Он сказал мне, что его мама была беременна, когда вышла замуж за его отца. Он даже вышел из себя, когда говорил это, и стал похож на петуха с взъерошенными перьями. Когда он успокоился, то сказал, что его мать заставили выйти замуж, и она всегда вымещала злость на нем. Сказал, что отец не обращал на него внимания, а мать, когда сердилась, запирала его в шкафу на весь день. Он показал мне шишку на затылке в том месте, куда она его ударила. Но прикоснуться, даже просто потереть, не позволил, потому что там все еще болело.
Я так скажу, он всегда казался обиженным на своих родителей. Жаловался, что они ездили в Вирджинию навестить его сестру Донну, но даже не потрудились завернуть в Рочестер, чтобы увидеть своего первенца. Он рассказал:
– Моя мама не хочет меня навещать и каждый раз, когда я посылаю ей подарок, говорит, что это мусор. Как бы ты себя чувствовала, если бы тебе так говорила твоя мать?
По его словам, каждый раз, когда он звонил домой, его мать говорила с ним так, словно он ей ненавистен. Он швырял телефон на пол и колотил по стенам так, что едва не ломал себе руки. Пару раз я видела на них кровь. Он забинтовывал руки и приезжал сюда на велосипеде или звонил, чтобы я заехала за ним на своей машине, потому что его сильно трясло, и он рыдал. Много раз по ночам я плакала вместе с ним.
Как-то он сказал:
– Знаешь, почему твои дети так добры к тебе? Потому что они знают, где ты находишься, и знают, что могут увидеть тебя в любое время.
Он сказал, что мама больше не хочет его видеть, и отец тоже. Он просто сидел и говорил об этом, качая головой, пока я не попыталась сменить тему. Что бы мы ни делали, он всегда думал о своей маме. А если не о маме, то о том, что видел во Вьетнаме.
Мы были в патруле и вышли из джунглей на берег реки. Я шел слева. У меня был автомат, а у одного из наших только М-16. В реке были две девушки, голые по пояс. То ли купались, то ли еще что. И тот парень забрел в воду и начал с ними разговаривать. Одна девушка сунула руку под воду, вытащила длинный нож с изогнутым лезвием, воткнула ему в пах и вспорола живот. Я сразу выстрелил и попал ей в бедро, а другой вот сюда.
Вопрос: И они сразу же упали?
Ответ: Да.
Вопрос: Они дергались?
Ответ: Еще как. Первая умерла, вторая – нет.
Вопрос: Что с ней случилось? Она тоже упала в воду?
Ответ: Да. Мы вошли в реку, схватили ее и вытащили на берег. Лейтенант попытаться через переводчика поговорить с ней, но она не отвечала и только плевалась в нас. Наконец лейтенант приставил ей к голове сорок пятый калибр и выстрелил…
Вопрос: И что вы сделали с телами? Просто выбросили их в реку?
Ответ: Выбросили в реку… Их подхватило течение.
Вопрос: И они там сгнили?
Ответ: Скорее всего.
Дороти «Дотси» Блэкберн, проститутка и кокаиновая наркоманка, а также мать шестимесячного мальчика и двоих детей постарше, пообедала со своей сестрой в ресторане «Ронкон гриль» на Лайелл-авеню, затем оставила ребенка подруге и отправилась на улицу со своим чернокожим сутенером и сожителем, отцом ребенка. Был поздний вечер 15 марта 1988 года, и пара еще не обналичила свои социальные чеки. Они купили в кредит три упаковки пива по шесть штук и набрали крэка на двадцать долларов под обещание Дотси заплатить после того, как та обслужит нескольких клиентов. Вскоре они словили кайф, и у Дотси, как обычно, прошла нервная дрожь. Как вспоминал позже ее бойфренд, все было отлично. Так было всегда, когда они были под кайфом. В этом и заключалась их главная цель в жизни.
Дотси была хрупкой женщиной двадцати семи лет, со стройной фигурой, карими глазами и длинными каштановыми волосами. Она выглядела миниатюрной и изящной, но ей приходилось иметь дело с самыми разными мужчинами и выпутываться из неприятных ситуаций. Она была осторожна и ориентировалась на улице, даже когда была под кайфом. Как и большинство проституток Рочестера, она работала в прибрежном районе между Лейк– и Лайелл-авеню, который славился оскорбляющими глаз магазинами, барами, книжными магазинами для взрослых и другими свидетельствами городского упадка.
Дотси предпочитала оральный секс, полагая, что это защитит ее от СПИДа. По той же причине она отказывалась встречаться с незнакомцами, латиноамериканцами или чернокожими и старалась поддерживать клиентуру из «постоянных клиентов». Обычно она оказывала свои услуги в автомобилях или в любимом мотеле рядом с межштатной автомагистралью 490, где ее знали и не давали в обиду.
В 17:15 ветреным мартовским днем она ушла от своего сутенера и отправилась на работу на Саратога-стрит, за углом от Лайелл-авеню, в район, где проститутки и клиенты собирались в любое время суток. Рочестер был городом «чистых», хорошо оплачиваемых производств, таких как «Кодак», «Ксерокс» и «Делко», и там можно было зарабатывать деньги как на улице, так и под крышей. Бойфренд не переживал – бизнес есть бизнес.
К двум часам ночи Дотси не вернулась, но ее 38-летнего любовника это не насторожило. Она и раньше пропадала на целую ночь; иногда одно «свидание» приводило к другому, иногда она слишком увлекалась крэком и забывала свой адрес, а иногда вваливалась на рассвете с деньгами или наркотиками, спрятанными в одежде или на теле. В таких случаях он конфисковывал ее активы, что часто приводило к дракам и временным расставаниям. Однажды он сломал ей нос, и она ушла, но, как обычно, сутенер и проститутка воссоединились благодаря общности интересов – крэку, пиву и сыну.
Проснувшись на следующий день и поняв, что Дотси все еще нет дома, бойфренд обошел улицу, но никто из постоянных клиентов не видел его женщину со вчерашнего вечера, когда она исчезла в сером фургоне последней модели, коричневом «Бронко» или же компактном светло-голубом автомобиле; при свете дня воспоминания людей на улице, как правило, не были четкими. Он понял, что она могла отработать во всех трех автомобилях и не только. Никто не смотрел и не вел учет, предприимчивая проститутка была способна обслужить пятнадцать – двадцать клиентов за ночь. А Дотси была не только предприимчива, но и испытывала острые финансовые трудности. Она задолжала одному из своих клиентов четыреста долларов и пыталась избежать встречи с ним и некоторыми другими своими кредиторами.
Ранним вечером бойфренд отвез своего маленького тезку к сестре. Для Дотси было необычно оставлять ребенка на такое долгое время, и отец мальчика впервые начал беспокоиться.
Когда прошло еще три дня, он посовещался с сестрой Дотси Кэтлин, которая уже знала, что случилось что-то серьезное, потому что у нее на руках был необналиченный социальный чек Дотси. Сестра подала в полицию Рочестера заявление о пропаже без вести за номером 91980.
В городской полиции знали Дороти Блэкберн – ее саму и ее бойфренда несколько раз задерживали по мелочам, – и некоторые полицейские относились к ней даже с уважением за ее суровый профессионализм. Ее описание читали и перечитывали на перекличках: белая женщина, двадцать семь лет, рост метр пятьдесят два, вес сорок три килограмма, каштановые волосы, карие глаза, кожа светлая, без особых отметин или татуировок, одета в белые кроссовки, белые носки, коричневую с белым кроличью куртку, выцветшие джинсы и черную толстовку с капюшоном. Были проверены ее квартира на Лайелл-авеню и популярные заведения, такие как ресторан «Маркс Тексас Хотс». Служащий в ее обычном мотеле на автомагистрали 490 сказал, что ее не было по меньшей мере неделю, и это тоже было непохоже на нее – отсутствовать так долго.
Копы заподозрили, что дело тут нечисто.
Через неделю после исчезновения Дороти Блэкберн офицер по условно-досрочному освобождению Леонард Дефацио сделал запись в досье Артура Шоукросса: «Все по-прежнему. РМУ получила развод и компенсацию в размере ста долларов в месяц. Медицинское консультирование отмечено. Ш. заявляет, что, по его мнению, консультации ему больше не нужны. Однако из-за деликатности дела условно-досрочно освобожденному было рекомендовано повторно связаться с психотерапевтом Гэри Маунтом в Центре Дженеси. Условно-досрочно освобожденный также сообщил, что собирается получить водительские права».
Два дня спустя, утром 24 марта, бригада рабочих заглянула в ручей Салмон-Крик в отдаленной части парка Нортгемптон, общественной игровой площадки в нескольких километрах к северо-западу от Рочестера. Дороти Блэкберн числилась пропавшей без вести уже девять дней, и ее друзья были убеждены, что она мертва. «Никто бы не мог удерживать Дотси у себя так долго», – объяснил один из них.
Рабочая бригада проверяла, нет ли в ручье мусора, который мог засорить водопропускную трубу, и тут один из мужчин указал на манекен, покрытый слоем ила. Манекен был прислонен к куску бетона странной формы, который, по-видимому, был пропавшей домашней базой с бейсбольного поля. Рабочие не сомневались, что видят перед собой очередную выходку скучающих подростков.
Пока бригада пыталась придумать, как вытащить предмет с середины ручья, небольшой дождь превратил снег в слякоть. Манекен был одет в джинсы и толстовку, ноги частично погрузились в мелкий зимний сток, голова наполовину скрывалась под ледяной гирляндой сорняков и кустарника.
Один из мужчин достал стальные грабли, зацепился за петлю ремня на джинсах и подтянул находку к берегу. В поле их зрения появилось лицо, и рабочие поняли, что смотрят на замороженное тело. У женщины были густые брови, полные губы, темные вьющиеся волосы и слегка неровные зубы. Ее левый глаз был закрыт. На ней были джинсы, толстовка с капюшоном и белые кроссовки марки «Сода попс». Ее темно-синий топ был задран от пояса. За исключением закрытого глаза, никаких признаков борьбы не было.
В морге Кэти Лафлеш опознала свою сестру Дороти Блэкберн, и полиция занялась любовником Дороти – отчасти потому, что он был последним, кто признался, что видел ее живой, а отчасти потому, что избивал ее, о чем все хорошо знали. Когда его алиби подтвердилось, полицейские опросили некоторых постоянных клиентов Дотси: Дона, бизнесмена, владельца черного пикапа; Стива, белого мужчину лет тридцати пяти, хозяина «Кадиллака»; безымянного канадца, который носил бейсболку, одевался как фермер и заплатил ей сотню долларов в час за то, чтобы она полежала рядом с ним, притворившись мертвой; Роджера, который жил со своей матерью в пригороде Рочестера; Дэйва, у которого был большой дом и куча денег и который любил покурить с ней и ее парнем до того, как она его «обслужит»; Джима, пятидесятилетнего сменного рабочего «Кодак», который позволял сутенеру ездить на его машине, пока Дотси удовлетворяла его потребности на заднем сиденье; и еще одного работника «Кодак», который иногда одалживал ей деньги. Подозрения со всех них были сняты.