Лаксп засветился от его похвалы и быстро поднялся, чтобы взять свиток из коробки. Я узнала его — он был из библиотеки Пейшенс, и я не раз читала его. Я ущипнула себя за губу. Может быть, отец допустил писца к книгам Ивового леса.
Когда писец протянул мне лист с буквами, я не стала говорить, что знаю их все. Я понимала, что это наказание. Меня заставляли делать утомительные, бесполезные упражнения, чтобы продемонстрировать презрение к моей предполагаемой «лживости».
Он ходил среди нас, сначала называя вслух каждую букву, а затем мы должны были повторить за ним и провести по ней пальцем. Когда мы прошли все тридцать три, он вернулся к первым пяти и спросил, кто может вспомнить, как они называются. Когда я не вызвалась отвечать, он спросил меня, все еще делая вид, что не верит мне. Это не входило в мои планы. Я решила переносить наказание молча. Я не отвечала, только смотрела на свои колени. Он издал горловой звук, который означал раздражение и отвращение. Я не подняла глаз. Он указал на Ель, который вспомнил две из них. Леа помнила одну. Один из детей с пастбища вспомнил еще одну. Когда писец указал на Таффи, тот вперился взглядом в страницу, нахмурился, а затем объявил, ерничая:
— Пи!
Учитель вздохнул. Мы снова начали повторять буквы, и на этот раз, когда он предложил одному из детей прочитать буквы, дело пошло лучше.
Это утро мне показалось самым длинным в моей жизни. Когда он, наконец, отпустил нас, незадолго до полудня, от долгого сидения у меня ломило спину и ноги. Я потратила утро и ничему не научилась. Нет, поправила я себя, шатаясь на негнущихся ногах и скучивая лист с буквами в рулон. Я узнала, что Таффи, Леа и Эльм всегда будут ненавидеть меня. Я узнала, что учитель презирает меня и больше заинтересован наказать, чем научить. И, наконец, я узнала, как быстро могут меняться мои собственные чувства. Увлечение Фитцем Виджилантом, которое я холила и лелеяла с момента его приезда, внезапно сменилось чем-то иным. Это не ненависть. В этом чувстве было слишком много тоски, чтобы назвать его ненавистью. Я не знала слова для него. Как назвать чувство, которое вызывает желание больше никогда, нигде не встречаться с человеком? Мне вдруг не захотелось обедать с ним за одним столом.
Кладовая, где был проход в мое логово, расположена слишком близко к кухне. Уверена, Эльм и Леа уже там, вовсю сплетничают об утренних уроках и ждут, когда пора будет накрывать на стол. А за столом — писец Фитц Виджилант. Нет. Я пошла в свою спальню и осторожно сняла с себя кружева Кэфл. Отложив их в сторону, я подумала, как она добра ко мне. И Рэвел. Неожиданно я задалась вопросом, что я могу сделать, чтобы показать, что ценю это? Через несколько дней отец обещал взять меня на рынок. Я знала, что Кэфл восхищается моими маленькими бутылочками с духами. Я куплю их для нее. А Рэвелу? Я не знала, что взять для него. Может быть, знает отец.
Я убрала новую тунику и плотные чулки и влезла в свои старые штаны. Снова став собой, я проскользнула к моей бывшей спальне, а оттуда — в лабиринт стенных туннелей. В этот раз я двигалась на ощупь, не нуждаясь в свете. Когда я подошла к своему логову, то почувствовала тепло спящего кота. Я коснулась его расслабленного тела, снова завернутого в наш плащ. Потом перешагнула через него и прошла в кабинет отца. Там я стащила свечу, зажгла ее от очага и выбрала свиток о Тейкере Видящем, первом короле Шести Герцогств. Текст был написан почерком отца, наверное, он переписывал какие-то старые заметки. Я не понимала, зачем он оставил его на столе. В моем логове я удобно устроилась среди подушек, со свечой, одеялом, плащом и теплым котом. Я думала, что это так греет плащ, пока не поняла, как много тепла может исходить от кота. Нам обоим было вполне уютно, а когда он проснулся, казалось, только справедливо дать ему долю черствого хлеба и колбасы, которые стали моим обедом.
Сыр?
— Здесь его нет. Но я найду немного для нас. Не ожидала увидеть тебя. После твоего ухода я закрыла дверь в кладовой.
Этот лабиринт полон дыр. Где пройдет крыса, пройдет и кот.
— Правда?
Почти. Есть много маленьких тропинок. И охота здесь хороша. Мыши, крысы. Птицы вверху.
Он затих, пополз назад под плащ и прижался ко мне. Я снова принялась за чтение, развлекаясь тем, что пыталась отделить лесть от правды в этом описании моего древнего предка. Тейкер приехал, разогнал несчастных дикарей, которые пытались воевать с ним и его людьми, а потом, основав замок Баккип, всю жизнь перестраивал его, заменяя сырые срубы первой каменной крепостной стеной. Сам замок рос долго, строился в основном из камня, который добывали рядом. Люди находили огромные, прекрасно вырезанные каменные блоки.
Отец набросал несколько заметок возле этой части текста. Казалось, его внимание привлекло, что деревянные стены Баккипа были построены на стенах более древней крепости, ставших им фундаментом. Потом дерево заменили камнем, но отец задавался вопросами, кто же построил первую крепость, и что потом с ними стало? А с одной стороны был небольшой рисунок, где он прикидывал, как могли стоять каменные стены, когда прибыл Тейкер. Я рассмотрела его. Очевидно, отец считал, что там уже была большая часть замка, и Тейкер только восстановил разрушенное.
Внезапно кот вскочил, и только потом я поняла, что в кабинет вошел отец. Пока он закрывал дверь и снимал потайную петлю, кот уже исчез. Я схватила плащ, скомкала его и засунула подальше на полку. Спрятать свиток, утащенный с его стола, времени уже не было: он шел по коридору, наклоняясь и держа свечу. Я посмотрела на него, и он улыбнулся мне.
— Ах вот ты где, — сказал он.
— Да, — согласилась я.
Он скрестил ноги и без приглашения сел на ковер рядом со мной. Я молчала, и он заговорил:
— Я скучал по тебе за обедом. Ты не пришла поесть с нами.
— Я не проголодалась, — сказала я.
— Я так и понял.
— А после такого долгого многолюдного утра мне хотелось немного побыть одной.
Он кивнул, и что-то в изгибе его рта сказало мне, что он понимает эту потребность. Согнув палец, он постучал по свитку.
— Что это ты читаешь? — невозмутимо спросил он.
— Я взяла его со стойки со свитками. Здесь говорится о Тейкере Видящем, который впервые поднял стены замка Баккип над городом.
— О, да. Задолго до того, как появился сам город.
— Точно. Но кому принадлежали те руины?
Он нахмурился.
— Думаю, это были укрепления Элдерлингов. Камень же использовался для Камней-Свидетелей.
— Но у Элдерлингов была сильная магия. Зачем им крепость? Кто были их врагом? И кто разрушил замок в первый раз?
— Знаешь, это очень хорошие вопросы. Немногие люди задаются ими, и до сих пор, насколько я знаю, никто не может найти ответов.
Разговор прервался, и, чтобы нарушить молчание, я выпалила:
— Когда-нибудь я хотела бы поехать в замок Баккип.
— Правда? Значит поедешь.
Он помолчал, а затем заговорил так, будто слова причиняли ему боль.
— Твой учитель говорил за столом об утреннем уроке.
Я молчала. Глупо, но мне захотелось, чтобы рядом оказался кот. Отец вздохнул.
— Он похвалил детей гусятницы за их знание арифметики. И было очень приятно узнать, что Лаксп умеет читать и писать.
Я ждала. Он слегка откашлялся и добавил:
— Леди Шан спросила, какую пользу принесут цифры ребенку, который будет всю жизнь возиться с гусями? Или что садовник сможет прочитать на земле или в листьях. Она не видит смысла в обучении детей слуг.
— Рэвел умеет читать, писать и считать, — напомнила я. — Мама давала ему списки, он брал деньги и покупал на рынке то, что она просила, и всегда возвращал сдачу. Даже те, кто занимается гусями, должен знать цифры, чтобы сосчитать яйца в гнезде! А Лаксп много узнает о растениях и садоводстве из свитков леди Пейшенс. Кухарка Натмег умеет читать и писать, следит, сколько осталось мешков муки или сколько соли надо, чтобы засолить рыбу на зиму.
— Отличные доводы, — одобрил отец. — То же самое я сказал Шан. А потом я спросил Ланта, как прошли твои занятия.
Лант. Мой отец назвал его Лантом, будто он мой двоюродный брат. Я посмотрела на свои ноги, укутанные в одеяло. Когда на них лежал кот, им было теплее. В животе давило ужасное ощущение, будто там что-то застряло.
— Мне не понравилось то, что я услышал, — тихо сказал отец.
Никто в мире не любил меня. Я сглотнула и с трудом произнесла:
— Я не могла объяснить, — я потрясла головой и почувствовала, как разлетаются в стороны слезы. — Нет. Он не хотел, чтобы я объяснила. Он думал, что знает правду, и не хотел узнать, что ошибается.
Я прижала колени к груди, крепко прижала, жалея, что не могу переломать себе ноги. Что не могу уничтожить себя, чтобы избежать этих ужасных ощущений.
— Я встал на твою защиту, — тихо сказал отец. — Я упрекнул его за то, что он не спросил меня о твоих умственных способностях. И не поговорил с тобой перед началом уроков. Я сказал, что он обманул сам себя. Ты не лгала ему. И я сказал, что у него будет еще один шанс, чтобы начать учить тебя, выяснив все твои знания. И что если он не справится, пусть продолжает заниматься с другими детьми, но я не позволю ему тратить твое время. Мне будет приятно самому заняться твоим образованием и научить тебя всему, что, как я считаю, ты должна знать.
Он сказал все это так спокойно. Я, не дыша, смотрела на него. Он склонил ко мне голову и неуверенно улыбнулся.
— Неужели ты думала, что я могу поступить иначе, Би?
Я кашлянула, а затем бросилась на его колени. Отец поймал меня и прижал к себе. Он так крепко был закрыт, что я совсем не ощутила боли. Но все-таки я почувствовала, как кипит в нем гнев, подобно маслу в закрытом горшке, висящем над слабым огнем. Он заговорил с таким рычанием, как Волк-Отец говорил внутри меня.
— Я всегда буду на твоей стороне, Би. Права ты или нет. Именно поэтому ты должна быть всегда права, чтобы не выставить своего отца дураком.