у там больше, чем Лин.
20. На следующее утро
Наступает момент, когда убийца должен кого-то прикончить и исчезнуть. Есть время для публичных убийств, а есть – для тайных. Ради того чтобы преподать кому-то урок, можно убить у всех на глазах, а тело бросить, чтобы с ним разбирались другие. Иногда лучше убить тайно, а потом выставить тело напоказ таким образом, чтобы это потрясло, привело в ужас или предостерегло людей. Пожалуй, сложнее всего обстоит дело с убийствами, которые должны быть целиком и полностью тайными, что подразумевает необходимость избавиться от тела. Так иногда убивают для того, чтобы напустить тумана, или чтобы избежать обвинения, или чтобы все выглядело так, словно жертва сбежала или позабыла о своем долге.
Из этого следует вывод, что просто обучить убийцу, вложить в него навыки, недостаточно. Чтобы создать полезное орудие, необходимо воспитать в убийце здравомыслие, дисциплинированность и склонность держаться в тени.
Я проснулась оттого, что из окон лился серый свет. Я лежала, укрытая одеялом, на кушетке, где мама меня родила. На кресле у камина, где обычно сидел отец, лежало аккуратно сложенное одеяло. В огонь недавно добавили дров. Я лежала неподвижно и думала о том, как моя жизнь переменилась в один день. Прибыла Шун. И бледная незнакомка. Я помогла отцу занести ее в дом, и он понял, что я смышленая и от меня бывает польза. Он даже поверил, что я смогу выполнить его поручение. А потом Шун отвлекла его своими дурацкими жалобами, и с посланницей у нас ничего не вышло. Когда мы скрыли ее смерть, я была потрясена. Но еще я почувствовала, что ценна для него. Однако едва Шун испугалась, он меня бросил и совсем про меня забыл, побежав разбираться с ее истерикой.
Я сбросила одеяло на пол и села, сердито уставившись на отцовское кресло. Все хотят, чтобы он занимался кем-то другим, а не мной. Заботился о Шун, защищал ее; бледная девушка хотела, чтобы он отправился на поиски потерянного сына. Хоть кто-нибудь сказал ему позаботиться о собственной дочери, потому что никто другой в целом мире не сможет ее защитить? Нет.
Кроме, может быть, Неттл. А она считает меня дурочкой. Ну, может быть, не дурочкой – и, наверное, я сама виновата, раз не позволяла ей проникнуть в свои мысли, – но это все равно не предвещает ничего хорошего, если я поеду к ней и стану там жить. А вдруг Риддл, вернувшись в Олений замок, скажет ей, что я и есть слабоумная, как она думала? Если он вообще туда вернется. Он, похоже, слишком увлекся, оберегая Шун. А Шун очень хочется, чтобы он был рядом. При этой мысли я нахмурилась: почему-то у меня не было сомнений в том, что Риддл принадлежит моей сестре. С этой минуты Шун сделалась для меня не только чужачкой, но и врагом.
А мой отец, которого вечно нет, когда он нужен, немногим лучше.
Чем больше я думала о своей обиде, тем больше злилась. Пока я шла в свою спальню, внутри у меня все кипело от гнева на них всех. К моему неудовольствию, в комнате оказалось полным-полно слуг, и все они драили стены и полы. Сильно воняло уксусом. С кровати для служанки исчезла постель, а когда я протолкалась через незнакомых слуг к сундуку с одеждой, то оказалось, что он почти пуст. Замечательно, что мои вещи отправили в стирку, чтобы потом вернуть их чистыми и свежими, но во что же мне одеться? К моей досаде, выбирать было практически не из чего. А еще мне не понравилось, что четыре новые служанки и здоровяк, помогавший им двигать тяжелую мебель, застыли, вытаращив на меня глаза. Это они тут чужаки, а не я!
Но они на меня пялились, и никто не предложил мне помочь, пока я сражалась с тяжелой крышкой сундука. Я схватила одежду, до которой смогла дотянуться, и унесла с собой в мамину комнату, где можно было сменить ночнушку на что-то другое, не слишком сильно опасаясь вторжения.
Я поспешно переоделась, присев за ширмой в углу. Туника была летняя, тесноватая и уже слишком короткая для меня; мама бы настояла, чтобы я надела что-то подлиннее. Штаны растянулись на коленках и на попе. Я оглядела себя с помощью маленьких кусочков зеркала, вставленных в абажур лампы. Мои стриженые волосы торчали, как стерня на убранном поле. Я больше походила на мальчика-слугу, чем любой из наших мальчиков-слуг. Тяжело вздохнув, я велела себе не думать о красивых нарядах Шун, ее гребнях для волос, кольцах и шарфиках.
Моя красная ночная рубашка лежала на полу. Я подняла ее, встряхнула и поднесла к лицу. Мамин запах выветрился, но не до конца. Сложив ночнушку, я спрятала ее за табуретом: сама выстираю и придам ей запах с помощью одного из наших мешочков с лепестками розы. Потом я отправилась на поиски отца.
Я нашла его, Шун и Риддла за завтраком в столовой. К моему удивлению, стол был накрыт по всем правилам. Я увидела тарелки и два чайника с чаем. Пустой стул дожидался меня. Интересно, теперь так будет каждый день, пока Шун живет с нами? Все уже почти закончили есть. Я тихонько вошла и заняла свое место.
Шун несла какую-то чушь про то, как защититься от призраков с помощью чашек с зеленым чаем. Я позволила ей договорить. Прежде чем отец сумел ответить, я сделала ему замечание:
– Ты сел завтракать без меня.
Я даже не пыталась скрыть свою сильную обиду. Это был наш маленький общий ритуал, который мы соблюдали с той поры, как остались одни после маминой смерти. Что бы ни случилось, он будил меня по утрам и мы вместе отправлялись завтракать.
Он выглядел неопрятным и усталым, хотя побрился и надел чистую рубашку. Но я запретила себе его жалеть.
Он сказал:
– Мы все поздно легли. Я подумал, ты захочешь поспать подольше.
– Ты должен был меня разбудить и спросить, хочу ли я позавтракать с тобой.
– Наверное, ты права, – негромко сказал отец.
Тон его голоса подсказывал, что он недоволен тем, что этот разговор происходит в присутствии Риддла и Шун. Я вдруг пожалела, что начала его.
– Детям нужно больше сна, чем взрослым. Это все знают, – услужливо сообщила мне Шун.
Она взяла свою чашку и взглянула на меня поверх края, потягивая чай. У нее были глаза злобной кошки.
Я ответила ей бесстрастным взглядом:
– И еще все знают, что призраки привязаны к месту своей смерти. Твой Роно там, где ты его оставила. Призраки не таскаются за людьми повсюду.
Если бы Шун и впрямь была кошкой, она бы на меня зашипела. Она оскалила зубы, словно готовясь это сделать. Но если бы она была кошкой, то поняла бы, что ночью шумел всего лишь кот. Я посмотрела на нее и спросила отца:
– Для меня осталась какая-нибудь еда?
Он ответил мне молчаливым взглядом и позвонил в колокольчик. В комнату поспешно вошел незнакомый слуга. Отец велел ему принести мой завтрак. Риддл, должно быть, решил сгладить неловкость. Он спросил:
– Ну, Би, чем ты думаешь сегодня заняться?
Шун прищурилась, когда он заговорил со мной, и я мгновенно поняла, чем собираюсь заняться: буду отвлекать Риддла, чтобы у него не осталось времени на Шун.
Я вздернула подбородок и улыбнулась ему:
– Раз уж ты здесь, а мой отец так занят приготовлениями для нашей гостьи и ремонтом в доме, что у него на меня почти не остается времени, может быть, ты мог бы поучить меня ездить верхом?
Риддл вытаращил глаза, искренне обрадовавшись:
– Если твой отец разрешит, то с удовольствием!
Отец застыл как громом пораженный. Сердце мое сжалось. Я должна была сообразить, что такая просьба, адресованная Риддлу, ранит его чувства. Я целилась в Шун, а попала в отца. Впрочем, ее тоже зацепила. Прищурив глаза, она сделалась еще больше похожа на мокрую кошку.
Отец заметил:
– Ты когда-то утверждала, будто не хочешь учиться ездить верхом, потому что тебе неудобно сидеть на спине другого существа и приказывать ему, куда идти.
Я призналась в этом, когда была гораздо меньше, и по-прежнему так считала. Но я бы не стала говорить такие слова в присутствии Шун. Мои щеки сделались пунцовыми.
– Какая странная идея! – воскликнула Шун и рассмеялась, довольная.
Я сердито уставилась на отца. Как он мог сказать такое вслух при этой чужачке? Неужели он это нарочно, чтобы отплатить мне за обиду?
Я сухо проговорила:
– Я по-прежнему считаю несправедливым то, что мы навязываем животным свою волю просто потому, что мы люди и можем заставить их подчиняться. Но если я собираюсь когда-нибудь навестить сестру в Оленьем замке, мне придется научиться ездить верхом.
Риддл, как будто не замечая, что за буря бушует вокруг, улыбнулся и сказал:
– Сдается мне, если ты приедешь в гости, твоя сестра необычайно обрадуется. В особенности когда услышит, как хорошо ты разговариваешь.
– А она что, раньше заикалась? Или шепелявила? – Если Шун и пыталась скрыть, насколько презирает меня, у нее это плохо получалось.
Риддл устремил на нее прямой взгляд, его лицо сделалось мрачным, а голос – серьезным:
– Она была неразговорчива. Только и всего.
– Если Би хочет, чтобы ты научил ее ездить верхом, я, конечно, рад, – сказал отец. – В конюшне есть лошадь – не пони, просто маленькая лошадка. Я выбрал ее для тебя, Би, когда тебе было пять, думал, что сумею убедить тебя попробовать ездить верхом, но ты отказалась. Это кобыла, серая в яблоках. С одним белым копытом.
Я посмотрела на отца, но лицо у него было непроницаемое. Он выбрал для меня лошадь столько лет назад! Но стоило ему попытаться усадить меня в седло, я принималась дергаться и извиваться, и тогда он отказался от своей затеи, ни словом меня не упрекнув. Почему он сохранил эту кобылу? Потому что сохранил надежду. Я не хотела причинять ему боль.
– Одно белое копыто – испытай, – тихонько проговорила я. – Прости, что я ее не испытала тогда, несколько лет назад. Теперь я готова.
Он кивнул, но не улыбнулся:
– Я буду рад посмотреть, как ты учишься, Би, кто бы тебя ни учил. Но пока что никаких поездок в Олений замок. Сегодня рано утром я получил известие о том, что вскоре к нам оттуда отправится твой новый наставник. Будет весьма странно, если он покинет замок и прибудет сюда лишь для того, чтобы узнать, что ты уехала туда.