], регулярные посещения психиатрической клиники и запрет на приближение к игровым площадкам и другим местам скопления детей.
Однако количество дел росло, и какую бы угрозу ни представлял для общества этот условно-досрочно освобожденный, времени и внимания ему уделялось не больше, чем это возможно. Когда хватка системы ослабла, Шоукросс вернулся к своим старым привычкам. Он сопротивлялся психотерапии, на сеансах сидел мрачный и отказывался от сотрудничества. Психиатр пришел к выводу, что у него «проблемы с оргазмом и эякуляцией», «никаких необычных сексуальных фантазий не замечено», проявления гнева и злости связаны с пережитым во Вьетнаме, но не с воспоминаниями об убийстве детей, «каких-либо психических расстройств, требующих конкретной консультации или лечения, в настоящее время не наблюдается».
Сославшись на этот невнятный отчет в качестве доказательства того, что он исцелился, Шоукросс перестал посещать сеансы терапии. Его переполняло нетерпение. Он встретился со своей подругой по переписке Роуз Мари Уолли и, что случалось с ним редко, достиг оргазма во время романтического уик-энда в мотеле «Бест вестерн» в Джонсон-Сити, в нескольких километрах от Бингемтона.
После того как Роуз вернулась в Дели, чтобы ухаживать за своей больной матерью, Шоукросс взял за привычку слоняться по паркам и игровым площадкам, игнорируя предписанный ему комендантский час.
В приюте он немного готовил, но постоянной работы избегал. Иногда его видели лежащим на своей койке, по-видимому, погруженным в свои мысли.
Проведя на свободе около пяти недель, Шоукросс подкрался сзади к работавшей с портьерами знакомой женщине, схватил ее за промежность и повалил на кровать. В отчете об инциденте, составленном службой надзора, отмечено, что он отступил, когда «она сказала ему оставить ее в покое и что она не из таких женщин». Также указано, что он украл из ее дома «имущество на несколько сотен долларов». Никаких мер принято не было.
Длинная рука исправительного учреждения «Грин-Хейвен» явила себя в вопросе гораздо менее важном. Шоукросс отказался оплачивать счет в 48 долларов за товары, приобретенные в военном продовольственном магазине, и теперь ему угрожал арест за мелкое воровство, что могло привести к лишению свободы. В отчаянии он позвонил своей матери.
– Он сказал, что ему нужно немного денег, – вспоминала позже Бетти Шоукросс.
Ни она, ни ее муж не навещали своего первенца в те годы, что он провел в «Грин-Хейвене», но мать и сын поддерживали связь по почте и телефону.
– Он сказал, что ему переплатили при освобождении, – продолжала миссис Шоукросс, – и что если я не пришлю денег, то его вернут в тюрьму. Я подумала, что это всего лишь деньги, и отправила нужную сумму. Да, отправила, – добавила она с самоиронией. – Знала, что это чушь собачья, но не хотела, чтобы он снова попал в неприятности.
Избавившись на время от неприятностей, условно-досрочно освобожденный Арт Шоукросс купил рыболовные снасти и отправился вниз по заросшему травой берегу реки в сторону Шенанго. С тех пор, как он в последний раз поймал рыбу, прошло уже много лет.
Я работал на посту уличным регулировщиком с половины седьмого до половины третьего. На перекличке кто-то прочитал оповещение из отдела по условно-досрочному освобождению. Из тюрьмы выпустили детоубийцу, и «Добровольцы Америки» позаботились о предоставлении ему жилья. У меня волосы встали дыбом, потому что это было всего в нескольких кварталах от Мемориального парка Шери А. Линдси. Я подумал, что это происходит впервые. У нас, в Бингемтоне, проживало немало условно освобожденных плохих парней, но никогда не было детоубийц. Я решил, что должен побыстрее об этом разузнать.
Я посмотрел повнимательнее на фотографию, чтобы запомнить лицо, и поехал в отдел по условно-досрочному освобождению за дополнительной информацией. Секретарша сказала, что вышедший парень убил, изнасиловал и задушил девочку в 1972 году. Все это слишком напоминало дело Шери и никак меня не устраивало. Я спросил, почему его освободили так рано, и она объяснила, что его должны были приговорить к двадцати пяти годам лишения свободы, но свою роль сыграла сделка о признании вины.
– Убийства произошли в одно и то же время? – спросил я.
– Нет, это были два отдельных дела.
Я задумался. На дворе 1987 год. Выходит, этот сукин сын убил двоих детей и даже не отсидел пятнадцати лет? Почему комиссия по условно-досрочному освобождению отправила его в Бингемтон?
Секретарша объяснила, что они не хотели отправлять его домой в Уотертаун из-за опасения, что его могут там убить. Получается, его просто подкинули нам?
Я вышел из себя. В городе каждый полицейский знал о моей дочери. Боже, с тех событий не прошло и трех лет. Не знаю, о чем они думали, поселяя к нам такого парня.
Я поехал к «Волонтерам». Их приют был в здании старой кирпичной церкви, и там размещали бездомных: бывших заключенных, наркоманов, алкашей, бродяг. На заброшенной улице за приютом играли дети, в большинстве своем без присмотра. Я еще подумал, что у какого-то бюрократа мозги съехали набекрень.
Этого Шоукросса не было дома. Мне сказали, что он либо в парке, либо на реке – ловит карпа и судака. Я поехал в парк, но не увидел там никого из взрослых. Двое ребят сказали, что какой-то тип звал их на рыбалку, но они росли на улице и знали, что с чужаками связываться нельзя. Только потом я узнал, что обычно он брал своих жертв на рыбалку, прежде чем задушить их. Боже мой, он все еще использовал тот же преступный почерк!
Я подъехал на патрульной машине к реке чуть ниже парка и заметил парня, стоящего на берегу. Одну удочку он уже поставил и возился с другой. В рассылке говорилось, что Шоукроссу сорок один год, но этот бродяга выглядел на все пятьдесят.
Я съехал прямо на траву и открыл окно. Мое лицо оказалось примерно в ста сантиметрах от его лица. Я узнал его по фотографии, поэтому не стал спрашивать удостоверение личности.
Не хотел бы повторять свои выражения в нашем с ним разговоре, но они относились к тем временам, когда я служил на флоте и когда парень не считался мужчиной, если не ругался матом и не набивал татуировку. Я сказал этому Шоукроссу, что знаю, кто он такой, что он собой представляет, чем занимается и что я думаю о таких, как он. Я указал на берег и сказал:
– Это Мемориальный парк Шери А. Линдси. Ты знаешь, кем была Шери А. Линдси? Она была моей дочерью.
Я сказал ему, что ее убил такой же мерзкий извращенец, как он, и я не хочу, чтобы он приближался к ее парку.
Он посмотрел на меня и так тихо, вежливо ответил:
– Да, сэр. Я понимаю, сэр.
– Держись подальше от моего парка, – предупредил я. – Если когда-нибудь я увижу там твою задницу…
Ну и в том же духе.
– Да, сэр, – сказал он. – Я туда не пойду. Нет, сэр.
Я хотел, чтобы он сорвался, чтобы прижать его как следует, но он ни разу не повысил голоса. Все это продолжалось две или три минуты, но я потом задержался на какое-то время, наблюдая за ним с берега, сверху. Когда я уезжал, он рыбачил.
Даже не знаю, на кого я злился больше – на службу условно-досрочного освобождения или на Шоукросса. Я рассказал о нем своей жене Джинни, и она расстроилась не меньше, чем я. Мы сошлись в одном и том же: если парень убил дважды, то что удержит его от третьего раза? Нельзя помещать осужденного детоубийцу в район, полный детей. Родителям в такой ситуации невозможно расслабиться. Ваш ребенок опаздывает из школы на час, а вы уже уверены, что он мертв. Разве можно так жить?
После ужина я прогулялся по Мемориальному парку Шери А. Линдси, но его там не было. Я возвращался туда еще пару раз, прежде чем лечь спать.
Никто из нас не мог уснуть. Джинни все пыталась выяснить, как это могло случиться, а я объяснял, что на самом деле все просто: комиссия по условно-досрочному освобождению сошла с ума. Для меня это было как пощечина, оскорбление памяти моей дочери. Я просидел всю ночь и наконец сходил прогуляться.
Утром я поговорил с несколькими соседями. Они были так же шокированы, как и мы с Джинни. Листовка-оповещение из отдела по условно-досрочному освобождению о Шоукроссе была помечена грифом «Только для служебного пользования», но я решил распространить ее повсюду. Если уволят, значит, уволят.