Я подозревала, что у меня не так много времени до возвращения отца. Мне нужно спрятать плащ, выгнать и наградить кота и вернуться в свою комнату прежде, чем меня потеряют. Я вернула узкую панель на место, стиснула зубы и пролезла мимо грязной кровати. Когда я оперлась на сдвинутую стеновую панель, она закачалась. Я вошла внутрь, ногой заталкивая кота обратно в коридор.
— Не ходи сюда! Здесь нет воды! — предупредила я его.
Он заворчал, но отступил. Я сунула плащ под мышку, поставила свечу и использовала всю свою силу, чтобы притянуть кровать на место. Когда это было сделано, я шагнула в шпионский коридор и толкнула скрытую дверь, которая захлопнулась за мной.
Сначала кот, решила я, и ему очень понравилось мое решение.
— Выведи нас к кладовой, — попросила я его шепотом. — За рыбой!
Страйпи пошел вперед, и я последовала за ним. Дважды он останавливался так резко, что я чуть не наступала на него. Но дорогу он знал, и вскоре мы дошли до потайной двери в кладовке и вышли в дом. Мне пришлось громоздить ящик на ящик, чтобы добраться до связок колбас, висевших слишком высоко. Мне опять не хватало поясного ножа. Пришлось зубами отгрызать пару колбасок. Кот жалобно мяукнул, напоминая о своей невыносимой жажде.
Мы отважились зайти в кухню, где я нашла для него воду. Он пил, пил, пил, пока я проверяла плащ-бабочку. Несмотря на вес, ткань выглядела очень прочной. Когда Страйпи напился, я наградила его колбаской и выпустила на кухонный двор. Он неслышно выбежал в ночь, когда я окликнула его:
— Что с крысами? Ты убил кого-нибудь из них?
Он убил несколько, а еще нашел и разорил два гнезда с крысятами.
— Ты вернешься завтра?
Это вряд ли. Ему не понравилось сидеть взаперти без воды. Он привык приходить и уходить, когда ему хочется. Высоко подняв хвост, он убежал в холодную ночь. Я его не винила. Слишком уж надолго я оставила его запертым и совершенно без воды. Но то, что он вынюхал два крысиных гнезда, меня насторожило. Необходимо срочно найти надежного кота-помощника.
Я услышала тихие звуки в доме и внезапно вспомнила, что мне нужно спешить. В кухню кто-то вошел, и я метнулась обратно в кладовку. Притушив свечу, я на ощупь нашла вход в тайный коридор и тщательно прикрыла дверь за собой. Меня окружила полная темнота. Я заверила себя, что теперь отлично знаю дорогу и свет мне совсем не нужен. Я старалась не думать о тех крысах, которых Страйпи еще не убил.
Мне потребовалось некоторое время, но вскоре я уже добралась до своего уютного логова рядом с кабинетом отца. В глазок бил слабый луч света. Я выглянула и увидела, что отец закрывает двери. Через мгновение он открыл вход в потайной коридор.
В темноте я встряхнула плащ-бабочку и сложила изнанкой вверх. Я не видела, что делаю. Оставалось лишь надеяться, что я не перепутала стороны. Пока он открывал дверь, я засунула плащ на полку, за свечи.
Сначала появились отблески огня. Свет и тени танцевали, текли и расширялись. Они показались из-за поворота и, как волна, поглотили меня. Я сидела тихо, сжимая потухшую свечу, пока отец не подошел ко мне. Когда свет достиг комнатки и отец разглядел меня, из его груди вырвался вздох облегчения.
— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал он мягко. — Ох, дорогая… У тебя погасла свеча? Ну и ночка у тебя выдалась. Мой бедный детеныш.
Чтобы пробраться в мое убежище, ему пришлось согнуться. Когда я встала, он склонился еще ниже, чтобы поцеловать меня в макушку. И замер на мгновение, будто обнюхивая меня.
— С тобой все в порядке?
Я кивнула.
— Теперь ты будешь прятаться здесь, если тебя что-то испугает?
На это я могла ответить правду.
— Да. Это место мое больше, чем любое другое в доме.
Он выпрямился и кивнул мне.
— Очень хорошо, — он попытался пожать плечами, но в таком тесном закутке у него не получилось. — Теперь пойдем со мной. До утра нам обоим надо немножко поспать.
Он пошел вперед, и я последовала за ним в его логово. Я наблюдала, как он закрывает панель и открывает высокие двери. Я следовала за его свечой, пока мы возвращались в главную часть дома. У подножия парадной лестницы он остановился, повернулся и посмотрел на меня сверху вниз.
— Твою комнату придется тщательно отмыть, прежде чем ты снова будешь спать там. А моя комната слишком запущена. Предлагаю поспать в гостиной мамы, там, где ты родилась.
Моего согласия он не ждал. Я снова шла за ним до уютной комнаты, которая когда-то служила мне детской. Здесь было холодно и темно. Отец зажег огарок свечи и оставил меня, чтобы принести угли для камина. Пока его не было, я стряхнула паутину со своей новой красной ночной рубашки и осмотрелась в плохо освещенной комнате мамы. С тех пор, как она умерла, мы редко заходили сюда. Ее присутствие было здесь повсюду: от готовых свечей в подсвечниках до пустых ваз для цветов. Нет, не присутствие. Я чувствовала здесь ее отсутствие. Прошлой зимой почти каждую ночь мы собирались здесь втроем. Рабочая корзинка мамы так и стояла на ее кресле. Я села в кресло и поставила ее на колени, спрятала ноги под ночную рубашку и прижала к себе корзинку.
Глава девятнадцатаяБез сил
И тогда, когда никто не ждет, когда умерла надежда и бегут белые пророки, там, где нельзя представить, будет найден Нежданный Сын. Он не будет знать отца своего и без матери расти будет. Он станет камушком на дороге, который свернет колесо с пути. Смерть будет алкать его, но снова и снова жажда ее не будет утолена. Похороненный и вставший из могилы, забытый, безымянный, одинокий и обесчещенный, он станет важнейшей силой в руках Белого Пророка, которые использует его без жалости и милосердия, как инструмент, который неизбежно затупится и раскрошится, придавая миру наилучшую форму.
Я убрал свиток в сторону, поражаясь, зачем я утруждаю себя этим чтением. Я принес его из моего логова в комнату Молли, где спала Би. Это был единственный свиток, который упоминал пророчество о Нежданном Сыне. И то — всего лишь обрывок. Я не нашел никаких ответов на вопрос, который хотел задать ему. Почему, после всех этих лет? Почему такое послание и такой курьер?
Я повертел свиток в руках, в тысячный раз изучая его. Это был старый кусок чего-то… не пергамент, не бумага. Мы с Чейдом не знали, что это такое. Очень темные чернила, ровные края каждой буквы. Материя, на которой записан текст, была очень гибкая и имела цвет меда. Если я подносил ее к огню, то сквозь нее виден был свет. Ни Чейд, ни я не могли прочитать его, но он попал к нам вместе с переводом, который, как заверил Чейд, был очень точным. Тогда он пробормотал что-то вроде «за такую цену он просто обязан быть точным».
В первый раз я увидел его мальчишкой, среди свитков и пергаментов о Белых пророках и их предсказаниях, которые собирал Чейд, Я обращал на них внимания не больше, чем на его увлечение разведением бузины и созданием яда из листьев ревеня. В те годы у Чейда было много навязчивых идей. Думаю, все эти пристрастия помогли ему сохранить ясный ум во время длительной одинокой работы как королевского шпиона. Конечно, я не связывал его увлечение Белыми Пророками с необычным шутом короля Шрюда. В те дни Шут для меня был просто шутом, бледным худым ребенком с бесцветными глазами и острым языком. В основном я его избегал. Я видел его шальные трюки, от которых у придворных замирало сердце. Слышал, как он способен нашинковать человеческую гордость острым, как бритва, сарказмом и искусной игрой слов.
Даже после того, как судьба свела нас, сначала как просто знакомых, а затем — как друзей, я не увидел связи. Прошло много лет, прежде чем Шут признался мне, что считал пророчество о Нежданном сыне предсказанием моего рождения. Это было одно из полусотни обрывков предсказаний, которые он собрал воедино. И тогда он пошел искать меня, своего Изменяющего, незаконнорожденного сына короля, отрекшегося от престола, в далеком северном крае. И вместе, заверял он меня, мы способны изменить будущее мира.
Он верил, что я — Нежданный Сын. В то время он был так настойчив, что я сам почти поверил в это. Конечно, смерть жаждала меня, и не раз он вмешивался, чтобы в последний момент вырвать меня из ее когтей. В конце концов я сделал то же самое для него. Мы достигли его цели, вернули драконов в мир, и на этом его дни как Белого Пророка были окончены.
И тогда он покинул меня, разорвав многолетнюю дружбу и отправившись туда, откуда пришел. Клеррес. Город, где-то далеко на юге, а может быть — просто название школы, где он вырос. За все время, что мы провели вместе, он крайне мало рассказывал мне о своей жизни до нашего знакомства. И когда он решил, что пришло время расстаться, то ушел. Он никогда не давал мне выбора и упорно отказывался от моего предложения пойти с ним. Как он сказал мне, он боялся, что я буду продолжать действовать как Изменяющий, и что вместе мы, не сознавая того, можем отменить все, чего добились. Он ушел, а я так и не смог проститься с ним. Многие годы понимание того, что он оставил меня без намерения вернуться, мелкими каплями проникало в мое сознание. И каждая капля приносила маленькую меру боли.
Через несколько месяцев после возвращения в Баккип я внезапно обнаружил, что у меня есть своя жизнь. Это был головокружительный опыт. Он тоже хотел, чтобы я следовал за своей собственной судьбой, и я никогда не сомневался в его искренности. Но и по прошествии многих лет после того, как я признал его отсутствие в моей жизни, заведомую законченность его поступка, его окончательность, какая-то часть моей души не могла успокоиться, ожидая его возвращения. Думаю, это потрясение бывает после разрыва любых отношений. Осознание непрерывности связи с тем, кто уже поставил точку и ушел. Несколько лет я ждал, как верный пес, которому приказали сидеть на месте. Я не имел никаких оснований полагать, что Шут потерял ко мне расположение или переменил обо мне мнение. И все же продолжительная звенящая тишина и неизменное отсутствие начала были похожи на неприязнь, или, того хуже, равнодушие.