Чувствовалось, что история у нее длинная. Вряд ли девушка в состоянии мне все рассказать, решил я, но надо немедленно узнать, в чем заключается послание Шута.
– Я обработаю твои раны медом и маслом. Мне надо просто сходить за маслом. Когда я вернусь, ты сможешь рассказать мне о послании?
Она посмотрела на меня своими бледными глазами, так похожими на глаза Шута, какими они были когда-то, и проговорила:
– Бесполезная… Я бесполезная посланница. Мне велели предупредить тебя об охотниках. Ты должен был разыскать сына и сбежать, опередив их.
Тут моя нежданная гостья издала долгий вздох, и я решил, что она провалилась в сон. Но Белая прибавила слабым голосом, не открывая глаз:
– Боюсь, я привела их прямиком к твоему порогу…
Я мало что понял из сказанного, но волнение отнимало у нее силы.
– Не надо тревожиться об этом сейчас, – сказал я, однако посланница уже погрузилась в беспамятство. Я воспользовался этой паузой, чтобы принести масло и обработать ее раны. Закончив, я собрал вокруг нее разрезанную одежду и предупредил: – Я сейчас тебя перенесу.
Она не ответила, и я как можно осторожнее взял ее на руки.
Я воспользовался коридором для слуг и лестницей, завернул за угол, направляясь в собственную комнату. Открыл дверь плечом и замер, потрясенный. Уставился на кучу простыней и скомканные одеяла на своей кровати. Воздух в комнате был затхлый и вонючий, как в логове вепря. Брошенная одежда частью лежала поверх сундука, частью свисала с него до самого пола. Каминную полку покрывали оплывшие огарки. Тяжелые шторы были задернуты, преграждая путь зимнему свету. Даже в самые безалаберные дни Чейда его берлога не производила столь гнетущего впечатления.
После смерти Молли я уединился здесь и приказал слугам ничего не трогать. Я не хотел, чтобы что-то менялось с той поры, как Молли в последний раз прикасалась к вещам. Но они изменились сами по себе. Морщины на простынях на незастеленной постели застыли, как рябь на дне медленной реки. Легкий аромат, который как будто всегда следовал за Молли, уступил место вони моего собственного пота. Когда же эта комната обрела такой тягостный вид? Когда Молли ее со мной делила, на канделябрах не было восковых потеков, а на каминной полке – слоя пыли. Она не прибиралась за мной, нет: я не был до такой степени у нее под каблуком. Волк во мне оскалил зубы и сморщил нос от отвращения при мысли о том, как можно жить в таком грязном месте.
Я считал себя опрятным человеком; эта комната внезапно показалась мне камерой безумца или отшельника. Здесь воняло отчаянием и утратой. Мне невыносимо было туда заходить, и я попятился так резко, что голова посланницы стукнулась о дверную раму. Девушка издала тихий болезненный возглас и затихла.
Комната Би располагалась чуть дальше по коридору. Из нее можно было попасть в смежную комнатку, предназначенную для кормилицы или няни. Я открыл дверь в ту каморку и вошел. Ее никогда не использовали по назначению, она сделалась хранилищем для ненужной мебели. Она была не больше кладовки, но в ней имелась узкая кровать рядом с пыльной тумбочкой, на которой стоял кувшин. Подставка для проветривания белья пьяно привалилась к стене в углу, рядом со сломанной скамеечкой для ног. Стащив выцветшее покрывало с кровати, я уложил на нее мою бледную ношу и пристроил ей под голову свернутый плащ-бабочку вместо подушки. Я разжег огонь в очаге Би и оставил открытой дверь, чтобы тепло проникло во вторую комнату. Вернулся к себе и нашел чистое одеяло в сундуке с постельным бельем. Оно пахло кедром, когда я его достал, и чем-то еще… Оно пахло Молли.
На миг я крепко прижал его к груди. Потом сдавленно вздохнул и поспешил обратно к девушке. Тепло ее укрыл и задумался о том, что делать дальше. Время неумолимо бежало. Пока я думал, пустился ли Риддл в обратный путь и надо ли мне продолжать лгать, когда он вернется в Ивовый Лес, позади открылась дверь. Я повернулся, принимая боевую стойку.
Мою дочь это не впечатлило. Она резко остановилась, посмотрела на меня, растерянно хмурясь, а потом кивнула, когда я выпрямился.
– Понимаю, почему ты ее сюда принес. В моем кувшине для умывания еще осталась вода. – Говоря это, она взяла кувшин из своей комнаты и принесла его вместе с кружкой. Пока я ее наполнял, Би сказала: – Спустись и скажи Тавии, что мне нездоровится, пусть она принесет в мою комнату еду на подносе. Я останусь здесь и буду присматривать за гостьей, пока ты придумаешь, как занять Шун. Должна признаться, это задание оказалось мне не по зубам. Ты уверен, что она приехала, чтобы помочь нам? По-моему, она самый бесполезный человек из всех, кого я знаю. Только фыркает и вздыхает, и всё ей не по душе. Не удивлюсь, если она захочет уехать вместе с Риддлом.
– Рад, что вы отлично поладили, – сказал я.
Би взглянула на меня и парировала:
– Это ведь не я ее привезла сюда, чтобы помогать мне, знаешь ли.
Услышав в ее голосе материнские интонации, я не знал, плакать или смеяться. Я сдался.
– Ты права. Где ты ее оставила?
– Отвела обратно в комнату Пересмешника. Но это не означает, что она непременно все еще там. У нее есть ноги, да-да. И она из любопытных. Открывала дверь чуть ли не в каждую спальню, чтобы проверить, не понравится ли ей какая-нибудь больше, чем та, которую приготовил Ревел. В ней нет ни крупицы робости.
– Это точно, – согласился я. Приподнял голову девушки, поднес к ее губам кружку. Она чуть приоткрыла глаза – две белые щели, – но втянула немного воды и проглотила. Я поставил чашку на тумбу рядом с ней. – Думаю, пока что с ней все должно быть в порядке. Я скажу Тавии, что тебе нужен теплый бульон. Попытайся заставить ее выпить немного, пока он не остынет. Ты что-нибудь на самом деле хочешь поесть?
Би покачала головой:
– Я еще не проголодалась.
– Ладно. – Я поколебался. – Сумеешь напоить ее бульоном, если она проснется?
Дочь явно оскорбилась, что я спрашиваю.
Я бросил взгляд на девушку в беспамятстве. У нее было сообщение для меня, от Шута. Она уже предупредила об опасности, об охотниках, что шли по ее следу. И кому я доверил за ней ухаживать? Девятилетнему ребенку, который выглядит на шесть лет. Придется что-то придумать, но пока что…
– Последи за ней, а я вернусь, как только смогу.
Я навестил кухню, передал «просьбу Би» Тавии, попросил, чтобы еду для меня прислали в комнату Пересмешника, где и присоединился к Шун. Как только я вошел, прибежала Майлд со свежим чайником. Когда она ушла, я извинился перед Шун за то, что не уделил ей должного внимания.
– Риддла вызвали по делам, а Би, боюсь, неважно себя чувствует. Она прилегла на пару часов. Итак… – Я нацепил сердечную улыбку. – Как тебе Ивовый Лес? Думаешь, тебе тут будет хорошо, пока ты остаешься с нами?
Шун недоверчиво уставилась на меня:
– Хорошо? Да кому из вас тут хорошо? С самого приезда я видела только хаос. Риддл бросил меня на произвол судьбы, не спросив разрешения и даже не попрощавшись. Твоя дочь… Ну-у. Ты и сам должен понимать, насколько она странное маленькое существо! Она похожа на мальчика! Если бы Риддл не сообщил мне, что это твоя дочь, я бы приняла ее за помощника конюха. Даже не знаю, о чем думал лорд Чейд, когда посылал меня сюда.
Где-то в доме рабочий принялся орудовать пилой. Он как будто пилил мой собственный череп. Я тяжело сел в кресло напротив Шун и сказал без обиняков:
– Вероятно, он думал, что здесь ты какое-то время будешь в безопасности.
Прибежала Майлд и принялась расставлять перед нами миски с горячим супом из баранины и ячменя. Принесла она и хлеб, чтобы наполнить корзину на столе.
– Спасибо, – сказал я ей. – Больше ничего не нужно. Теперь я хочу спокойно поговорить с леди Шун.
– Конечно, сэр, – ответила она и поспешила прочь из комнаты.
Я подождал, пока за ней полностью закроется дверь, прежде чем продолжить:
– Это не лучший из планов, какие нам с лордом Чейдом доводилось воплощать в жизнь, но, учитывая, как срочно пришлось действовать, все могло быть и хуже. – Я взял ложку и начал помешивать суп. Кусочки моркови всплывали на поверхность и снова тонули, над миской облачком витал белый пар. Я отложил ложку, дожидаясь, пока еда остынет, и спросил Шун, не надеясь на ответ: – Ты можешь предложить что-то получше?
– Да. Убей того, кто пытается убить меня, и я смогу жить, как хочу и где хочу.
Ответ был таким быстрым, что я понял: она давно об этом думает.
Я решил отнестись к ее предложению серьезно.
– Очень редко случается так, что все можно решить одним убийством. Прежде всего нужно определить, кто пытается тебя убить. И чаще всего оказывается, что этот человек – просто орудие, а замыслил убийство кто-то другой. На каждого убитого ты, скорее всего, приобретешь шесть новых врагов. И возможно, ты захочешь задать самой себе вопрос: почему кто-то должен умереть, чтобы ты смогла продолжать жить?
Я говорил строгим тоном.
– Вот ты бы и задал этот вопрос тому, кого убьешь, прежде чем сделать это! – сердито ответила Шун.
Она оттолкнула от себя миску и блюдо, а я в это время разломил хлеб и намазал его толстым слоем масла. Когда я не ответил, она продолжила:
– Почему я должна расплачиваться за чужие проступки? Почему я не могу жить так, как мне полагается по рождению? Что я такого сделала, чтобы меня от всех прятали? Как перворожденная дочь благородной леди, я должна по праву унаследовать все титулы и земли моей матери! Но нет! Нет, потому что она была не замужем, когда меня зачали, и ее позор пал на мою голову! Потакая своим прихотям, она обрекла меня на детство в захолустной деревушке со стареющими бабушкой и дедушкой, потом похоронила их, и меня отослали к матери, где меня лапал ее распутный муж. Оттуда меня изгнали, и лорд Чейд меня почти что похитил и на два года спрятал от всего общества! Никаких вечеринок, ни единого бала, ни одного платья из Удачного или Джамелии. Ничего. Ничего для Шун, ибо родилась она ублюдком! И что всего хуже, человек, который за все это несет ответственность, наверняка увернулся от всех последствий. И вот, будучи спрятанной в глуши, где, как мне казалось, я со дня на день должна была помереть от скуки, я едва не стала жертвой отравителя. Кто-то пытался накормить меня ядом в моем собственном доме!