Ровно через пятьдесят минут он уже шагал по Ботаническому саду вдоль полуразрушенных оборонительных бастионов, построенных еще в начале восемнадцатого века.
Когда-то здесь росли канадская ель, маньчжурский орех, уссурийская груша и еще целая уйма редких насаждений. Однако в годы оккупации немцы, опасаясь предстоящих холодов, пригоняли сюда пленных, и те практически подчистую вырубили все деревья ценных пород. Однако примерно полгода назад здесь началась реконструкция: выкорчеванные пни увезли, и теперь на их месте уже зеленели новые молоденькие деревца. Деревьев было так много, что Зверев не сразу увидел Дину, сидевшую на лавочке под кустом боярышника. Когда девушка увидела Зверева, она встала и тут же с виноватым видом отвернулась.
– Простите, что рухнула без чувств. Со мной такое бывает, у меня артериальная гипотония.
Зверев со знанием дела кивнул:
– Понимаю. Вы должны беречь себя и быть осторожнее. Итак, давайте присядем, и вы мне расскажете об Анатолии Хрусталеве.
Они сели, Дина достала из сумочки платок, сжала его в кулачке и всхлипнула.
– Я уже позвонила Ларисе Степановне – это мама Вали, – девушка расправила плечи, вытянулась. – Вы не бойтесь. Я больше не отключусь. Мне очень плохо, но моя мама говорит, что у меня сильный характер, так что я все выдержу и постараюсь вам помочь.
– Я понял. Итак… вы знаете, где мне искать Хрусталева?
– Нет, не знаю, но я, видимо, должна рассказать вам историю про туфли.
– Какие еще туфли? – нахмурился Зверев.
– Новые. Подарок матери. Когда мы с Валей поссорились, произошла эта история с туфлями.
Новые туфли, которые мать купила, ему поначалу даже понравились. Однако на следующий день, когда Валька надел их, чтобы сгонять в булочную, он понял, что жестоко просчитался, напялив их. Сильное жжение в ногах он ощутил уже на середине пути, но все же сумел дойти до магазина и вернуться домой. Кое-как доковыляв до дома и повесив на крючок авоську, в которой находились батон, бутылка молока и два плавленых сырка, Валька стянул с себя злосчастные туфли и зашвырнул их под шкаф. В тот день он больше не выходил на улицу и не вспоминал про подарок матери, но вспомнил о них, когда на следующий день обе его пятки покраснели и покрылись ужасными водяными пузырями.
Намазав мозоли вазелином и заклеив их пластырем, Валька надел свои старые сандалии, весь день просидел с дружками в парке и ни разу не вспомнил о своих новых туфлях. Однако, когда Валька уже затемно явился домой, вспомнить о них все же пришлось. Мать с порога буквально набросилась на него:
– Нет! Вы только посмотрите на него! Коленки в земле, на руках цы́пки, а уж про рваные сандалии я вообще молчу! Что это за убожество? Валентин, я же тебя просила больше не надевать это рванье!
– Нормальные сандалии, – глухо пробасил Валька.
– А я говорю, ненормальные! Зачем носить ужасные сандалии, если есть другая нормальная обувь? Зачем это ты новые туфли под шкаф засунул?
– Не нравятся они мне!
– С ума сошел! Это же новинка! Натуральная кожа, дизайн… лучшая обувная продукция от фабрики «Скороход». Я ведь их тебе не на барахолке по дешевке купила, а у Эммы Эдуардовны. А она их, между прочим, из Москвы привезла, купила их там для своего Сережи в специализированном магазине.
Эмма Эдуардовна, мамина начальница, считалась модницей и имела обширные связи, вот только Вальку это не впечатляло.
– Так вот пусть ее Сережа их и носит! – умудрился вставить словечко Валька.
– Сереже они велики, поэтому она их мне и уступила!
– Ему велики, а мне малы! Я твоими чеботами себе все ноги стер!
Мать презрительно фыркнула.
– Подумаешь! К любой обуви привыкнуть нужно. Туфли из натуральной кожи, их разнашивать нужно. А ты ведешь себя как девчонка! Потерпеть не можешь! Пару дней походишь, они и разносятся. Я, между прочим, за них почти треть своей зарплаты отдала, а он, видите ли, их носить не желает. Представляю, что сказал бы отец, будь он жив!
– Может, не нужно про отца? – процедил Валька и изо всей силы стиснул зубы.
– Как это не нужно? Отец твой, между прочим, был человеком опрятным и не занимался всякой ерундой. Так же как и твой брат!
«Началось! Сейчас начнет меня с Игорьком сравнивать», – подумал Валька и заскрежетал зубами.
Старший брат Вальки Игорь Ильич Чижов был на десять лет старше Вальки и был гордостью родителей. В сорок втором он ушел добровольцем на фронт и вернулся в сорок пятом с двумя медалями и далеко идущими планами на будущую жизнь. Игорь окончил Ленинградский инженерно-строительный институт и в настоящее время занимался проектированием разрушенных во время войны зданий. Игорь был во всем похож на отца, который тоже, кстати, был передовиком производства и до войны работал технологом на радиозаводе «Металлист». Отец погиб в сорок четвертом под Варшавой, и с тех пор старший брат Игорь был Вальке вместо отца. И отец, и Игорь Чижовы были идейными, целеустремленными и до ужаса педантичными людьми. Валька же не унаследовал ни одно из этих качеств и умудрился заиметь весьма сомнительных друзей.
Когда мать заикнулась о брате, Валька подумал, что сейчас ему придется в очередной раз выслушать «оду» Игорьку, но на этот раз он ошибся. Мать вдруг замолчала, отвернула голову и спустя некоторое время удалилась на кухню. Валька был в недоумении… Неужели она так быстро сдалась?
Как позже выяснилось, это было не так и мать все же добилась своего. Утром, когда Валька еще спал, мать выкинула его старые сандалии в ближайший мусоросборник. Узнав об этом, парень, который в этот день спешил по делам, пришел в бешенство. В конце концов Валька был вынужден надеть на истертые ноги подарок матери – и бросился на вокзал, где его ожидали приятели.
Стирая со лба льющийся по щекам пот, Валька вышел на площадь и увидел бирюзовое здание железнодорожного вокзала с ризалитами и вальмовой крышей. На площади маячили люди, тащили сумки и чемоданы, о чем-то спорили, стараясь перекричать соседа и гнусавый голос дребезжащего репродуктора. По луже, образовавшейся возле бьющего фонтана, расхаживали нахальные голуби, а суетливые воробьи резво скакали и клевали рассыпанную кем-то крупу. Валька не сразу отыскал тех, кого искал. Лишь сделав круг и миновав аллею, он услышал, как кто-то его окликнул.
Хруст стоял у разросшегося тополя и, облокотившись на него, потрескавшимися пальцами вышелушивал семечки из небольшого подсолнуха, который держал в руке. Парень грыз недозревшие семечки и сплевывал шелуху на газон.
Напротив Хруста на ограде, огораживающей газон, сидел Ванька Хлебников. Он курил смятую гармошкой папиросу «Казбек» и с сальным блеском в глазах пялился на проходившую мимо деваху в ситцевом платье в горошек. Рот здоровяка при этом был приоткрыт, ноздри подрагивали.
Когда Валька подошел, Хруст смерил вновь прибывшего недобрым взглядом и сплюнул под ноги:
– Позы́рь-ка, Мякиш, кого нам тут ветром надуло! Явилась-таки наша пропажа… и года не прошло!
Мякиш встрепенулся, прикрыл рот и, вытянув шею, уставился на Вальку.
– Это все мамка… – воскликнул Валька и запнулся на полуслове.
Сваливать на мать сегодняшнее опоздание явно не стоило.
– Мамка? – Хруст захохотал в голос.
– Не мамка, а новые туфли!
– Че-е-е?! А ну, Валек, поясни нормально!
Валька сел на ограду рядом с Мякишем, сорвал один ботинок и, стянув носок, продемонстрировал приятелям уже лопнувший и кровоточащий мозоль.
– Вот! На второй ноге то же самое. Я ноги себе натер, поэтому и не успел к поезду.
Хруст усмехнулся и покачал головой.
– Ух ты, ну ты, лапти гнуты! Какие мы нежные! Ладно уж, прощаю. Но не потому, что пожалел тебя, а потому, что дело наше и без того медным тазом накрылось.
– Что случилось? – спросил Валька, поспешно натягивая носок.
– Не приехал наш ювелир! Вот что! – пояснил Мякиш. – Мы уж все вагоны обошли, а он как в воду канул. Видимо, не получилось у него что-то, так что сегодня нам не светит.
Неделю тому назад, когда Хруст предложил взять на гоп-стоп одного ловкого фраера, Валька почувствовал возбуждение. Некий деляга, которого Хруст называл Арсением Львовичем Богачевым, был, по словам Хруста, человечком безобидным, как плюшевый кролик. Работавший обычным продавцом в местном ювелирторге, Арсений Львович был нечист на руку – это Хруст и планировал использовать. Дело, на первый взгляд, казалось плевым, однако, поняв, что Хруст задумал ограбление с применением тяжких теле́сных, Валька струхнул.
Хруст сказал, что каждые две недели этот Арсений Львович мотается в Калининград и всякий раз привозит оттуда партию ювелирных изделий из янтаря. Побрякушки эти Арсений Львович пускает мимо кассы, а всю прибыль от продажи кладет себе в карман. Хруст взялся за дело решительно и уверял дружков, что они обтяпают это дельце на раз-два, а также уверял, что с легкостью сможет продать добытые ценности.
До сих пор лично Вальке доверяли лишь воровать продукты у зазевавшихся рыночных торговок, правда, один раз они с Хрустом и Мякишем обобрали пьяного в стельку мужика, вытащив у него бумажник с несколькими купюрами. На этом личное участие Валентина Чижова в противоправных деяниях до сей поры и ограничивалось, однако ограбление ювелира было делом серьезным и могло потянуть уже на реальный срок, даже несмотря на то, что они с Мякишем еще не достигли совершеннолетия.
То, что, в отличие от Вальки, у Хруста и Мякиша за спиной было уже не одно ограбление, Чижов знал. Знал он и то, что Хруст вращается в воровской среде и близко знаком с Мотей и Куцым, выдававшими себя за бывалых рецидивистов. Правда, как-то раз Мякиш поведал Вальке, что ни Мотя, ни Куцый авторитетными ворами не являются.
– Оба они лишь шестерки при Бу́ром, – пояснил тогда Мякиш.
– А кто такой Бурый?
– О!.. Бурый – это авторитет, а эти… – вяло пробурчал Мякиш и махнул рукой. На этой фразе в тот день их беседа и закончилась.