– Ну… – растерянно проговорил отец. – Если ты устала. Проводить тебя в спальню?
– Да, – с нажимом сказал Риддл, прежде чем я успела ответить. Шун принялась поправлять волосы и с улыбкой воткнула шпильку обратно в прическу. – Она чуть раньше плохо себя чувствовала. Укрой ее теплым одеялом и разожги огонь в ее камине.
– Так и сделаю, – согласился отец.
Он улыбался и кивал, словно для меня было совершенно нормальным отправляться в постель в такой час. Обычно мы с ним бодрствовали допоздна, и я часто засыпала на каменной плите возле очага в его кабинете. Теперь он коротко извинился перед своими гостями, пообещал вернуться и взял меня за руку, когда мы выходили. Я не выдергивала руку, пока дверь за нами не закрылась.
– Что ты затеяла? – требовательно спросил он, когда мы направились к лестнице.
– Ничего. Уже ночь. Я хочу в постель. Мне сказали – детям так положено.
– Шун была вся красная.
– По-моему, она сидела слишком близко к огню.
– Би… – В том, как отец произнес мое имя, чувствовался упрек.
Я молчала. Я не считала, что заслужила упрек. Может, рассказать о шпильке? Нет, он точно решит, что это глупость с моей стороны.
Мы дошли до двери, и я первой схватила дверную ручку.
– Сегодня я хочу просто лечь спать. А тебе, наверное, надо скорее вернуться к другим взрослым.
– Би! – воскликнул он, и теперь мое имя означало, что я его ударила, причинила боль, а еще пробудила в нем сильный гнев. Мне было наплевать. Пусть идет, суетится вокруг своей жалкой Шун. Она нуждалась в его сочувствии, не я. Его лицо окаменело. – Стой тут, я проверю твою комнату.
Я послушно осталась ждать возле открытой двери. Но едва отец вышел, скользнула в комнату и захлопнула за собой дверь. Стала ждать, держась за ручку, что он попытается ее открыть и войти, чтобы поговорить со мной.
Но он этого не сделал. Так я и знала. Я прошла через комнату и положила в камин еще одно полено. Мне не хотелось спать.
Я стянула с себя одежду, свернула в узел и понюхала. Не просто грязная – еще и мышами провоняла во время странствий по шпионским коридорам… Я вспомнила о Полосатике – как он там ловит крыс и мышей. Может, стоит тайком отправиться в отцовский кабинет и проверить, не хочет ли кот выйти? Но тогда придется снова одеться, да и отец рассердится, если застигнет меня блуждающей по Ивовому Лесу этим вечером. Лучше встану очень рано и выпущу кота.
Обе мои зимние ночные рубашки были несвежими. Когда мама была жива, одежда всегда пахла кедром и травами, как будто ее только что достали из сундука, или солнцем и лавандой, как только что выстиранная. Я и раньше подозревала, что все слуги после маминой смерти выполняют свою работу небрежно, однако лишь теперь поняла, что это напрямую касается меня.
Это все отец виноват. Или нет, я сама. С чего я вообще взяла, что он должен знать о таких вещах? Он, наверное, понятия не имеет, что я вот уже несколько недель не мылась целиком и не мыла голову. Конечно, сейчас зима, но мама всегда заставляла меня мыться целиком в ванне по меньшей мере раз в неделю, даже зимой. А может, раз он нанял больше слуг, все снова наладится? Скорее всего, нет. Вряд ли это возможно, если никто не возьмет на себя руководство.
Может, этим займется Шун? От такой мысли у меня все внутри оцепенело. Нет. Я. Это ведь на самом деле мой дом. Я здесь главная женщина, я представляю сестру, хозяйку имения. Пожалуй, что слуги, за работой которых всегда наблюдал мой отец, справляются не хуже, чем раньше. Ревел не спускает с них глаз. Но за теми, кто работает по дому, присматривала мама… Ревелу хорошо удавалось все, связанное с украшением дома, но я сомневалась, что он следит за ежедневной стиркой, вытиранием пыли и уборкой. Придется мне взять это на себя.
Я натянула ту ночнушку, что меньше воняла. Посмотрела на свои ступни и воспользовалась водой, что оставалась в кувшине, чтобы обмыть лицо, руки и ноги. Разожгла огонь и забралась в постель. Нужно было подумать о стольких вещах… Вряд ли я смогу заснуть.
Но, похоже, я все-таки заснула, потому что проснулась оттого, что бесцветная девушка стояла над моей постелью. По ее щекам текли рубиновые слезы. На губах пузырилась розовая пена. Девушка глядела на меня.
– Послание… – проговорила она, разбрызгивая кровь, и рухнула на мою кровать.
Я взвизгнула и выбралась из-под нее. Она попыталась меня схватить, но я в мгновение ока спрыгнула с кровати и бросилась к двери. Мне казалось, я кричу, но из моего рта не вырвалось ни звука. В панике я схватилась за дверной засов дрожащими пальцами – он не сразу, но поддался, и я выскочила в темный коридор. Мои босые ноги зашлепали по полу, и я наконец-то издала подобие крика. Что, если дверь в спальню отца заперта? И что, если он не там, а в своем кабинете или где-то еще в доме?
– Па-па-па-па… – Я заикалась, но не могла заставить себя позвать его громче.
Его дверь открылась от моего прикосновения, и я потрясенно увидела, как он оказался на ногах и с ножом в руке еще до того, как я добежала до его кровати. Он был босиком и в наполовину расстегнутой рубашке, как будто готовился ложиться спать. Он схватил меня свободной рукой и изогнулся так, что я оказалась почти целиком у него за спиной, а его нож грозил открытой двери. Он проговорил, не спуская с нее глаз:
– Ты ранена? Что случилось, где?
– В моей комнате. Девушка. – Мои зубы так стучали от ужаса, что я, наверное, говорила невнятно.
И все же он понял. Он почти нежно опустил меня на пол и двинулся вперед.
– За мной. Держись прямо за мной, Би.
Он не обернулся, чтобы проверить, подчинилась ли я. Он побежал с ножом в руке, и мне пришлось припустить следом, обратно туда, куда мне сейчас хотелось меньше всего на свете. У меня-то ножа не было. Я пообещала себе: если переживу этот вечер, подобное больше не повторится. Украду нож из кухни и спрячу под подушкой, да-да!
Мы дошли до моей комнаты, и он сердитым жестом велел мне отойти от двери. Его зубы были оскалены, глаза выглядели темными и дикими. В них мне привиделся Волк-Отец, в ярости готовый убить того, кто посмел угрожать его волчонку. Он замер на пороге, устремив взгляд в комнату, которую теперь освещали только умирающие угли в камине. Ноздри его раздувались, он водил головой из стороны в сторону. Потом он замер. Двинулся вперед, к распростершейся на моей кровати девушке, так медленно, словно не шел, а перетекал из одного места в другое.
Он бросил на меня взгляд через плечо:
– Ты защищалась? Ты ее убила?
Я покачала головой. Мое горло все еще было пересохшим от ужаса, но я сумела сказать:
– Я убежала.
Резкий кивок.
– Хорошо.
Он подошел ближе к моей кровати и уставился на девушку. Вдруг напрягся, поднимая нож, и я услышала ее невнятный шепот:
– Послание… ты должен услышать… прежде, чем я умру…
Он изменился в лице:
– Би, принеси воды.
В моем кувшине воды почти не осталось. Я зашла в ту комнатку, куда мы положили раненую, и нашла там поднос с нетронутой едой. В чайнике была вода для чая, остывшая. Я принесла его отцу. Он уложил девушку на моей кровати.
– Выпей немного, – попросил он и поднес чашку к ее губам.
Она открыла рот, но как будто не проглотила то, что в него попало. Вода вытекла из ее рта, побежала по подбородку, еще сильней размывая бледно-розовую пену.
– Куда ты уходила? – спросил отец. – Мы не смогли тебя найти.
Ее глаза были чуть приоткрыты. Веки выглядели сухими и покрытыми коростой.
– Я была… там. В постели. Ох! – Она вдруг сделалась еще печальней. – Ох! Плащ. Это все плащ. Мне стало холодно, я в него завернулась. Он сделал так, что я исчезла.
Я подобралась ближе к постели. Не думаю, что девушка меня видела. Мне показалось, что она ослепла. Мы с отцом обменялись недоверчивыми взглядами. Она взмахнула рукой. Этот жест напомнил мне о том, как изящный ивовый лист колышется на ветру.
– Он подстраивается под цвета и тени. Не потеряй его… знай, он очень старый. – Ее грудь медленно поднялась и опала. Она сделалась такой неподвижной, что я решила: все, умерла. Потом она закричала, как будто слово вызывало боль: – Послание!
– Я здесь. Я слушаю. – Отец взял ее узкую кисть в свою. – Слишком горячая, – пробормотал он. – Чересчур горячая…
– Так тяжело думать. Сосредоточиться. Он придумал… узор. Легче запомнить. Записывать опасно.
– Я понимаю.
Она втянула воздух. Когда она выдохнула, вдоль ее губы появилась цепочка розовых пузырьков. Я не хотела на них смотреть, но не могла отвести взгляда.
– По четырем вещам ты узнаешь, что я на самом деле посланница от него, и сможешь мне доверять. Его скипетр венчал Крысик. Имя твоей матери так и не было названо. Ты служил человеку за стеной. Он забрал отпечатки своих пальцев с твоего запястья.
Посланница остановилась, перевела дух. Мы ждали. Я увидела, как она сглотнула и повернула лицо к моему отцу.
– Доволен? – спросила она слабым голосом. – Веришь, что я истинная посланница?
Я была права. Она не видела его.
Отец дернулся, словно от укола булавкой.
– Да… да, конечно. Я тебе верю. Ты голодна? Может, выпьешь немного подогретого молока или съешь что-нибудь? – Он закрыл глаза на миг и замер в полной неподвижности. – Мы бы ни за что тебя не бросили, если бы знали, что ты еще здесь. Когда мы не смогли тебя разыскать, то решили, что тебе стало лучше и ты покинула нас.
Он не упомянул о том, как мы размышляли, не прячется ли она где-нибудь в доме, рассчитывая нас убить.
Каждый ее вдох сопровождался хрипом.
– Нет. Никакой еды. Слишком поздно для еды. – Она попыталась прочистить горло, и на ее губах ярче проступила кровь. – Нет времени, чтобы думать обо мне. Послание.
– Может, все же послать за лекаркой?
– Послание, – настаивала она. – Выслушай, а потом делай что хочешь.
– Ладно, послание… – уступил отец. – Я слушаю. Говори.
На мгновение она задохнулась, а потом розовая пена выплеснулась у нее изо рта и потекла по подбородку. Отец аккуратно вытер это краем моего одеяла. Я решила, что сегодня буду спать в его постели. Снова обретя способность дышать, девушка набрала воздуха и выдохнула: