Я подошла к месту, где сквозняк коснулся моего лица. Он спутал запах, и я снова очутилась в темноте. Мое сердце подскочило к горлу, и я потянулась вслепую, ничего не ощущая. Рыдания ужаса боролись с бешено стучащим сердцем за право первым выпрыгнуть из моего рта.
Успокойся. Используй нос. Страх теперь бесполезен.
Я всхлипнула, подумав, что он бессердечный. И снова поймала аромат. Я повернулась в его сторону, но он стал слабее. Я медленно повернула голову и окунулась в него, будто руки мамы легли на мои щеки. Я наклонилась вперед, вдыхая ее любовь. Небольшой поворот и легкий подъем. Запах усиливался. А потом я наткнулась на полочку. От неожиданности я открыла глаза. Я и не знала, что закрывала их.
И там, рассеиваясь крышечкой глазка, сиял слабый проблеск мерцающего света от огарка маминой свечи. Свет ласкал, желтый, теплый и гостеприимный. Я опустилась на колени, взяла свечу и поднесла ее к груди, вдыхая запах, который привел меня в безопасное место. Я оттолкнула крышечку в сторону и заглянула в тускло освещенный кабинет.
— Теперь все будет хорошо, — сказал я Волку-Отцу. Я повернулась, чтобы посмотреть на него, но он ушел, оставив лишь холодное облачко позади меня.
— Отец? — повторила я, но ответа не было. Мое сердце сжалось, а потом я услышала стук.
— Би. Отопри дверь. Немедленно.
Он говорил тихо, и я не понимала, злится он или испуган.
Стук повторился, потом усилился, и я увидела, как трясется дверь. Затем она подпрыгнула от удара.
Мне потребовалось мгновение, чтобы сориентироваться. Оставив глазок приоткрытым, под тонким лучом света я собралась с духом. Касаясь кончиками пальцев стены, я пошла по узкому коридору, повернула за угол, а потом — еще за один, и вышла к панели. Стук и тряска стали громче.
— Я иду! — отозвалась я и толкнула закрытую панель. Мне пришлось повиснуть на ней, но дверь я все-таки открыла. Отец толкнул ее так внезапно, что сбил меня с ног.
— Би! — коротко воскликнул он и упал на колени, хватая меня.
Он обнял меня так крепко, что я не могла дышать. И забыл об осторожности. Его страх пропитал меня. Я застыла в его руках. Внезапно все исчезло, оставив меня гадать, действительно ли я ощутила волну отцовской любви. Он выпустил меня, но не отвел взгляда. Его глаза были полны боли.
— О чем ты думала? Почему ты не в постели? — строго спросил он.
— Я хотела…
— Тебе нельзя. Понимаешь меня? Тебе НЕЛЬЗЯ!
Он не кричал. Но его голос звучал страшнее, чем крик. Тихий и глубокий, как рычание.
— Нельзя что? — меня трясло.
Он смотрел на меня дикими глазами.
— Нельзя уходить оттуда, где я оставил тебя. Нельзя заставлять меня думать, что я потерял тебя.
Он снова обнял меня, прижал к холодному плащу. Я только сейчас поняла, что у него мокрые волосы, и что он по-прежнему в верхней одежде. Он сразу прошел в мою комнату, чтобы проверить. И мгновенно запаниковал, когда не нашел меня там. Я ощутила странный прилив воодушевления. Я была ему нужна. Очень нужна.
— В следующий раз, когда ты велишь мне оставаться в логове, я останусь, — пообещала я ему.
— Отлично, — горячо сказал он. — Что ты здесь делала, с закрытой дверью?
— Ждала, когда ты вернешься.
Почти правда. Не знаю, почему я уклонилась от ответа.
— И вот ты здесь, в паутине, с грязным лицом, — он коснулся моей щеки холодным пальцем. — Ты плакала. Две полосочки на щеках.
Он сунул руку в карман, вытащил не очень чистый платок и потянулся к моему лицу. Я отстранилась от него. Он посмотрел на тряпочку и грустно хмыкнул.
— Я не подумал. Пойдем. Заглянем на кухню, посмотрим, есть ли там теплая вода и чистые салфетки. Заодно и расскажешь мне, где же ты дожидалась моего возвращения.
Он не отпускал меня. Нес, будто не верил, что я нашлась. Я чувствовала, как гудит его сила, грозя обрушить стены и поглотить меня. Эта внутренняя буря была ужасна. Но я не скрывалась от нее. Этим вечером лучше переносить мучительность его прикосновений, чем отстраниться от единственного человека в мире, который, как я знала, любит меня. Подозреваю, в какой-то момент он решил точно так же.
На кухне он зачерпнул воды из теплого горшка, который всегда там стоял, и нашел чистую тряпку, чтобы я вытерла лицо. Я рассказала ему, что мне захотелось осмотреть шпионский коридор, что я зашла в него, но, когда свеча погасла, я заблудилась и испугалась. Он не спросил меня, как я нашла дорогу обратно. Уверена, он даже не представлял себе, как далеко я прошла по коридорам, а сама я не стала ему ничего рассказывать. Про Волка-Отца я тоже ничего не сказала.
Он перенес меня в мою комнату и нашел чистую рубашку. На то, что была на мне, был измазан весь подол, а носки, кажется, были не из шерсти, а из паутины и пыли. Он наблюдал, как я забралась в постель, а потом сидел рядом до тех пор, пока не решил, что я уснула. Потом он задул свечу и вышел из комнаты.
Я немного задремала, но у меня было два повода вскочить с кровати. Для начала я хотела найти глазок, который смотрел в мою комнату. Это заняло больше времени, чем я ожидала. Его хорошо спрятали в обшивке стены, и достаточно высоко, так, что можно увидеть почти всю комнату. Я ощупала стену рядом с ним, чтобы найти вход в шпионский коридор, но тщетно. Я замерзла и устала, теплая постель манила меня.
Однако, как только я залезла в нее и положила голову на подушку, спать расхотелось. После смерти мамы каждая ночь приносила с собой сны. Я устала от них, устала каждый день вспоминать и записывать их. Некоторые, самые страшные, повторялись. Один, про змеиную лодку, я ненавидела. И еще тот, где у меня не было рта, и я не могла закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего. Я помогала крысе спрятаться в моем сердце. В тумане бежали бок о бок два кролика, белый и черный, спасаясь от страшных хищников. Белого кролика пронзала точно пущенная стрела. Черный кролик кричал, умирая.
Я ненавидела эти сны, и все же каждый раз, когда они возвращались, я добавляла детали, замечания, проклятия в свой дневник.
Эта буря видений было чем-то новым, но не сном. Я видела их еще до своего рождения. Иногда я думала, что эти сны, эти мгновения жизни приходят ко мне от кого-то, с кем я связана. Я видела их в младенчестве, я видела их в детстве. Некоторые из них были приятные, другие — удивительно красивы. Некоторые пугали меня. Я никогда не забывала свои сны, как другие люди. Каждый из них был законченным отдельным воспоминанием, каких много в моей жизни: день, когда мы выбирали мед из ульев, или случай, когда я поскользнулась на лестнице и расцарапала обе коленки. Когда я была маленькой, я будто жила двумя жизнями: одну днем, вторую — ночью. Некоторые сны казались более важными, чем другие, но ни один из них не был глупым.
Но в ту ночь, когда пришел Волк-Отец, мне приснился необычный сон. И вдруг я поняла, что все мои сны делятся на два вида. На сны и Сны. И меня захватило непреодолимое желание начать заново записывать настоящие Сны во всех подробностях, и хорошенько спрятать эти записи. Будто я обнаружила разницу между речной галькой и драгоценными камнями и поняла, что все девять лет разбрасывалась богатством.
Я проснулась в закрытой занавесями кровати и тихо лежала в зимних сумерках, думая о том, что должна сделать. Хорошо, что я записывала все сны, но теперь, когда я поняла разницу, их надо было переписать заново. Мне нужны чернила, хорошие перья и подходящая бумага. Я знала, где их взять. Мне хотелось пергамент, но его бы не хватило. И не думаю, что я смогла бы убедить отца, что моя затея заслуживает пергамента. Может быть, позже я смогу приобрести бумагу такого качества, которого заслуживают мои Сны. Сейчас важнее записать их и сохранить в безопасном месте. Внезапно мне показалось, что есть только одно безопасное место для любой подобной работы. И это создало еще одну проблему.
Ибо я была уверена, что после моей ночной разведки отец ограничит мне доступ в шпионские коридоры Ивового леса. Эта мысль показалась мне невероятной.
Прошлой ночью я не все рассказала ему о своем путешествии. Он понял, что я была в коридорах и испугалась. Возможно, он решит, что это положит конец моим вылазкам. Но он может пойти и проверить. Я не сомневалась, что он найдет мой запас свечек и то место, где я уронила огарок. Пойдет ли он по моим следам, чтобы выяснить, как далеко я зашла? Я не знала. Вчера вечером, не найдя меня в комнате, он очень встревожился. Может быть, его успокоит моя радость от его возвращения?
Я встала и оделась быстрее, чем обычно. В комнате стоял холод. Я открыла сундук с зимней одеждой, подставила под нее ботинок и подтянулась, чтобы найти шерстяные штаны, стеганую тунику и ремень с застежкой в форме птицы. Я выросла. Штаны и туника стали мне малы. Надо сказать маме…
Закончив плакать, я подкинула углей в камин. Когда-то я просыпалась, а мама уже разжигала огонь в комнате и выкладывала мою одежду. Она это делала даже когда я подросла. Не думаю, что она жалела меня из-за небольшого роста, просто продолжала использовать ритуалы.
Нам обеим нравилось это. Я все еще скучала по ним. Но прошлое — в прошлом и что сделано — то сделано, сказала я себе. А жизнь будет продолжаться.
Я решила найти другой вход из кладовой и придумать способ сделать его доступным. И все-таки этого казалось недостаточно. Мне снова захотелось, чтобы из моей комнаты был выход в шпионские коридоры. Глазок говорил, что проход — прямо за стеной. Неужели была дверь, о которой не знал даже отец?
Я снова медленно пошла вдоль стен. Я видела глазок, но только потому, что знала, куда смотреть. Одна дырочка от сучка в обшивке показалась мне подходящей. Я осторожно простучала панель, с низа до верха, куда смогла дотянуться. Звуки только убедили меня, что те, кто делал коридоры в стенах, работали на совесть.
Внезапно я проголодалась. Я повернула ручку двери, распахнула ее и выскользнула из комнаты. Было очень рано, и в доме стояла тишина. Я бесшумно прошла через увешанный флагами зал, а потом спустилась по широкой лестнице. С тех пор, как я узнала про маленькие скрытые комнатки в потайных коридорах, Ивовый лес стал казаться мне еще огромнее. Спуск по лестнице для меня немногим отличался от прогулки на улице. Потолки казались такими же далекими, как небо, а сквозняки, гуляющие по дому, ничем не отличались от холодных ветров.