Я закрыла дверь кабинета, заперла ее, и открыла потайную панель. Я пошла в свой тайник, проверить запасы воды и хлеба. Нужно больше свечей, подумала я. Я чувствовала, что можно было бы проводить много времени здесь, пока не вернется отец. Мне здесь будет спокойно, а там вряд ли кто-то заскучает без меня. Кота не было, но он оставил мой плащ на полу. Я нащупала его ногой, а когда наклонилась, чтобы поднять, то обнаружила, что кот оставил на нем недоеденную мышь. Сморщив от отвращения нос, я свернула плащ и унесла его в кабинет отца. Крошечный полутрупик я выбросила в камин. Осторожно я понюхала плащ. Пахло котом и дохлой мышью. Я встряхнула его и сунула в крошечный мешочек. Нужно найди уединенное местечко, чтобы постирать его. А потом, решила я, перепрячу плащ и не скажу коту. Он просил корзину и подстилку, и я еще не выполнила эту часть сделки. Сделаю сегодня, позже. Я сунула свернутый плащ-бабочку под тунику, закрыла потайную панель и, бросив последний взгляд на волка, покинула кабинет.
От завтрака осталось мало, но блюда еще не убрали, поэтому я съела немного колбасы с хлебом и выпила чашку теплого чая. Мне этого хватило, и я была рада выскользнуть из столовой так же незаметно, как и пришла туда.
Я неохотно побрела к классной комнате. Там уже стояли ученики, но Ланта еще не было. Персеверанс боком подошел ко мне и встал рядом.
— Щенков устроили, но у одного обрубок хвоста воспалился. Тот, кто это сделал, даже не старался попасть между косточек. Просто «хрясь!» топором. Нам пришлось вытаскивать осколки костей, и он выл так, что чуть стропила не рухнули. Человек, который сделал это, дважды заслужил то, что сделал с ним ваш па. Так Родер говорит, а он знает почти все о собаках. Почему ваш отец внезапно решил, что ему нужны собаки? У него давно не было собак.
— Чтобы они не погибли, думаю. Как и осел.
— Ну, об этом мы тоже думали. Это старый осел. Ну, мы накормим его и посмотрим, твердые ли у него копыта, но мы не знали, для чего он, — он посмотрел на меня. — Парень их города сказал нам правду?
Я пошла по коридору, подальше от других.
— В центре города, где мы были, человек убивал собаку. Чтобы люди захотели купить ее щенков.
Глаза Персеверанса становились все шире, пока я рассказывала ему всю историю. Когда я закончила, он открыл рот от удивления.
— Я слышал, Баджерлок сдержан, но не терпит жестокости. Хех, — выдохнул он свое удивление. — Отлично сделано. Но что он собирается делать дальше с этими собаками?
— А что обычно делают с ними?
Он поднял брови, будто удивляясь, что я не знаю таких вещей.
— Ну, некоторые мужчины стравливают их, собаку против собаки. Или травят ими быков. Ну, знаете, науськать их на быка, чтобы замучить его перед убоем. Говорят, от этого мясо становится нежнее. Как и у свиней. О, мы можем использовать их для охоты на диких свиней. Тут есть пара больших старых кабанов, которые разоряют поля последние пару лет.
— Может быть, — ответила я. Я кое-что придумала. — Может быть, я попрошу, чтобы одного отдали мне.
Подошел Фитц Виджилант. Сегодня он выглядел очень изящным в голубом жакете с белым воротником и штанах темно-синего цвета. Я поняла то, что раньше ускользало от меня: Фитц Виджилант одевался как богатый торговец, а одежда моего отца была ближе к фермерам, которые приезжали в Приречные дубы продавать свои товары. Я оглядела себя. Да. Больше дочка фермера, чем дитя благородного дома. Или даже сын фермера. Мой наставник не дал мне времени обдумать это.
— Итак, давайте зайдем в комнату и устроимся! Мы потеряли немного времени, так что сегодня придется поспешить с занятиями.
Никто, казалось, не хотел напомнить ему, что он пришел самым последним. Вместо этого мы сделали, как сказано, и быстро расселись. Наш учитель казался рассеянным и слегка раздраженным, будто мы были досадной обязанностью, а не причиной его присутствия в Ивовом лесу. Он пытался научить нас всех длинному стишку о королях Шести Герцогств и их подвигах, но вместо того, чтобы учить по маленьким кусочкам, как мама учила меня запоминать «Двенадцать целебных трав», он прочитал его полностью, а затем обошел всех и просил повторить. Ни один из нас не запомнил дальше третьего короля, не говоря уж о всех двадцати трех, и он изобразил свое разочарование во всех подробностях. Потом снова очень быстро прочитал его. Лакспу удалось запомнить четыре стиха и почти не ошибиться. Эльм зарыдала, когда Фитц Виджилант предложил ей встать и попробовать прочитать их. Он остановил взгляд на мне, и я, наполненная решимостью и страхом, встала и начала читать.
Меня спасли отдаленные сердитые крики и последовавший за ними гулкий удар, будто кто-то начал хлопать дверью. Фитц Виджилант отвернулся от меня, нахмурился и пошел к двери. Поглядел в сторону, откуда шел шум, все еще хмурясь. Начал закрывать дверь, когда мы все услышали долгий, леденящий кровь крик.
Писец встревожился.
— Оставайтесь здесь. Я скоро вернусь.
С этими словами он покинул нас, сначала шагая, а потом мы услышали, как он перешел на бег. Мы переглянулись. Лаксп поерзал и встал. Он сделал два шага к двери.
— Он сказал, чтобы оставались здесь, — напомнил ему Персеверанс. И мы остались, прислушиваясь к глухим крикам. Персеверанс посмотрел на меня и сказал:
— Я все-таки пойду посмотрю, что происходит.
— Я с тобой, — потребовала я.
— Нет, — запретил он мне, а потом, когда я оскалила на него зубы, добавил примирительно: — Вы же не хотите, чтобы писец снова злился на вас, леди Би. Я схожу быстро и вернусь.
Я склонил голову и мило ответила:
— И я тоже.
— Они просто напрашиваются на неприятности, — сообщила Леа Эльм с надеждой в голосе.
Я бросила на девочек самый уничтожающий взгляд, какой только смогла придумать, и пошла за Персеверансом, чтобы выглянуть из-за двери. Никого не было видно, но крики мужчин приближались. В кухне что-то звенело, будто металл бился о металл. Персеверанс посмотрел на меня и произнес одними губами:
— Мечи?
Видно было, что он не верит сам себе.
Я подумала, что это глупо, но не могла придумать, что это может быть на самом деле.
— Может быть, что-то для Зимнего праздника? — предложила я.
Его глаза загорелись в предвкушении.
— Может быть.
Потом кто-то сердито закричал.
— А может быть и нет, — сказал он, и его улыбка исчезла.
— Оставайтесь здесь и сидите тихо, — сказала я остальным, которые сгрудились у двери позади меня.
Мы вышли в коридор. Я чувствовала, как придает мне уверенности нож мамы на поясе. Мое сердце бешено стучало, пока я бесшумно шла за Персеверансом по коридору. Когда мы дошли до поворота, который вел к залам главного дома, я ощутила огромное облегчение, увидев, что к нам спешит Рэвел. Он что-то нес, прижимая к груди, что-то очень тяжелое, и от этого его покачивало. Мы оба поспешили к нему, и я окликнула дворецкого:
— Что происходит? Мы услышали крики, и писец Фитц Виджилант ушел, чтобы посмотреть…
Рэвела качнуло, он плечом ударился об стену. Колени его подогнулись и он упал. Падая, он поднял руку, и она оставила длинную кровавую полосу на стене. То, что он нес, превратилось в стрелу, торчащую из его груди. Он вцепился в нее и качнулся вперед. Посмотрел на нас обоих. Его губы шевелились, выбрасывая слова без дыхания.
— Бегите. Прячьтесь. Идите!
Потом он умер.
Просто так, в один момент: умер.
Я смотрела на него, совершенно ясно понимая, что он мертв, и удивляясь, зачем Персеверанс наклоняется к нему, трогает за плечо, заглядывает в глаза и повторяет:
— Сэр? Сэр, что случилось?
Он положил дрожащую руку на руку Рэвела, которая до сих пор сжимала стрелу в груди. Потом поднял ее — ладонь стала красной.
— Он мертв, — сказала я и вцепилась в плечо Персеверанса. — Нам нужно сделать то, что он сказал. Нам нужно предупредить остальных. Нам нужно бежать и прятаться.
— От чего? — сердито спросил Персеверанс.
Я тоже разозлилась.
— Рэвел пришел сюда, умирая, чтобы предупредить нас. Если мы сглупим, его поступок станет бесполезным. Мы подчиняемся. Идем!
Я схватила его за рубашку и дернула, потащив его за собой. Сначала мы шли шагом, но потом сорвались на бег. Я едва могла за ним угнаться. Мы добежали до классной комнаты и ворвались внутрь.
— Бегите. Прячьтесь!
Я рассказала им все, а они глазели на меня, как на ненормальную.
— Тут что-то плохое. Дворецкий умер в холле, у него в груди стрела или что-то такое. Не возвращайтесь в главный дом. Мы должны выбраться отсюда и убежать.
Леа смотрела на меня скучным взглядом.
— Она просто втягивает нас в неприятности, — сказала она.
— Нет, она права, — Персеверанс чуть не кричал. — Нет времени. Перед смертью он сказал нам, чтобы мы бежали и прятались.
Он протянул руку, алую от крови Рэвела. Эльм вскрикнула, Лаксп отскочил назад и упал.
Мой мозг бешено работал.
— Мы возвращаемся через южные оранжереи. Через сад и на кухню. Я знаю место, где мы можем спрятаться.
— Мы должны уйти из дома, — сказал Персеверанс.
— Нет. Это хорошее место, там нас никто не найдет, — пообещала я ему, и Эльм закончила спор:
— Я хочу к маме!
И все. Мы убежали.
Из главного дома доносились ужасные приглушенные вопли, грохот и мужские крики. Некоторые из детей помладше пищали и всхлипывали. Мы схватили их за руки и побежали. Когда мы добрались до оранжереи, я подумала, что мы можем спрятаться и здесь, но решила, что немногие будут сидеть тихо, когда сюда вломятся вооруженные мужчины. Нет. Было только одно убежище, где их рыдания никто не услышит, и я охотно разделила бы его с ними, но не могла. Я — дочь моего отца, а в его отсутствие — хозяйка Ивового леса, напомнила я себе. Когда я помогала нищему в городе, я думала, что веду себя смело. Но это был поступок напоказ, для отца. А вот сейчас мне в самом деле потребуется смелость.
— На улицу и через кухни, — скомандовала я.