Словно прочитав мои мысли, Риддл взял меня за руку. Понадобилось некоторое время, чтобы осознать его присутствие. Мой старый друг. Не заслужил я таких друзей. Я заставил свои мысли перемещаться на манер ткацкого челнока от Шута к Риддлу, потом ко мне, и так снова и снова. Я вспомнил, как складывалась наша дружба, в каких ужасных местах мы побывали и как выжили там.
– Ты готов? – спросил я Риддла.
– Я с тобой, – сказал он.
И я почувствовал, что это правда. Как и описывал Чейд, это было похоже на упряжь, за которую я мог держаться. Я будто цеплялся за могучего коня, пересекая глубокую, холодную реку.
Я прижал Шута к груди, и мы шагнули вперед, во тьму камня.
31. Время исцеления
Обязанности у «человека короля» простые. Прежде всего, он должен заботиться о собственном здоровье. Тогда, если король призовет его, чтобы одолжить силы, они у него будут. «Человек короля» должен испытывать искреннюю симпатию к тому, кому служит; хорошо, если он по-настоящему будет уважать того, кто черпает его Силу, а не просто повиноваться ему из-за простого почтения и чувства долга.
Лучше всего, чтобы уважение было обоюдным. Тот, кто пользуется Силой за счет «человека короля», должен в первую очередь уделять внимание его благополучию. Ибо, после того как «человек короля» предоставил власть над своим телом тому, кто черпает Силу, он уже не может разорвать связь. Опытный «человек короля» способен дать знать, когда почувствует, что его запасы вот-вот будут исчерпаны. Поскольку подобные взаимоотношения должны быть основаны на доверии, чрезвычайно важно, чтобы тот, кто пользуется Силой, не оставил подобный сигнал без внимания.
Мы вывалились из монолита на заснеженную вершину холма, где стояли Камни-Свидетели. Свежий снег, незапятнанный ничьими следами, достигал бедер. Я увяз в нем, споткнулся, но устоял на ногах и не выронил Шута. Вокруг царили глубокие сумерки, и Риддл все еще держал меня за руку.
Я глубоко вдохнул холодный воздух и проговорил:
– Это было совсем не так сложно, как я опасался…
Я запыхался, как будто пробежался вверх по крутому склону холма, и голова моя гудела от боли, вызванной Силой. Но мы прибыли в целости и сохранности. Казалось, прошло всего несколько мгновений, и я как будто просыпался от глубокого сна. Несмотря на головную боль, я чувствовал себя отдохнувшим. У меня сохранилось воспоминание о звездной тьме, где звезды были не только над нами, но и под нами, позади и впереди нас. Мы вышли из этой бесконечности на заснеженный холм возле Оленьего замка.
Риддл вдруг рухнул без чувств в снег возле меня. Он упал мешком, словно у него в теле не осталось ни единой кости. Я опустился на одно колено рядом с ним, продолжая крепко прижимать к себе Шута.
– Риддл? Риддл! – Я звал его как дурак, как будто он всего лишь забыл о моем присутствии и решил поваляться в снегу. Я отпустил ноги Шута на заснеженную землю и, схватив Риддла за плечо, перевернул его лицом вверх. Он не ответил ни на мой голос, ни на мое прикосновение. – Риддл! – снова крикнул я и с огромным облегчением услышал ответный возглас ниже по склону холма.
Я повернулся, огляделся. Сквозь снег брел мальчик с факелом. Следом за ним лошади с трудом тащили сани по крутому склону. В неверном свете факела я видел, как от лошадиных шкур поднимается пар. Позади саней ехала верхом девушка, и я вдруг узнал Неттл. Услышав мой крик, она подстегнула своего скакуна, он прорвался сквозь глубокий снег и обогнал медленную упряжку. Она подоспела к нам первой, спрыгнула на снег и бросилась к Риддлу. Если я и сомневался в том, как много он для нее значит, то все вопросы исчезли при виде того, как она обняла его и прижала к груди. Даже в тускнеющем свете дня я видел, как ее глаза сверкнули от гнева, когда она резко спросила:
– Что ты с ним сделал?
Я ответил честно:
– Я его использовал. И боюсь, из-за моей неопытности, я взял слишком много… Я думал, он остановит меня. – Перед лицом ее леденящей душу ярости я почувствовал себя заикающимся мальчишкой. Никакие оправдания не помогли бы мне, поэтому я отбросил их. – Давай уложим обоих на сани, отправимся в замок и вызовем лекарей и королевский круг. Позже скажешь мне все, что захочешь.
– Скажу, – с чувством пообещала она и, повысив голос, принялась отдавать указания.
Стражники поспешили их выполнить, несколько человек смятенно вскрикнули, узнав Риддла. Шута я сам отнес к саням, уложил и, забравшись следом, сел рядом с ним.
Спуск по утоптанному снегу крупным лошадям дался легче, чем подъем. И все равно мне показалось, что прошла целая вечность во тьме и холоде, прежде чем мы наконец приблизились к озаренным светом башням Оленьего замка. Неттл отдала свою лошадь кому-то; она ехала с Риддлом, и если их отношения до сих пор были тайной, то тайне пришел конец. Она что-то говорила тихим и нетерпеливым голосом и, когда он наконец-то зашевелился и чуть слышно ответил, наклонилась и подарила ему полный чувств поцелуй.
Сани не остановились в воротах, но повезли нас прямиком в лазарет. Лекари ждали. Я не стал возражать, когда первым с саней сняли Риддла, и сам понес Шута. Неттл отпустила стражников, пообещав поделиться с ними новостями, едва таковые появятся. В длинной комнате с низким потолком, к счастью, не было других больных. Я спросил себя, не в этих ли самых стенах мне довелось однажды выздоравливать после несчастного случая с монолитом Силы. Койки стояли рядами, почти как в казарме. Риддла уже уложили на одну из них, и я испытал ужасное облегчение, когда услышал его слабые протесты по поводу того, что он оказался здесь. Я осторожно уложил Шута на другую койку, через две от Риддла, отлично понимая, что Неттл какое-то время не захочет находиться со мной рядом. Как и Риддл, мрачно подумал я. Мне казалось, я не нанес ему непоправимого вреда, но по незнанию и из-за тревоги за Шута я даже не подумал о том, сколько Силы беру у него. Я грубо его использовал, он вправе злиться на меня. Хотя я и сам не понимал, как это вышло. Неужели потребовалось так много Силы, чтобы перенести Шута сквозь монолит?
По команде Неттл лекари собрались вокруг постели Риддла. Я тем временем в одиночку раздевал Шута, и куча зловонных тряпок возле его койки росла. То, что открылось под ними, привело меня в ужас. Кто-то с огромным тщанием причинял ему боль. Не жалея ни сил, ни времени. Я видел признаки дурно заживших старых переломов, а также раны, которые перевязали поспешно или, возможно, с нарочитой небрежностью, отчего кости срослись неровно и остались кривые шрамы. Узор ожогов на левом плече походил на какое-то слово из незнакомого мне языка. Левая ступня превратилась в скрюченный кусок плоти с костистыми выступами и потемневшими пальцами…
Не менее страшно, чем шрамы, было видеть грязь. Шут всегда был очень чистоплотным, всегда так тщательно следил за своей одеждой, волосами, кожей. Теперь он был покрыт глубоко въевшейся грязью, застывшей разводами от дождей. Его одежда так заскорузла от грязи, что ткань наверняка треснула бы, если попробовать ее снять. За пазухой у него лежало яблоко. Оно упало на пол вместе с какой-то дрянью. Не желая лишний раз тревожить Шута, я вытащил нож, разрезал ветхую материю и осторожно вытянул из-под него.
Зловоние от него исходило тошнотворное. Глаза Шута приоткрылись до щелочек, и я решил, что он в сознании, но он не шевелился, пока я не попытался снять с него белье. Тогда он поднял обе покрытые шрамами руки к воротнику грязной льняной сорочки и слабым голосом проговорил:
– Нет.
– Шут… – упрекнул я его и попытался отвести руки в сторону, но он вцепился в сорочку с силой, какой я от него совсем не ожидал. – Пожалуйста, – мягко проговорил я, однако его взъерошенная голова медленно качнулась из стороны в сторону на подушке. После каждого движения на подушке оставались клочья волос, и мне не хватило духу ему возразить.
Что ж, пусть забирает свои секреты в могилу, если ему так хочется. Не стану обнажать его перед лекарями. Я укрыл его чистым шерстяным одеялом. Он облегченно вздохнул.
Ко мне подошла лекарка:
– Как он ранен? Кровотечение есть?
Она изо всех сил старалась совладать с отвращением, но даже я с трудом выносил исходившую от Шута вонь.
– Его пытали, и он преодолел длинный путь, испытывая ужасную нужду. Пожалуйста, принесите мне теплую воду и ткань. Я его немного отмою, а вы устройте для него хороший говяжий бульон.
Она сглотнула:
– Поскольку я ученица, обязанность обмыть раненого лежит на мне.
– Я его друг и сам этим займусь. Пожалуйста.
С плохо скрываемым облегчением она спросила:
– Эти лохмотья можно убрать?
Я кивнул. Поджав губы, она наклонилась, собрала тряпки с пола и поспешила прочь.
В дверях она едва разминулась с Чейдом. На нем был изысканный наряд в зеленых тонах, – должно быть, старик под каким-то предлогом покинул званый ужин. С ним пришли Олух в ливрее Оленьего замка и незнакомая мне женщина. Возможно, подмастерье Силы. Миг спустя стражник открыл дверь, и появился король Дьютифул, а всего лишь в шаге от него – Кетриккен. В комнате все застыло. Бывшая королева нетерпеливо махнула рукой, решительно направилась вслед за Чейдом и остановилась у постели Риддла.
– Риддл тоже ранен? Мне об этом не сказали!
Неттл встала. Лицо у нее было каменное. Приложив усилие, она почтительно проговорила:
– Моя госпожа, я полагаю, что оба пострадавших нуждаются в особом исцелении посредством Силы. Могу ли я отослать всех этих лекарей?
Ученица-лекарка только что вернулась с ведром воды, над которым поднимался пар, и несколькими чистыми тряпицами, переброшенными через плечо. Увидев собравшихся, она застыла в растерянности, но я взял на себя смелость подозвать ее взмахом руки. Девушка сделала реверанс перед королем Дьютифулом – хоть и вышло неуклюже, но вода не расплескалась – и поспешила ко мне. Поставила ведро на пол и аккуратно сложила тряпицы в изножье кровати. Потом перевела взгляд с меня на знатных особ. Ей явно не приходилось раньше видеть такое собрание в лазарете, и она не знала, что следует делать – то ли опять присесть в реверансе, то ли заняться своим делом.