– Он тебе рассказывал. Старые сны-пророчества предрекли нежданного сына. Тот, кто меня послал, когда-то решил – это ты. Но теперь он так не думает. Он верит, существует еще один. Сын, которого не ждали, на которого не рассчитывали. Мальчик, который потерялся где-то по пути. Он не знает, где, когда и какая женщина его выносила. Но надеется, что ты его найдешь. Раньше, чем это сделают охотники. – Ей не хватило дыхания. Она закашлялась, разбрызгивая кровь и слюну. Закрыла глаза и умолкла, сосредоточившись на том, чтобы просто дышать.
– У Шута был сын? – недоверчиво проговорил отец.
Она резко кивнула. Потом покачала головой.
– Его, и не его. Белый-полукровка. Но возможно, он сделается настоящим Белым. Как я. – Она задышала ровнее, и я решила, что больше мы ничего не услышим. Но девушка вновь судорожно втянула воздух и продолжила: – Ты должен его разыскать. Когда найдешь нежданного сына, оберегай его. Никому не говори, что он у тебя. Никому не рассказывай о своем задании. Только так он будет в безопасности.
– Я его найду, – пообещал отец.
Она слабо улыбнулась, показав розовые зубы.
– Теперь я пошлю за лекаркой, – прибавил отец, но девушка вяло покачала головой:
– Нет. Еще кое-что. Воды, пожалуйста.
Он поднес чашку к ее рту. Она не пила, просто поболтала воду во рту и позволила ей вытечь. Он снова вытер ей подбородок.
– Придут охотники. Может, будут вести себя как друзья. Или замаскируются. Заставят тебя поверить, что они друзья. – Она говорила короткими фразами, тяжело дыша. – Никому не доверяй нежданного сына. Даже если скажут, что пришли за ним, чтобы забрать его туда, где ему будет хорошо. Жди того, кто меня послал. Он придет за ним, если сможет. Так он сказал, когда отправлял меня в путь. Так давно… почему он не добрался сюда раньше меня? Боюсь… Нет. Я должна верить, что он все еще в пути. Он спасся, но они станут за ним охотиться. Когда он сможет, то придет. Но медленно. Он должен избегать встречи с ними. Это займет время. И все же он доберется сюда. До той поры найди нежданного сына и оберегай.
Мне показалось, она не верит собственным словам.
– Где я должен его искать? – нетерпеливо спросил отец.
Девушка чуть покачала головой:
– Не знаю. Если он и знал, то не подсказал. Так было нужно, чтобы я его не выдала, если меня поймают и станут пытать. – Она повернула голову на подушке, ее слепые глаза искали моего отца. – Ты его найдешь?
Он взял ее за руку и осторожно сжал:
– Я разыщу его сына и буду его оберегать, пока он сам сюда не доберется.
Солгал ли он, чтобы ее успокоить?
Посланница закрыла глаза – лишь тонкие серые полумесяцы проглядывали между сомкнутыми веками.
– Да. Такой ценный. Он им очень нужен. Ради него они будут убивать. Если они заберут его… – Она сморщила лоб. – Так же, как со мной. Как с орудием. Выбора не будет. – Ее ресницы затрепетали, глаза открылись, и странный, бесцветный взгляд как будто встретился с его взглядом. – Я родила троих детей. Ни одного не видела, не держала в руках. Их забрали. Как забрали меня.
– Я не понимаю, – сказал отец, но отчаяние на ее лице заставило его исправиться. – Я понял достаточно. Я его найду и сберегу. Обещаю. Теперь давай устроим тебя поудобнее, и ты отдохнешь.
– Сожги мое тело, – настойчиво проговорила она.
– Если до этого дойдет, так и сделаю. Но это не…
– Дойдет. Мой спутник проверил раны. Я тебе сказала. Что туда попало, обратно не выйдет.
– Яд?
Она качнула головой:
– Яйца. Они уже вылупились. Пожирают меня. – Она поморщилась и снова начала кашлять. – Прости. Сожги постель. Со мной. – Ее глаза открылись, и слепой взгляд начал блуждать по комнате. – Вынеси меня наружу. Они кусают и зарываются под кожу. И откладывают яйца. – Она выкашляла что-то розовое. – Наказание для предателя. – Она моргнула, и из уголков ее глаз потекли красные капли. – Измену не прощают. Наказывают смертью, неотвратимой. Медленной. Она длится неделями. – Она вздрогнула всем телом, начала корчиться. Обратила слепой взгляд к отцу. – Боль усиливается. Опять. Я не вижу. Они едят мои глаза. Кровь течет?
Я услышала, как отец сглотнул. Он присел возле кровати, и его лицо оказалось вровень с лицом девушки. Он выглядел спокойным; я не могла понять, что он чувствует.
Он негромко спросил:
– Так это конец? Это все послание?
Она кивнула. Повернула голову в сторону отца, но я знала, что она его не видит. На ее ресницах повисли рубиновые капли крови.
– Мне конец. Да.
Отец вскочил. Повернулся, словно желая выбежать из комнаты, но вместо этого схватил пустой кувшин и сурово проговорил:
– Би, мне нужна свежая холодная вода. И чашка уксуса. И… – Он помедлил, раздумывая. – Ступай в оранжерею Пейшенс. Принеси мне две двойных горсти мяты, которая растет возле статуи девушки с мечом. Ступай.
Я взяла кувшин, свечу в подсвечнике и ушла. В темноте коридоры казались длиннее. В кухне было полно зловещих теней. Уксус хранили в большом глиняном кувшине, и все сосуды, в какие можно было его набрать, стояли слишком высоко для меня. Пришлось двигать скамьи и забираться на них. Оставив тяжелый кувшин с водой и уксус в кухне, я пустилась в путь по спящему дому в оранжерею Пейшенс. Нашла мяту и принялась поспешно рвать, заполняя подол ночной рубашки ароматными листьями. Потом прибежала обратно в кухню, одной рукой держа свечу, а другой – придерживая подол рубашки с мятой. В кухне я завязала мяту в чистое полотенце и взяла узел в зубы. Свечу бросила и одной рукой прижала к себе тяжелый кувшин с водой, а другой – тот, что с уксусом. Я спешила как могла, стараясь не думать о червях, пожирающих меня изнутри. К тому времени, когда я достигла своей комнаты и положила все на пол, чтобы открыть дверь, мне уже не хватало дыхания. Я чувствовала себя так, словно всю ночь бегала.
Глазам моим открылось ужасное зрелище. Моя перина была на полу. Отец стоял рядом с ней на коленях. Он был в ботинках, и рядом лежал его тяжелый плащ – значит, он побывал в своей комнате. Он порвал одно из моих одеял на ленты и с их помощью связывал все, что перед ним лежало, в узел. Когда он на меня посмотрел, оказалось, что лицо у него серое.
– Она умерла, – сказал он. – Я отнесу ее наружу и сожгу.
Пока говорил, он лихорадочно вязал свой узел. Моя перина превращалась в огромный кокон. Внутри его была мертвая девушка. Отец отвернулся от меня и прибавил:
– Раздевайся догола, пожалуйста. Потом ступай в мою комнату. Возьми одну из моих рубашек, спать будешь в ней. Свою ночную оставь тут. Ее я тоже сожгу.
Я уставилась на него. Поставила на пол кувшин с водой и склянку с уксусом. Узел с мятой упал на пол, когда я его отпустила. Какое бы лекарство отец ни собирался делать, было слишком поздно. Она умерла. Умерла, как моя мама. Он затолкал еще одну ленту из одеяла под кокон, взял оба конца и крепко связал.
Я проговорила очень тихим голосом:
– Я не выйду голая в коридор. И ты не сможешь все сделать сам. Мне позвать Риддла, чтобы он помог?
– Нет. – Он снова присел на корточки. – Би, иди сюда.
Я подошла. Я думала, он меня обнимет и скажет, что все будет хорошо. Вместо этого он заставил меня наклонить голову и проверил мои обстриженные волосы. Потом встал, подошел к моему сундуку с одеждой, открыл. Достал прошлогоднее шерстяное платье.
– Прости, – сказал он, возвращаясь ко мне. – Но я должен тебя оберегать.
Взялся за воротник моей ночнушки и разорвал ее. Потом осмотрел меня всю – под мышками, внизу и между пальцами ног. Когда он закончил, лица у нас обоих были очень красные. Он дал мне шерстяное платье, а мою ночнушку запихнул в узел.
– Надевай ботинки и зимний плащ, – сказал он. – Поможешь мне. И никто никогда не должен узнать, что мы сегодня сделали. Никто не должен узнать о ее послании. Или даже о том, что мы ее снова нашли. Если кто-то узнает, этот ребенок будет в большой опасности. Тот мальчик, о котором она говорила. Ты поняла?
Я кивнула. В те минуты я тосковала по маме больше, чем когда-либо.
17. Убийцы
По правде говоря, милосердных способов убийства не существует. Некоторые люди считают, что утопить неполноценного новорожденного в теплой воде – не преступление. Как будто он не борется за жизнь в отчаянии, не пытается набрать в легкие воздуха… Если бы не пытался, не утонул бы. Но эти люди просто не слышат его криков, не чувствуют, как угасает его разум, так что они милосердны – к самим себе. То же самое можно сказать о большинстве «милосердных убийств». Самое лучшее, на что способен убийца, – это устроить так, чтобы ему не пришлось быть свидетелем причиняемой боли. Постойте-ка, скажете вы, а как быть с наркотиками и ядами, от которых человек погружается в глубокий сон и уже никогда не просыпается? Может быть, но я сомневаюсь. Подозреваю, какая-то часть жертвы обо всем знает. Тело знает, что его убивают, а у тела от разума мало секретов. Пусть душители и кровопускатели твердят, что их жертвы не страдают. Это ложь. Правда лишь в том, что страдания жертв невидимы для убийц. И никто еще не вернулся, чтобы уличить их во лжи.
Пока я нес тело посланницы вниз по лестнице, моя дорогая малышка семенила передо мной, освещая мне путь свечой. В один ужасный миг я порадовался тому, что Молли мертва и не видит, чего я требую от нашего ребенка. По крайней мере, мне удалось отвлечь Би на достаточно долгий срок, чтобы она не оказалась свидетельницей того, как я убиваю Белую. Я воспользовался двумя «точками крови» на горле девушки. Едва я к ним прикоснулся, она поняла, что я собираюсь делать. Ее слепой, кровавый взгляд встретился с моим, и на миг на ее лице отразилось облегчение и дозволение. Но когда я надавил, она рефлекторно вскинула руки и схватила меня за запястья. Она сражалась, боролась за последние мгновения жизни, исполненной боли.