Через несколько дней после ее смерти, когда гости покинули дом, и временные работники, нанятые Рэвелом, ушли, Неттл пришла в мой кабинет. Ее обязанности требовали возвращения в Баккип. Она должна была вернуться, и я не винил ее, ведь здесь она больше ничего не может сделать. Когда Неттл вошла, я поднял глаза от работы и осторожно убрал перо в сторону. Письма всегда были для меня спасением. В ту ночь я писал страницу за страницей, сжигая каждую по окончании. Ритуалы не обязаны иметь смысл. У очага, на сложенном одеяле, калачиком свернулась Би. На ней было маленькое красное платье, а на ногах — меховые тапочки. Она повернулась ко мне спиной, лицом к огню. Была середина ночи, и мы не говорили друг другу ни слова.
Неттл выглядела уставшей. От слез ее глаза покраснели. Чудесная копна черных волос была подстрижена до кудрявой шапочки. Круги под глазами делали ее лицо темным и тонким. Простой синий халат висел на ней, и я заметил, как сильно она похудела.
Она хрипло сказала:
— Завтра я должна вернуться в Баккип. Риддл уедет со мной.
— Я знаю, — помолчав, ответил я.
Я не стал говорить ей, что для меня было бы облегчением остаться в одиночестве и без свидетелей горевать так жестоко, как мне необходимо. Я не стал говорить ей, что чувствую отрешенность, ограничиваясь вежливостью там, где не мог выразить свое страдание. Вместо этого я сказал:
— Я знаю, что ты хочешь спросить. Я вернул Шута с другой стороны смерти. Ты должна задаваться вопросом, почему я позволил твоей матери умереть.
Я думал, мои слова откроют дверь ее гневу. Вместо этого она пришла в ужас.
— Это было бы последнее, чего бы я хотела! Или чего хотела бы она! Для каждого живого существа дается место и время, а когда это время проходит, мы должны отпустить их. Однажды мы с матерью говорили об этом. Я спросила у нее об Олухе. Ты же знаешь, как сильно болят у него суставы. Я попросила у нее мазь, которую делал Баррич для мальчиков, когда они растягивали мышцы, и она сделала ее для меня. Святая Эда, сколько знаний ушло вместе с ней! Почему я их не записала? Она так много знала, так много, и все ушло вместе с ней в могилу.
Я не сказал ей тогда, что этот рецепт я знал лучше любого другого. Несомненно, Баррич передал это знание и своим сыновьям. Но сейчас говорить об этом не стоило. Я заметил пятнышко чернил на мизинце правой руки. Всегда марал пальцы во время письма. Я вытер перо и снова окунул его в чернила.
— Так что сказала Молли, об Олухе? — осмелился я спросить.
Неттл вздрогнула, возвращаясь из своих далеких темных мыслей.
— Только то, что сострадание делает боль терпимой, но нельзя принуждать кого-то оставаться в этой жизни, когда работа его тела окончена. Она предупреждала меня об использовании Скилла для Олуха. Я сказала ей, что Олух в нем гораздо сильнее меня и сам способен обратить эту силу на себя, если захочет. Он не хочет. Так что я буду уважать его выбор. Но я знаю, что Чейд уже воспользовался магией. Сейчас он такой же энергичный, как при первой нашей встрече.
Ее голос затих, но, думаю, я услышал ее невысказанный вопрос.
— Нет, — ответил я ей честно. — Я никогда не желал оставаться молодым и смотреть, как стареет твоя мать. Неттл, если бы я мог сравняться с ней в возрасте, я бы это сделал. Я до сих пор несу тяжесть последствий этого безумного исцеления Скиллом, которое наша группа применила ко мне. Если бы я мог это остановить, я бы сделал. Мое тело обновляется, хочу я этого или нет. Если я растягиваю плечо, за ночь оно сжигает силы, восстанавливаясь. Я просыпаюсь голодный и уставший, как будто работал неделю. Но плечо уже здорово.
Я бросил последний исписанный лист в огонь и подтолкнул его кочергой поближе к пламени.
— Вот. Теперь ты знаешь.
— Я и без того знала, — раздраженно сказал она. — Думаешь, мама не знала? Фитц, хватит. Никто не обвиняет тебя в ее смерти, ты не должен чувствовать себя виноватым за свою способность. Она бы этого не хотела. Я люблю тебя за жизнь, которую ты дал ей. После моего отца… после смерти Баррича я думала, она разучилась улыбаться. И когда она узнала, что ты еще жив, после того как она так долго оплакивала твою смерть, казалось, она никогда не перестанет злиться. Но ты вернулся и был достаточно терпелив, чтобы вернуть ее. Ты был хорош для нее, последние годы своей жизни она прожила именно так, как я хотела бы жить всю жизнь.
Я хрипел, задыхаясь от прошлого, вставшего комом в горле. Я хотел поблагодарить ее, но не мог найти слов. Да это и не требовалось. Она вздохнула и дотянулась до моей руки.
— Так вот. Мы уйдем утром. Я немного удивилась, обнаружив, что у Би нет пони, и, кажется, она не умеет ездить верхом. Девять лет, а она не умеет ездить! Баррич посадил меня на лошадь, когда мне было… да я просто не могу вспомнить время, когда не умела управляться с лошадью. Я попыталась посадить девочку на лошадь, но она изо всех сил выгнулась и мгновенно слезла с другой стороны. Так что, похоже, наша поездка в Баккип будет интересной только для меня. Она достаточно мала и может поместиться во вьючную сумку, а балансом послужат ее одежда и игрушки. Или некоторые из них. Я была совершенно поражена, как один маленький ребенок может иметь так много игрушек и так много одежды!
Я ничего не понял.
— Би? — спросил я. — Зачем тебе брать Би в Баккип?
Она сердито взглянула на меня.
— Куда еще я могу ее взять? Чивэл и Нимбл предложили забрать ее, хотя у Нимбла даже жены нет, чтобы помогла ему. Я отказала им обоим. Они понятия не имеют о том, чего хотят. По крайней мере, у меня есть опыт с Олухом. Думаю, со временем я смогу пробиться через мглу и немного пойму ее.
— Ее мгла, — тупо повторил я.
Моя старшая дочь спокойно смотрела на меня.
— Ей девять. Она уже должна говорить. А она не может. С мамой она хоть немного лепетала, но в последнее время я не слышала даже этого. Мать ушла, кто сможет понять бедняжку? Интересно, осознает ли она вообще, что мама умерла. Я пыталась поговорить с ней об этом, но она просто отворачивается от меня, — Неттл тяжело вздохнула. — Хотела бы я знать, как много она понимает, — Неттл склонила голову и проговорила неуверенно: — Я знаю, мама не одобрила бы, но я должна спросить. Ты когда-нибудь использовал Скилл, чтобы коснуться ее сознания?
Я медленно покачал головой. Хоть я не следил за тем, что она говорит, но попытался ответить связно.
— Молли не хотела, чтобы я делал это, и поэтому я не пробовал. Я давно обнаружил, что опасно позволять детям использовать Скилл. Ты не помнишь этого?
Это вызвало у Неттл слабую улыбку.
— Мы с Дьютифулом отлично это помним. Но я думала, после нескольких лет молчания дочери, ты по крайней мере попытался узнать, если ли у нее разум.
— Конечно, есть! Она умное маленькое создание. Иногда даже слишком! И она говорит, когда радуется. Просто это не очень понятно. И не так часто, как можно было бы ожидать.
Я не задумался о том, что Неттл никогда не видела свою младшую сестру, вышивающую на коленях матери или стоящую на столе, выбирающую свечи из форм. Все, что она когда-либо видела в Би в свои приезды и отъезды, это застенчивого миниатюрного ребенка, тихого и осторожного. А теперь она была немым ребенком, свернувшимся в клубок. Я поднялся, прошелся по комнате, а затем наклонился к своей младшей дочери.
— Иди сюда, Би, — импульсивно сказал я, но в тот момент, когда я положил руку на ее спинку, она выпрямилась, как высушенная на солнце рыба, избегая моего прикосновения, и снова свернулась, пряча лицо.
— Оставь ее, — твердо сказала Неттл. — Фитц, давай поговорим откровенно. Ты в глубокой скорби и не способен думать сейчас ни о ком, кроме себя. Да и до этого ты не был… ну, внимателен к дочери. Ты не можешь ухаживать за ней. Если бы я не знала тебя так хорошо, я бы вообще решила, что она боится тебя. Я знаю, что ты не способен быть жесток с ребенком. Так что единственное, что я понимаю — она не хочет, чтобы ты ее трогал. Как же ты будешь заботиться о ней? Завтра она поедет со мной. В Баккипе у нее будет много нянек, а, как я заметила, она не требует сложного ухода. Она сама одевается, сама завтракает, не пачкается, предпочитает одиночество. Кажется, ей приятно просто сидеть и смотреть в огонь. Она была бы хорошей парой Олуху, думаю, ведь она привыкла к окружению людей намного старше ее и просто смотрит на мир.
Неттл подвинула стул ближе к огню и села. Она наклонилась, чтобы прикоснуться к сестре. Ребенок изогнулся, избегая прикосновения, и Неттл оставила ее. Би устроилась на своем любимом месте, у очага, и подтянула ножки, укрыв их подолом платья. Я смотрел на ее расслабленную спину. Она сложила руки и забылась, глядя в огонь. Здесь безопасно. Безопасно, как никогда не будет в Баккипе. Я обдумывал предложение Неттл, и оно мне не нравилось. Будет ли эгоистично оставить ее здесь? Не уверен.
— Они будут жестоки с ней там, — медленно заструились слова из меня.
— Я бы ни за что не наняла жестокую женщину! Ты так плохо обо мне думаешь? — возмутилась Неттл.
— Не нянька. Дети замка. Когда она будет идти занятия, они станут дразнить ее за рост и цвет кожи. Щипать во время еды. Прятать ее сладости, гоняться за ней по коридорам. Смеяться над ней. За то, она что отличается.
— Другие дети? Занятия? — переспросила Неттл недоверчиво. — Открой глаза, Фитц. Какие занятия? Я нежно люблю ее, но самое лучшее, что мы можем — сделать ее жизнь спокойной и безопасной. Я не допущу никаких занятий и никаких обедов, где над ней могут издеваться или щипать. Я буду держать ее в безопасности в комнате рядом с моей. Сытую, одетую и чистенькую, с простыми маленькими игрушками. Это лучшее, что мы можем предложить ей и все, что она хочет от жизни.
Я непонимающе смотрел на нее. Так вот какой она видела Би?
— Думаешь, она слабоумная?
Ее затрясло от моих слов. Потом она собралась и твердо ответила:
— Такое бывает. Это не ее вина. И не твоя. Но закрывать глаза на это мы не можем. Она родилась у мамы под старость, очень маленькая. Такие дети редко… умнеют. Они остаются детьми. И всю жизнь, сколько бы ее ни было, за ней придется кому-то ухаживать. И было бы лучше, если…