Я ничего не сказала, но, как ни глупо это было, вдруг пожалела, что рядом нет кота.
Отец вздохнул:
– Он похвалил детей гусятницы за успехи в арифметике. И был очень рад узнать, что Ларкспур умеет читать и писать.
Я ждала. Он кашлянул и продолжил:
– Потом леди Шун спросила, какой прок от цифр, если эти дети так и будут пасти гусей, когда вырастут. И что может садовник прочитать на земле или среди листьев. Она не видит смысла обучать детей слуг.
– Ревел умеет читать, писать и складывать числа, – заметила я. – Мама давала ему списки, а он брал деньги и покупал на рынке то, что она просила, именно столько, сколько нужно. Даже гусятница должна уметь считать хотя бы так, чтобы знать, сколько в гнезде яиц! А Ларкспур о многом узнает, если сможет прочитать свитки леди Пейшенс о растениях и садоводстве. Повариха Натмег умеет читать и писать и может подсчитывать, сколько мешков муки или соленой рыбы ей нужно на зиму.
– Это разумные доводы, – одобрительно сказал отец. – Я почти то же самое сказал Шун. А потом спросил Ланта, как твои успехи.
Лант. Отец теперь называл его Лантом, словно он мой кузен. Я посмотрела на свои ноги, укрытые одеялом. Когда рядом был кот, было теплее. И мне вдруг стало немного нехорошо, как будто в моем животе засело нечто ужасное.
– Мне не понравилось то, что я услышал, – тихонько прибавил отец.
Никто в целом мире меня не любил.
Я сглотнула и чуть слышно проговорила:
– Я не смогла объяснить. – Тут я неистово замотала головой и почувствовала, как с ресниц срываются слезы. – Нет. Он на самом деле и не хотел, чтобы я объясняла. Он думал, что знает, в чем правда, и ни за что бы не признал свою ошибку.
Я крепко прижала колени к груди, обняла их и пожалела, что не могу сломать собственные ноги. Не могу уничтожить саму себя, чтобы больше не было так больно и плохо.
– Я принял твою сторону, разумеется, – негромко сказал отец. – Я упрекнул Ланта в том, что он не расспросил меня о твоем уме. Или не поговорил с тобой до того, как начать занятия. Я напомнил ему, что он сам себя обманул по поводу твоих способностей; ты ему не лгала. И я сказал, что у него будет еще один шанс обучать тебя на уровне, соответствующем твоим познаниям. И если он не сможет, то пусть учит других детей, но я не позволю тебе тратить время впустую. Я с удовольствием буду учить тебя сам тому, что, на мой взгляд, тебе следует знать.
Он проговорил эти слова очень спокойно. Я глядела на него во все глаза, не смея дышать. Он посмотрел на меня, склонив голову набок. Он улыбался, но губы его дрожали.
– Ты думала, я могу поступить иначе, Би?
Я кашлянула и бросилась к нему на руки. Он меня поймал, крепко обнял. Он так хорошо сдерживал себя, что мне не было больно. Но, несмотря на это, я чувствовала, что в нем кипит гнев, точно масло в котелке под крышкой. Он проговорил так низко и хрипло, что мне показалось, это Волк-Отец рычит внутри:
– Я всегда буду на твоей стороне, Би. Не важно, правильной она будет или неправильной. Поэтому ты должна всегда помнить о том, что надо поступать правильно, иначе твой отец выставит себя дураком.
Я соскользнула с его коленей и посмотрела на него, гадая, шутка это или нет. Его темные глаза глядели серьезно.
Он прочел мои сомнения:
– Би, я всегда буду верить тебе. Так что быть честной – твой чрезвычайно важный долг. Вот такое соглашение мы с тобой должны заключить.
Я так и не научилась долго выдерживать его взгляд. Я отвернулась, вспоминая, сколько раз я его уже обманула. Плащ. Кот. Мои путешествия по туннелям. Украденные свитки. Но разве он меня не обманывал?
Я тихонько проговорила:
– А это работает в обе стороны? Если я буду всегда принимать твою сторону, не окажусь ли в конечном счете дурой?
Он ответил не сразу. Мне это странным образом понравилось, потому что я знала – он размышляет. Мог ли отец пообещать мне, что всегда поступает правильно?
Он прокашлялся и сказал:
– Я буду стараться изо всех сил, Би.
– Что ж, я тоже буду.
– Хорошо. Значит, ты пойдешь с нами ужинать?
– Когда придет время… – медленно проговорила я.
– Дитя мое, ты здесь уже много часов. Подозреваю, ужин еще не подали только из-за нас.
Это было неожиданно. Я стиснула зубы, а потом откровенно спросила его:
– А мне обязательно идти? По-моему, я еще не готова с ними встретиться.
Он посмотрел на свои руки, и я почувствовала ужасную пустоту в животе.
– Тебе надо это сделать, Би, – мягко проговорил отец. – Подумай о том, что Риддл расскажет твоей сестре. Я не хочу, чтобы Шун или Фитц Виджилант считали тебя отсталой или неловкой. И потому, хоть ты и такая юная, тебе следует взять себя в руки, совладать с чувствами и прийти ужинать сегодня вечером. Я понимаю – куда лучше, чем ты можешь вообразить, – что ты чувствуешь, когда над тобой насмехается и наказывает тебя человек, который должен учить. Тебе трудно в это поверить, но я не думаю, что Лант жестокий. Мне кажется, он просто очень молод и склонен верить на слово другим людям до того, как во всем разберется сам. Я даже смею надеяться, что он заслужит твое расположение и вы еще друг другу понравитесь. Хотя, должен заметить, сейчас мне трудно притворяться, что я наслаждаюсь его обществом. Подозреваю, он об этом знает.
На последних словах его голос сделался низким и рычащим, и я поняла, что мой отец до глубины души рассержен на Фитца Виджиланта. Он будет следовать правилам приличия, но это не смягчит неприязни к писарю. Я посмотрела на собственные руки, свободно скрещенные на коленях. Если мой отец сумел совладать со своей яростью и обращаться с Фитцем Виджилантом, как того требует хорошее воспитание, то, возможно, я тоже сумею. Я попыталась вообразить, что сижу за столом. Мне не следует опускать голову, словно я виновата. И не надо показывать, как сильно он меня обидел. Я могу быть дочерью своего отца. Невосприимчивой к тому, что он сделал. Уверенной в том, чего я стою.
Я вздернула подбородок:
– По-моему, я все же проголодалась.
За ужином мне было неуютно. Я знала, что Шун и Лант на меня глядят, но мне всегда было трудно смотреть людям в глаза. Поэтому я смотрела в тарелку или куда-то мимо отца или Риддла. Я не вздрагивала, когда Леа или Эльм проходили мимо моего стула, но и не брала еду с блюд, которые они приносили. Один раз я заметила, как они искоса переглянулись, проходя за спиной у Риддла. Щеки Эльм сильно порозовели, и я вдруг поняла, что Риддл, пусть он и старый, все еще красивый мужчина. Ну да – Эльм подходила очень близко к его стулу, предлагая еду. А он, как я подметила, скрывая торжествующую улыбку, обращал на нее не больше внимания, чем на муху на стене.
Сначала я молчала. Отец и Риддл снова говорили о его отъезде в Олений замок. Шун и Лант вели собственную тихую беседу, Шун часто смеялась. Я однажды читала стихотворение о девушке с «серебристым смехом», но смех Шун звучал так, словно кто-то споткнулся на длинной лестнице и выронил корзину с дешевыми жестяными кастрюльками.
Поговорив некоторое время с Риддлом, отец повернулся ко мне и спросил:
– Ну и что же ты скажешь о Тэйкере Видящем и о том, как он завоевал эти края?
– Мне не кажется, что это было завоевание, – ответила я. И это была правда. Переведя дух, я спросила: – Так кто же тут жил до того, как Тэйкер и его люди пришли и предъявили права на земли в устье Оленьей реки? В свитке говорится, что развалины старой каменной крепости были пусты. А те, с кем столкнулся Тэйкер Видящий, – это тот же народ, который построил там укрепления? Ты сказал, их могли построить Элдерлинги. Выходит, он с Элдерлингами сражался, чтобы отнять у них эту землю?
– Ну нет. Местные были в основном рыбаками, земледельцами и козопасами, я думаю. Лорд Чейд пытался разыскать больше письменных свидетельств того времени, но, похоже, эти люди не очень-то доверяли свою мудрость буквам и свиткам. Кое-кто из менестрелей утверждает, что наши самые старые песни на самом деле происходят от их песен. Но вообще-то, нам не следует говорить о них как о чужаках, потому что наши предки – это не только Тэйкер и его соплеменники, но и те, кого они встретили в этих краях.
Он знал? Он нарочно мне подыграл?
– Выходит, в те времена люди учились по песням? Или стихам?
– Разумеется. Лучшие менестрели все еще могут прочитать наизусть самые длинные родословные. Их, конечно, и бумаге доверяют, раз уж в ней теперь не ощущается недостатка. Но менестрель учит их со слов учителя, а не по бумаге.
Риддл слушал так же завороженно, как я, и стоило отцу взять паузу, как он вмешался:
– А помните песню, которой Нед развлекал нас в прошлый раз, когда я здесь гостил, – очень старую песню про Эльда Серебряную Кожу, драконьего друга?
Строки из нее пришли мне на ум и вылетели изо рта быстрее, чем я успела подумать:
– «Не счесть сокровищ у него. Камень говорящий, барабан блестящий; он пекси поцелован – так мыслит каждый зрящий».
– Что значит «пекси поцелован»? – спросил Риддл, а мой отец одновременно с ним сказал:
– Нед будет рад узнать, что ты так хорошо запомнила его песню! – Потом он повернулся к Риддлу. – «Поцелованный пекси» означает «везучий» – так говорят в отдаленном Фарроу. Но я не знаю, сочинил ли Нед песню про Серебряную Кожу, или она гораздо старше.
Шун перебила его:
– Вы знаете Неда Счастливое Сердце? Вы слышали, как он поет?
Она была возмущена до глубины души. Или сгорала от зависти.
Мой отец улыбнулся:
– Ну разумеется. Я усыновил Неда, когда он осиротел. И я сам был весьма счастлив, когда узнал, что он взял это имя – Счастливое Сердце. – Он снова повернулся к Риддлу. – Но мы сильно удалились от вопроса Би. Риддл, по-твоему, кто первым построил крепость на том утесе?
И мы втроем принялись рассуждать, при этом Риддл вставлял замечания о том, что заметил в нижних помещениях Оленьего замка. На стене одной из подземных тюрем он видел нечто – возможно, сильно истершиеся руны. Отец рассказал о Камнях-Свидетелях и о традиции Бакка устраивать там поединки, а также свадьбы. Теперь, когда мы знали, что Камни-Свидетели на самом деле порталы, которые хорошо обученные маги Силы могут использовать, чтобы покрывать огромные расстояния одним шагом, было заманчиво поговорить о том, как именно они получили такое название.