— Она не врет! — закричала в ответ кухарка, и несколько наиболее смелых слуг поддержали ее:
— Это правда!
— Все мы родились здесь!
— Вы можете остаться здесь и спрятаться? — прошептал Персеверанс в мое ухо. — Мне нужно добраться до конюшен и найти па. Если его там нет… я возьму лошадь и поскачу в деревню за помощью.
— Возьми меня с собой, — попросила я.
— Нет. Чтобы добраться до конюшен, придется пройти через поле. Если они увидят вас… — он покачал головой. Вы должны остаться здесь, Би. Спрячьтесь, — он прикусил нижнюю губу, а затем сказал: — Если па… если я не найду его, я вернусь за вами. И мы вместе поедем за помощью.
Я понимала, что это глупый план. Когда он попадет в конюшни, он должен лететь как ветер в деревню. Но я была до смерти испугана. Я коротко кивнула ему. Он толкнул меня, чтобы я присела еще ниже.
— Оставайтесь здесь, — прошипел он, будто я могла забыть сделать это.
Он переполз к краю зарослей остролиста и стал ждать. Круглолицая женщина, казалось, спорила с мужчиной на коне. Она сердито показывала на тела и размахивала руками. Очевидно, ей не понравилось, как он провел поиски. Он махал мечом и кричал. Потом на крыльце появился человек-в-тумане. Я видела его в городе. Он прятался за ярким светом в переулке, чтобы укрыться от людских глаз. Сейчас это был сгусток перламутровой дымки, а в центре него стоял толстяк, бледный, как привидение. Шагая, он медленно поворачивал голову из стороны в сторону, и, либо зрение обманывало меня, либо его глаза были тоже подернуты туманом. Странный холодок пробрался в меня, и я сжалась, как только могла, пряча сознание внутрь себя. Подняла стены, как сказал бы отец. Мне казалось, будто я ослепла, но если такова цена невидимости, я была готова ее заплатить.
— Би? — прошептал Персеверанс, но я покачала головой и почти уткнулась лицом в свой живот. Не знаю, что он почувствовал, но внезапно он сжал мое запястье ледяными пальцами. — Идем со мной. Идем. Мы уходим. Вместе.
Но он не повел меня к конюшням. Напротив, мы поползли обратно по нашим следам, оставляя позади кусты около крыла поместья. Я не оглядывалась, просто следовала за ним.
— Вот, — выдохнул он наконец. — Стойте здесь. Я пойду в конюшню. Если не найду па, приведу сюда лошадей. Я буду верхом, и вам придется выбежать и запрыгнуть в седло Присс. Вы сможете это сделать?
Я не знала.
— Да, — солгала я.
— Стойте здесь, — повторил он и исчез.
А я осталась стоять рядом с рододендроном, чьи поникшие листья сковал лед. Через какое-то время я подняла глаза и огляделась. Все замерло. Я больше не слышала голосов пленников, но сердитые крики мужчин еще гудели на краю моего слуха.
Рэвел мертв. Отец ушел. Риддла здесь нет. Фитц Виджилант мертв.
Персеверанс в любой момент может умереть.
И от этой мысли я не смогла усидеть на месте. Я была в ужасе от того, что его могут убить, но еще страшнее было понимать, что мой единственный союзник может быть уже мертв, а я даже не знаю об этом. Сколько я буду еще сидеть под кустом, пока жизнь вытекает из него? Я начала глубоко дышать, чтобы отогнать тьму. Мне было холодно, одиноко и хотелось пить. Я пыталась подумать, как бы не сделать глупость только потому, что мне хотелось что-то сделать.
Я вытащила грязный плащ из-под туники. Его я не забыла. Но я знала пределы его возможностей. Ему нужно время, чтобы повторить цвета и тени. Я не могла бегать, набросив его на плечи, и надеяться остаться невидимкой. А ведь снег белый. Хорошо спрятаться не получится, подумала я, разворачивая плащ на земле около занесенного снегом куста. Я походила бы на белого кролика или белую лису. Краем глаза кто-нибудь заметил бы мое движение, мои ноги или нашел бы мои следы. Но с ним у меня больше шансов добраться до конюшни.
Разгневанные голоса с той стороны дома становились все громче, мужской — угрожающий, женский — печальный, но не умоляющий. Настойчивая, подумала я. Она не остановится. Я услышала вопль, на этот раз кричал мужчина, и спросила себя, кто же сейчас пострадал или умер? После заплакала женщина. Она плакала и плакала. Все это время плащ лежал на снегу и менял цвет от серого, как моя туника, к цвету холодного неровного снега. Я никогда раньше не задумывалась, что на самом деле снег вовсе не белый. Сейчас стало видно, что он серый, грязно-голубой, усеян пометом птиц и кусочками опавших листьев.
Я залезла под плащ, не рискнув поднимать его, чтобы он не начал сливаться с листьями и ветками куста. Он был рассчитан на взрослого, так что я смогла завернуться в него и спрятать лицо. Я вцепилась в свою талию и подбородок, оставив узкую щелочку для глаз. Я оглянулась, но на этой стороне дома никого не было. Я метнулась от моего укрытия к зарослям остролиста, где мы прятались, стараясь не слишком к ним приближаться. Там я застыла, изучая дорогу до конюшни. Мне нужно медленно ползти? Или быстро пробежать? До этого снег гладким одеялом лежал на увядшей траве. Теперь я ясно видела следы Персеверанса, которому удалось пройти здесь. Внезапно я поняла, что он ждет чего-нибудь, что отвлечет их. Быть может, крика человека. Я не хотела смотреть на пленных. Их положение пугало меня, и от этого мне становилось трудно думать. Но я должна была проверить свои шансы. Женщина по-прежнему плакала. Отвлекает ли их это? Я застыла на месте и только двигала глазами, рассматривая толпу пленных.
Плакала Шан. Она была без шапки, одно плечо ее платья было разорвано. Она стояла перед злым мужчиной на лошади и причитала, как плакальщица. Ни слов, ни рыданий, только визгливый плач. Человек-в-тумане стоял рядом с ней, а полная женщина пыталась что-то узнать у нее. Я ничем не могла ей помочь. Как бы я не относилась к Шан, если бы я могла ей помочь, я бы это сделала, потому что она принадлежала мне так же, как черный кот или дети гусятницы. Они все были людьми Ивового леса, а в отсутствие моего отца и Неттл они становились моими людьми. Мои люди жались друг к другу и блеяли от ужаса.
За мгновение до этого я была ребенком, избегнувшим опасности. Что-то изменилось во мне. Я доберусь до конюшен и вместе с Персеверансом поспешу за помощью. Мне нужно двигаться быстрее, чтобы он не рисковал, пробираясь с лошадьми к усадьбе, где оставил меня. Страх, парализовавший меня, растаял, его место заняла волчья свирепость. Я присела, и в тот момент, когда женщина снова что-то спросила у Шан, я побежала, пригибаясь, по следу Персеверанса, надеясь оставить как можно меньше своих собственных следов.
Я достигла угла конюшни и юркнула за него, тяжело дыша. Что дальше, что дальше? Я решила идти к задней двери конюшни, где лежали охапки грязной соломы. Скорее всего, именно отсюда Персеверанс выведет лошадей. Эта дверь самая дальняя от дома.
Я прошла мимо голубятни, где содержали почтовых голубей. Остались только перья и тельца: птицам свернули шеи и бросили на землю. Нет времени таращить глаза на эти маленькие смерти. Кто бы ни были эти люди, пришедшие ко мне, у них не было жалости, и нападение они тщательно продумали. Ни одна птица не вылетит отсюда сообщить о нашей беде. Захватчики убили их в первую очередь.
Дойдя до двери конюшни, я оглянулась. Тошнотворное зрелище предстало моим глазам. Неужели захватчики начали отсюда, как и с голубятни? Лошади беспокойно вертелись в стойлах, встревоженные запахом крови, ударившим в нос. Я был благодарна, что им не хватило времени убить лошадей. Возможно, они хотели сохранить тишину. Кто-то лежал в проходе между стойлами. Одетый в цвета поместья. Один из наших, лицом вниз, неподвижен. Один из моих. Я схватила себя за горло, сдерживая рыдание. Нет времени оплакивать. Чтобы выжил хоть кто-нибудь, мы с Персеверансом должны спешить за помощью. Мы были последней надеждой моих людей. Не знаю, сколько человек жило в соседней деревеньке, но там были почтовые голуби, и кто-то мог отправиться за королевским патрулем.
Я набиралась храбрости, чтобы пройти мимо тела, когда услышала шум и, подняв голову, увидела Персеверанса, едущего мне навстречу. Он сидел на крепкой гнедой лошадке, без седла, но нашел время, чтобы оседлать для меня Присс. По его щекам текли слезы, но тяжелая мужская челюсть вдруг четко проступила на еще детском лице. Он ахнул, увидев меня, и я быстро скинула капюшон с лица.
— Это я!
В его глазах мелькнул гнев.
— Я же сказал вам оставаться на месте!
Он соскользнул с коня, прикрыл его ноздри и провел мимо тела. Сунул мне в руки повод, и так же провел Присс. Подойдя ко мне, он схватил меня за талию и без церемоний закинул на спину моей лошадки. Я повертелась, собирая плащ и снова пряча его под тунику. Не хотелось встряхивать его и пугать Присс. Я с ужасом ждала предстоящей скачки.
Он сел на свою лошадь, не выпуская из руки поводьев Присс, посмотрел на меня через плечо и тихо заговорил.
— Мы скачем галопом, — предупредил он меня. — Это наш единственный шанс. Скачаем быстро и не останавливаемся. Ни за что. Вы понимаете меня?
— Да.
— Если кто-то встанет у нас на дороге, я опрокину его. А вы останетесь на Присс и будете следовать за мной. Понимаете?
— Да.
— И на этот раз вы меня послушаетесь! — яростно добавил он.
Не дав мне времени на ответ, он неожиданно дернул за поводья, и мы поскакали. Вылетев из задних дверей, мы выскочили на лужайку, прикрытые от чужих глаза конюшней и невидимые со стороны дома, и перешли в галоп, направляясь к длинной извилистой подъездной аллее. Высокие сугробы под голыми деревьями замедлили движение, но, возможно, и приглушили звуки нашего побега. Этого бы хватило. Когда мы миновали конюшню и вышли на открытое пространство, я услышала встревоженный крик. Как странно прозвучал бессловесный крик на незнакомом языке. Персеверанс что-то сделал, и лошади, выбрасывая ноги вперед, вдруг увеличили темп. Так быстро я еще никогда не ездила.
Я сжалась всем телом, прижала лодыжки, колени и бедра, вцепилась руками в седло так, будто никогда раньше не сидела на лошади. Я слышала свой плач и никак не могла остановиться. Сзади нас что-то кричали, а потом я услышала жужжание, будто пчела пронеслась мимо меня. Потом пролетели еще две пчелы, и я поняла, что это стрелы. Я репейником вцепилась в лошадь, и мы продолжали скачку. Аллея изогнулась, и я на мгновение почувствовала облегчение от того, что захватчики у поместья больше не могут слышать нас. Мы поскакали дальше.