Ну да, это научит тебя не откладывать такие вещи на потом. А как малышка? Привыкает?
С Би все отлично, Чейд. Просто отлично. А мне надо поспать. Прямо сейчас.
Я решительно вытолкнул его из своего разума и поднял стены.
О том, чтобы снова уснуть, и речи не было; спокойствие покинуло меня. Я следил за танцем теней на потолке в отсветах каминного пламени. Пытался думать о Молли, не испытывая печали, однако рана была еще слишком свежа. Я запретил себе думать о посланнице или пытаться разгадать смысл ее послания.
Но когда запрещаешь себе о чем-то думать, происходит совсем наоборот. Я думал о Шуте. Я хотел сделать вид, что не сержусь на него из-за столь туманного послания. А когда это не удалось, попытался выбросить его из головы.
Я перекатился на бок и стал смотреть на свою маленькую девочку. Ее волосы торчали во все стороны. Она свернулась калачиком, точно спящий волчонок. Ее одеяло сползло, и я видел, что пальчики на ее ногах поджаты. Она во сне хотела сделаться совсем маленькой, словно надеялась остаться незамеченной. Ох, малышка… Такая крошечная, но не такая юная, какой кажется. В особенности после сегодняшней ночи. И это я с ней сделал. Не подумав, превратил в свою сообщницу. В точности как Чейд поступил со мной. Стану ли я, когда пройдут годы, обращаться с ней, как Чейд – со мной? Заставлю ли историю повториться, воспитав еще одного убийцу? Неужели я не смогу быть для нее иным отцом?
Шут всегда уверял меня, что время движется по великому кругу, этот круг постепенно распадается, и с каждым разом человечество повторяет одни и те же ошибки, усугубляя их последствия. Он верил, что может использовать меня в качестве Изменяющего, чтобы перевести это великое колесо на лучшую дорогу. У него были видения о разных вариантах будущего, и среди них – то, в котором я выжил и вместе мы изменили мир.
И я опять мыслями вернулся к Шуту. Повернулся на бок, потом на другой и встал. Разбудил огонь в камине, поправил одеяло на Би и вышел тихо, словно крадущийся убийца. Все-таки я в этом деле был на удивление талантлив…
Я прошелся по Ивовому Лесу с канделябром в руке. Изучил, насколько успели отремонтировать Желтые покои, и снова изумился безрассудству Шун: явилась в чужой дом в качестве нежеланной гостьи и при этом без конца жалуется, что ее недостаточно хорошо принимают. По крайней мере, эти комнаты ей точно понравятся. Накануне в очаге жгли яблочные и кедровые поленья, чтобы освежить воздух в помещении. Запах все еще витал в воздухе. При свечах желтые стены казались золотистыми, теплыми. Когда над кроватью повесят выстиранный полог и вернут на место шторы, здесь будет уютное жилище для молодой женщины. В такой теплой и гостеприимной комнате она наверняка и не вспомнит про «призрака». Я запер за собой тяжелую деревянную дверь, успокоенный тем, что хоть это завтра должно получиться как надо. Сегодня – поправил я самого себя. Сегодня. Рассвет был от меня на расстоянии одного испорченного сна.
За Желтыми покоями находились Зеленые. Я не помнил, когда в последний раз в них бывал. Открыл двери, всмотрелся в полумрак. Задрапированная мебель, утопающая в пыли. Запертые ставни. Очаг вычищен и холоден вот уже много лет. Кровать выглядит голой без полога, убранного в кедровый сундук в изножье. Воздух в комнате нежилой, но мышиного или крысиного помета не видно. Завтра прикажу слугам придать ей обитаемый вид. К прибытию Фитца Виджиланта покои согреются. Они не такие просторные, как Желтые. Рядом со спальней имелся маленький кабинет, а еще – комната для слуги; интересно, подумал я, понадобится ли ему таковой. Обязан ли я его предоставить? Я никогда не пользовался услугами писаря и многого не знал. Надо будет спросить Ревела. Может, он в этом разбирается. Но да, эти комнаты Фитцу Виджиланту подойдут. Еще один вопрос решен.
Дальше располагалась комната Би, и тут меня ждали дела. Завтра придется изобразить гнев из-за паразитов и потребовать, чтобы постель сожгли, а комнату как следует вычистили. Значит, сегодня ночью нужно забрать ценные вещи Би, чтобы их не выкинули во время тщательной уборки. Надо собрать свечи, ее скакалку и юлу и прочие мелочи – все, что может оказаться дорого ей. Я спрятал все это в запирающийся сундук в собственной спальне.
Спать мне все равно не хотелось, и я отправился в кухню. Кухня в Ивовом Лесу поменьше и не такая суматошная, как в Оленьем замке, но запах поднимающегося теста и бульона, едва томящегося в чане под крышкой в глубине очага, действовали умиротворяюще. Я развернул последний хлеб с прошлой недели и отрезал себе ломоть, потом отправился в кладовую и отрезал себе кусочек от головы острого сыра. Еще нацедил кружку эля и сел за кухонный стол. Наверное, кухня была самой теплой комнатой в Ивовом Лесу. Большой очаг в углу никогда не остывал, и тепло от печи у противоположной стены никогда полностью не покидало это помещение. Я ел и пил, думая о кухнях и поварах, которых когда-то знал.
Потом я сдался. Уронил голову на руки, уставился в огонь. Почему, Шут? Почему, после стольких пустых лет? Почему ты сам не пришел? Ты в опасности, как намекала посланница? А если да, почему не прислал карту или инструкции о том, как тебя найти? Неужели ты решил, что я не приду к тебе на помощь?..
Меня разбудил грохот, да такой, что в голове зазвенело. Натмег месила на рабочем столе огромный ком теста для хлеба. Она то и дело поднимала один край, складывала тесто и со всей силы ударяла по нему ладонями. Я тяжело вздохнул и выпрямился. На миг я снова сделался мальчишкой и смотрел, как перед рассветом просыпается большая кухня Оленьего замка. Но это был всего лишь Ивовый Лес, и здесь трудилась не армия слуг, а только шестеро. Тавия отвлеклась от помешивания утренней каши и вскинула бровь, встретившись со мной взглядом.
– Эль оказался чуть крепче, чем вы рассчитывали?
– Я не мог заснуть. Пришел сюда. А потом, видимо, взял да и задремал.
Она кивнула, а потом уважительно, но твердо сообщила:
– Вы нам мешаете.
Я кивнул в ответ:
– Ухожу. – Я встал и подавил зевок. – Здесь так хорошо пахнет… – сообщил я Тавии, и обе стряпухи благодарно улыбнулись.
Тавия сказала:
– Будет пахнуть еще лучше, когда подадим к столу. Леди Шун вчера была немного разочарована нашей деревенской стряпней, так что я сказала прислуге, что сегодня все должно сиять. Если вы так пожелаете, сэр.
– Сиять?
– Так, чтоб леди Молли могла бы нами гордиться. Пришло время поднять головы и привести этот дом в порядок. Ревел уже все зубы себе стер от того, как дела шли в последнее время. Так что мы рады, что вы стали проявлять больше интереса к домашним делам, сэр. И хорошо, что теперь здесь больше людей живет и работает. Это место снова оживает.
Оживает. После смерти Молли. Я кивнул, не уверенный, что согласен с Тавией, но давая ей понять, что ценю высказанное мнение. Она в ответ решительно кивнула, подчеркивая, что права.
– Настоящий завтрак будет готов через час или около того, сэр, но я могу принести вам чаю, если пожелаете.
– Желаю, – заверил я и позволил аккуратно выставить себя из кухни.
Спина моя ныла, голова болела, и от меня все еще пахло дымом. Я потер лицо и почувствовал над губой щетину. Одно из неприятных последствий того, что я согласился сбрить бороду по просьбе дочери. Теперь придется заниматься своим лицом каждое утро.
– Тавия! – крикнул я ей вслед. – Можешь погодить с чаем. Я позвоню, когда буду готов.
Проявив малодушие, я остановил одну их кухонных служанок и послал ее сообщить управляющему, что нашел в постели дочери клопов и сжег все ночью. Я велел ей сказать Ревелу, чтобы он разобрался с этим как следует, и на этом все. И пошел в баню.
Если я и скучал по чему-то из своего детства, так это по парильням Оленьего замка. Они даровали уют круглый год, согревая до костей в середине зимы и изгоняя из тела болезнь через пот в любое время года. Парильни, наследие тех времен, когда Олений замок был крепостью, состояли из множества комнат со скамьями. Имелись отдельные помещения для стражников – те после ночных попоек были склонны буйствовать и драться, – несколько парилок для слуг из замка, и отдельные – для знати.
Мужская парилка в Ивовом Лесу не шла с ними ни в какое сравнение. Она состояла из единственной комнаты ненамного больше моей спальни, со скамьями вдоль стен. В одном конце была большая кирпичная печь, а в центре – выложенный кирпичом бассейн с водой. Здесь никогда не было так жарко, как в парильнях Оленьего замка, но при наличии некоторого терпения и упорства можно было как следует вымыться. Все обитатели Ивового Леса, знатные и простые, пользовались парилкой. В то утро там оказался Лин-пастух с двумя своими взрослыми сыновьями.
Я кивнул этой троице, не настроенный беседовать, но Лин немедленно спросил, разрешал ли я сжигать ночью кучу дров. Так что пришлось рассказать ему историю о кусачих насекомых в спальне Би и о том, что я выволок из дома ее перину и сразу же сжег.
Он кивнул с серьезным видом и заверил меня, что понимает – с такой напастью надо разбираться побыстрей. Однако я увидел, какими взглядами обменялись его сыновья. Лин ненадолго умолк, а потом спросил, разрешал ли я кому-нибудь разбивать лагерь на пастбище. Когда я сказал, что не разрешал, он опять покачал головой:
– Ну, может, это были просто случайные путники, и не надо переживать, раз костер зажгли вы. Утром я увидел, что с забора сняли верхнюю перекладину и на пастбище остались следы по меньшей мере трех лошадей. С овцами все в порядке, и ночью ни Ромашка, ни другие собаки не лаяли. Может, кто-то просто остановился передохнуть.
– Они разбили там лагерь? На заснеженном пастбище?
Он отрицательно мотнул головой.
– Я схожу туда попозже и все осмотрю, – сказал я.
Лин дернул плечом:
– Нечего там смотреть. Просто отпечатки подков. Я уже вернул перекладину забора на место.
Я кивнул и замолчал, гадая: простые путешественники – или те, кто охотился за моей посланницей? Я сомневался, что это охотники. Люди, которые убили одну посланницу и обрекли другую на жуткую смерть, вряд ли просто так остановились бы передохнуть на пастбище во время погони. Но я все равно собирался взглянуть на отпечатки подков, хотя и сомневался, что обнаруж