– Ох, Би, они тебя не ненавидят! Они тебя едва знают. А сыновья Тавии в таком возрасте, что им уже пора работать с отцом, учиться тому, чем он занимается весь день. Ты тут ни при чем, Би. – Я смотрел на свою маленькую дочь с сочувственной улыбкой.
Она скользнула по мне взглядом, на миг задержав его, и голубое пламя ярости в ее глазах меня обожгло.
Она уставилась в пол, напрягшись всем телом.
– Наверное, сегодня я не стану выходить из дома под дождь, – заявила она тоненьким голоском с ледяными интонациями. – Подходящий день, чтобы побыть в одиночестве.
– Би… – начал я, и опять она метнула в меня гневный взгляд, как стрелу.
– Ненавижу, когда ты врешь. Ты знаешь, что другие дети станут меня бояться. А я знаю, что они меня ненавидят. Я не притворяюсь. Все взаправду. Не лги мне, чтобы я решила, будто сама несправедливо их осуждаю. Лгать плохо, и без разницы, чьи уста произносят ложь. Мама прощала тебе такие вещи, но я не стану.
И малышка ростом мне по колено скрестила руки на груди с дерзким и сердитым видом.
– Би! Я твой отец. Ты не можешь разговаривать со мной в таком тоне.
– Если не хочешь, чтобы я была с тобой честна, то я вообще разговаривать с тобой не буду. – В эти слова была вложена вся сила ее воли.
Я знал, что Би не составит труда снова надолго замолчать. Мысль о том, что я лишусь единственной компании, которую нашел после смерти Молли, напугала меня, и только тут я осознал, как крепко успел привязаться к дочери. А потом меня словно молнией шарахнуло: я понял, как опасно будет для нас обоих, если я начну поступаться отцовским долгом из страха потерять ее расположение.
– Ты можешь быть со мной честной и одновременно уважать меня. Я с тобой буду себя вести так же. Ты другая, Би. Из-за этого некоторые стороны твоей жизни очень трудны. Но если каждый раз, когда тебе что-то не нравится в мире, ты будешь говорить себе: «Это потому, что я не такая, как все», то погрязнешь в жалости к себе. Не сомневаюсь, что мальчикам Тавии твое общество неприятно. Но еще я знаю, что ни одному из них не нравилось работать в кухне, так что отец забрал их на мельницу, чтобы посмотреть, не выйдет ли из этого больше толку. Дело не всегда только в тебе. Иногда ты просто часть от целого.
Би опустила глаза, но руки по-прежнему держала скрещенными на груди.
– Надевай пальто. Мы идем проведать Лина. – Я отдал приказ уверенным тоном, сдерживая мучительную боль при мысли о том, что делать, если она не подчинится.
Когда Старлинг привела ко мне Неда, он так настрадался, что был благодарен просто за крышу над головой и еду. Стычки по поводу моего авторитета начались между нами, когда ему было уже далеко за десять лет. Мысль о том, чтобы применить силу к такому маленькому существу, как Би, наполнила меня отвращением. И все же я должен был победить в этой битве.
Я скрыл свое облегчение, когда она взяла плащ и принялась одеваться. Я ничего не сказал, чтобы не ранить ее самолюбие; мы вышли из кабинета и отправились наружу. Я старался не шагать широко, пока мы шли к пастбищам и сараям. И все же Би приходилось поторапливаться, чтобы не отставать.
Лин меня ждал. Он показал трех овец, которых отделил от стада, когда у них появилась сыпь и животные до мяса расчесали себе бока о деревья и заборы. Я мало знаю об овцах, но Лин занимался ими с юных лет, и его волосы теперь сделались такими же серыми, как шерсть у большинства его косматых подопечных. Так что я послушал, покивал и попросил его сообщить, если и другие овцы заразятся. Пока мы говорили, он то и дело переводил взгляд с меня на мою маленькую спутницу и обратно. Би – возможно, все еще раздраженная из-за моего нравоучения – стояла вся такая маленькая и напряженная и молчала. Пока мы разговаривали, собака Лина, Ромашка, подошла и обнюхала ее. Би отступила на шаг, Ромашка приветливо завиляла хвостом и рассмеялась по-собачьи, вывалив язык:
Загнать тебя в стадо совсем нетрудно!
Я нарочно не обращал внимания на то, как Ромашка вынуждает мою дочь отступить в угол, где тыкается в нее носом, продолжая вилять хвостом. Лин нерешительно взглянул в их сторону, но я подошел к какой-то овце и спросил пастуха, сколько ей лет. Когда он приблизился, я поинтересовался, не могла ли сыпь появиться из-за клещей, и Лин, нахмурив лоб, наклонился и стал раздвигать шерсть овцы в поисках насекомых.
Краем глаза я заметил, что Би протянула руку и ласково потрогала шелковистое маленькое ухо собаки. Ромашка села и прислонилась к ней. Би запустила озябшие руки в густую золотистую шерсть, и я вдруг понял, что они с Ромашкой знакомы и им вместе хорошо. То, как она попятилась от собаки чуть раньше, было не испугом, но приглашением поиграть. Я вполуха слушал, как Лин перечисляет ранние признаки болезни.
Когда Лин решил, что рассказал мне все свои тревоги и поведал обо всех делах, наша встреча закончилась. Мне никогда не нравились овцы, и я мало занимался ими, пока рос в Оленьем замке, так что полагался на Лина так же, как Баррич полагался на сокольничих, которые ухаживали за ястребами. Я нашел хорошего человека, который знал об этих четвероногих тюках шерсти больше, чем я мог бы когда-нибудь узнать, и доверил ему отары. Но чтобы его выслушать как следует, требовалось немалое время, а я чувствовал, как мое утро утекает сквозь пальцы.
Когда я огляделся по сторонам в поисках Би, ее там не оказалось. Ромашка сидела спокойно. Сам не сознавая, что делаю, я потянулся к собаке и ее хозяину, спрашивая:
Где она? Куда подевалась моя дочь?
Котята, – ответили они одновременно. Выходит, Лин обладал Даром, а Ромашка была его животным-спутником – но он никогда мне об этом не рассказывал, а сейчас мне было не до расспросов. Я считал его одним из многих не-Одаренных, которые ведут себя так, словно могут разговаривать с животными. Но меня волновала Би, а не эти двое.
– Котята?
– Возле яслей есть помет. Открыли глаза две недели назад и теперь начали изучать окрестности.
Так оно и было. Моя дочь лежала на животе во влажной соломе, позволяя четырем котятам взбираться на себя, чем они и занимались с восторгом путешественников-первопроходцев. Один, рыжий с белым, сидел у нее на спине и дергал за волосы, иголками-зубками вцепившись в ее куцый хвостик и напрягая маленькие лапки. Два пестрых устроились в изгибе ее рук под подбородком. Лишь черный с белым котик держался чуть поодаль – изогнул хвост крючком и пристально глядел на Би, а она отвечала ему таким же взглядом.
– Би, пора идти, – предупредил я.
Она медленно и неохотно кивнула. Я наклонился, чтобы выпутать рыжего котенка из ее волос, и он игриво ударил меня лапой. Я посадил его на солому рядом с Би и поторопил ее:
– Ну же, идем.
Она вздохнула:
– Мне нравятся котята. Никогда раньше их не держала в руках. Эти миленькие, но вон тот не позволяет себя трогать.
Лин сказал:
– О, тот черныш весь в папочку, экий живчик. Он будет хорошим крысоловом, но я бы его не выбирал, хозяюшка Би.
– Мы никого не выбираем, – поправил я его. – Она просто хотела одного подержать.
Лин взглянул на меня искоса. Ромашка тоже.
– Ну, я хотел только сказать, что, если захотите, она может взять любого. Они как раз в нужном возрасте, чтобы поселиться в новом доме. Наскучили матушке и начали охотиться. А маленький дружочек может быть очень кстати для маленькой девочки, сэр. Этакий теплый маленький приятель. – Он прочистил горло и прибавил: – Хоть я и думаю, что ей больше подойдет щенок.
На миг мной овладело раздражение. Котенок или щенок не исцелили бы мою дочь от скорби, вызванной смертью матери. Потом из глубин моей памяти всплыло воспоминание о щенке по имени Востронос. Другое юное существо могло бы стать ей другом, помочь. Весьма помочь. И возможно, совершенно неправильным образом. Я твердо проговорил:
– Спасибо, Лин, но нет. Может, когда она чуть повзрослеет, но не сейчас. Идем, Би. Нам надо вернуться в дом.
Я ждал, что она примется упрашивать меня. Но Би села, осторожно позволив паре пестрых котят соскользнуть на солому. На миг задержала взгляд на черном котенке. Пригрозила ему пальчиком, словно о чем-то предупреждая, а потом встала и последовала за мной к выходу из овечьих загонов.
Когда мы шли домой, я еще сильнее замедлил шаг и спросил Би:
– Ну и что ты слышала?
Она долго молчала. Я уже был готов подтолкнуть ее к ответу, как она призналась:
– Я не очень-то внимательно слушала. Что-то там про овец. Не про меня. И котята…
– Мы говорили про овец твоей сестры с человеком, который зарабатывает на жизнь, заботясь об этих овцах. Возможно, когда-нибудь тебе придется с ним беседовать о них – или с его дочерью, или с внуком. В следующий раз прислушайся. – Я помедлил, чтобы она осознала, а потом продолжил: – Ну хорошо, ты ничего не слышала в этот раз. А что видела?
Она удивила меня, истолковав мой вопрос неожиданным образом. Би проговорила нерешительно, с волнением:
– Ну… Ивовый Лес не принадлежит ни тебе, ни мне. Это дом Неттл, и овцы – собственность Неттл. Они никогда не станут моими. Как и виноградники, и сады. Ничто из этого на самом деле не мое. Неттл – старшая дочь мамы, и теперь все принадлежит ей. Но когда-нибудь, возможно, мне придется заботиться обо всем этом ради нее, как ты заботишься сейчас. – Она немного помедлила. – Папа, когда я вырасту, а ты умрешь, что же у меня будет своего?
Словно стрела вонзилась мне в сердце. Какое имущество достанется этому моему странному ребенку? Даже если я соберу для нее хорошее приданое, захочет ли кто-то на ней жениться? Найдется ли хороший человек ей в мужья? Как я найду его, как узнаю? Когда я умру, что с ней будет? Когда-то Чейд спросил меня о том же, и я сказал, что она всего лишь ребенок и еще слишком рано переживать. С той поры прошло девять лет. Еще девять – и она вступит в брачный возраст.
А я – дурак, склонный все откладывать на потом. Я проговорил, спеша прервать затянувшееся молчание: