Слишком поздно.
Молли не хорошо?
Она не больна. Просто наши годы догоняют нас.
Казалось, Чейд удивился.
Ей не обязательно чувствовать боль. Наша группа будет рада помочь внести небольшое изменение в ее тело. Ничего серьезного, просто…
Ей не нравятся такого рода вмешательства, Чейд. Мы говорили об этом, и она все решила. Она стареет по своему собственному желанию.
Как хочешь.
Я почувствовал его осуждение.
Нет. Как хочет она.
Скилл действительно может избавить ее от мучений. Я сам сегодня проснулся без приступов боли, которые мучили меня вчера вечером. Ценой этих крошечных исцелений был мой неутолимый, как у грузчика, аппетит. Да и не цена это на самом-то деле.
Но вряд ли ты разбудил меня, чтобы поговорить о здоровье Молли. Как ты себя чувствуешь?
Довольно хорошо. Правда, тело все еще восстанавливается. Но, так как ваше лечение, кажется, распространилось и на множество других мелких недугов, я считаю, что это была хорошая сделка.
В темноте я прошел через обшитые деревянными панелями коридоры, и направился к необжитому Западному крылу. Когда дети разъехались, мы с Молли почувствовали, что главного дома нам и нашим редким гостям стало более чем достаточно. Западное крыло было старейшей частью дома, холодной зимой и прохладной летом. Так как мы закрыли большинство комнат, оно стало последним прибежищем для скрипучих стульев, шатких столов и всего остального, что Рэвел посчитал слишком изношенным для ежедневного использования, но слишком хорошим, чтобы вынести на свалку. Я вздрогнул и торопливо прошел по темному коридору. Я открыл узкую дверь и в темноте спустился на один пролет лестницы для слуг. В нижнем, гораздо более узком зале, я пошел, скользя пальцами по стене, и открыл дверь в мой личный кабинет. Несколько углей еще мигали в очаге. Я прошел через стойки для свитков и опустился на колени у огня, чтобы зажечь от него свечу. Поднеся пламя к столу, один за другим зажег около половины огарков свечей. Мой последний вечерний перевод все еще лежал развернутым на столе. Я сел в кресло и зевнул.
Давай ближе к делу, старина!
Нет. Я разбудил тебя не для того, чтобы обсудить Молли, хотя мне не безразлично ее здоровье, ведь это влияет на твое счастье и сосредоточенность Неттл. Я разбудил тебя, чтобы задать вопрос. Все твои журналы и дневники, написанные на протяжении многих лет… Ты когда-нибудь жалел, что написал их?
Я слегка задумался. Свет от мерцающих свечей танцевал, дразня, на краях стойки для свитков позади меня. Многие из скрученных свитков были стары, некоторые совершенно древние. Их края были оборванны, пергамент запачкан. Одновременно с переводами я делал их копии. Сохранение того, что было написано на рассыпающемся пергаменте — это работа, которой я наслаждался и которую, по мнению Чейда, обязан исполнять.
Но это были не те записи, о которых говорил Чейд. Он имел в виду мои многочисленные попытки записать хроники моей собственной жизни. Как королевский бастард, я видел много изменений в Шести Герцогствах. Я видел, как изолированное и, как кто-то сказал бы, отсталое королевство превратилось в мощное торговое государство. В те годы я был свидетелем зарождения предательства, и лояльности, оплаченной кровью. Я видел смерть короля и, как убийца, сам искал способ отомстить. Не раз я жертвовал жизнью и смертью ради семьи. Я видел смерть друзей.
Время от времени я пытался записать все, чему был свидетелем и что делал сам. И достаточно часто мне приходилось поспешно уничтожать эти записи, когда я боялся, что они попадут в чужие руки. Я вздрогнул, когда подумал об этом.
Я жалел о времени, потраченном на их написание. Я всегда помню как то, что я тщательно записывал, становилось пеплом за считанные минуты.
Но ты всегда начинал снова…
Я чуть не рассмеялся вслух.
Это правда. И каждый раз, когда я делал это, то обнаруживал, что история изменилась, ведь изменился мой взгляд на жизнь. Были несколько лет, где я казался себе героем, и другие времена, когда я чувствовал себя несчастным и несправедливо угнетенным.
На мгновение я мысленно перенесся в то время. Перед всем двором я преследовал убийц моего короля сквозь замок Баккип. Храбрый. Смешной. Глупый. Независимый. У меня не было выбора.
Молодой, предположил Чейд. Молодой и полный праведного гнева.
Боли и горя, уточнил я. Уставший от противоречий. Надоело быть связанным правилами, которым никто не следовал.
Это тоже, согласился он.
Внезапно у меня пропало желание думать о том дне, о том, кем я был и что сделал, и прежде всего, почему я это сделал. Все это было из другой жизни, той, которая уже не могла коснуться меня. Старая боль теперь бессильна. Верно? Я задал ему встречный вопрос.
Почему ты спрашиваешь? Хочешь записать воспоминания?
Возможно. Нужно хоть что-то делать, пока я выздоравливаю. Кажется, теперь я лучше понимаю, почему ты предупреждал нас о разумном использовании исцеления Скиллом. Но видит Эль, это захватило меня настолько, что сложно чувствовать самого себя! Одежда висит на мне так, что неловко за свой внешний вид. Я качаюсь, как соломенный человечек.
Внезапно я почувствовал, что он перевел разговор. Это почти как если бы он отвернулся от меня. Он никогда любил признавать свои слабости.
Когда ты писал, зачем ты это делал? Ведь ты всегда что-то писал.
Такой простой вопрос.
Это все Федврен. И леди Пейшенс. Писец, который учил меня и женщина, которая стремилась стать мне матерью. Они оба часто говорили, что кто-то должен написать подлинную историю Шести Герцогств. Я решил, что они ждут этого от меня. Но каждый раз, когда я пытался писать о королевстве, я заканчивал писать о себе.
А ты думал о том, кто бы это прочитал? Твоя дочь?
Еще одна старая рана. Я ответил честно.
Во-первых, я не думал, что о том, кто будет это читать. Я писал для себя, как будто искал смысл в процессе. Все старые сказки, какие я слышал, имели смысл: побеждало добро или, возможно, герой трагически погибал, но его смерть что-то меняла в мире. Так что я описывал свою жизнь как сказку и искал в ней счастливый конец. Или смысл.
Я задумался. Через много лет я вновь вернулся к мальчику, ученику убийцы, который служил семье, никогда не признающей его как сына. Вернулся к воину, сражавшегося топором против кораблей, полных агрессоров. Вернулся к шпиону, человеку, служившего своему пропавшему королю, когда вокруг царил хаос. «Неужели все это было со мной?» — удивлялся я. Так много жизней. Так много имен. И всегда, всегда я мечтал об ином.
Я снова вернулся к Чейду.
Все годы, когда я не мог поговорить с Неттл или Молли, я иногда говорил себе, что когда-нибудь они смогут прочитать мои записи и понять, почему я не был с ними. Даже если бы я не вернулся, возможно, в один прекрасный день они узнали бы, что я всегда этого хотел. Так что, во-первых, да, это было похоже на длинное письмо к ним, объясняющее все, что удерживало меня.
Я сжал стены, не желая дать Чейду почувствовать мысль, что, возможно, я не был достаточно честен в этих ранних попыток. Я был молод, я простил себя, да и кто не выставит себя в наилучшем свете, когда рассказывает свою историю тому, кого любит? Или свои оправдания тому, кого он обидел. Я выбросил эту мысль и вернул вопрос Чейду.
А для кого бы ты написал мемуары?
Его ответ потряс меня.
Может быть, это верно и для меня. Он сделал паузу, и когда снова заговорил, я чувствовал, что его мнение обо мне в чем-то поменялось. Возможно, я напишу для тебя. Ты как мне как сын, или почти сын, что оно и то же. Может быть, я хочу, чтобы ты знал, кем я был в молодости. Может быть, я хочу объяснить тебе, почему я сделал твою жизнь такой, какой сделал. Может быть, я хочу, оправдаться за принятые мной решения.
Понимание потрясло меня, и даже не то, что он говорит со мной, как с сыном. Он искренне верит, что я не знаю и не понимаю причин, по которым он учил меня, несмотря на все его вопросы? Хочу ли я, чтобы он объяснился? Думаю, нет. Я придержал свои мысли, пытаясь придумать ответ. Тогда я почувствовал, что он забавляется. Мягкая насмешка. Это был наглядный урок?
Ты думаешь, я недооцениваю Неттл. То, что ей не нужно или не хочется, чтобы я полностью ей открылся.
Правда. Но я также понимаю желание объясниться. И, что сложнее для меня, понимаю, как ты заставлял себя сесть и сделать это. Я пытался, потому что считаю, что это нужно сделать больше для себя, чем для кого-то еще, кто может прийти после меня. Может быть, как ты говоришь, вложить какой-то порядок или смысл в мое прошлое. Но это сложно. Что записать, а о чем умолчать? С чего начать рассказ? Что должно стоять на первом месте?
Я улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
О чем бы я не начинал писать, в конце концов я начинаю писать о себе. Внезапно меня озарило. Чейд, я хотел бы, чтобы ты написал это. Не для объяснений, но просто потому что так часто думал о тебе. Ты мне мало рассказывал о своей жизни. Вот… как ты решил стать королевским убийцей? Кто учил тебя?
Сквозь меня прошел поток ледяного ветра, и на мгновение мне показалось, что я сейчас задохнусь. Так же внезапно, как и начался, он исчез, но я почувствовал, как быстро Чейд поднял стену. За ней были темные, тяжелые воспоминания. Возможно ли, что у него был наставник, которого он боялся так же, как я боялся Галена? Гален был больше заинтересован в попытках тихо убить меня, чем научить чему-либо. И так называемому мастеру Скилла это почти удалось. Под видом создания новой Скилл-группы в помощь королю Верити для борьбы с пиратами красных кораблей, Гален побоями и унижениями почти разрушил мой талант к магии. И подорвал преданность группы к истинному королю Видящих. Гален был инструментом королевы Дизайер, а затем принца Регала. Они пытались избавиться от бастарда Видящих и возвести Регала на престол. Темные дни.