Она вернулась на свою ферму в Фэрроу, где и родила меня. С ней вместе приехал человек по имени Роган Жесткие Руки, за которого она позже вышла замуж. Он служил солдатом вместе с ней. Он любил ее. В отношении меня, ее бастарда, он не испытывал столь добрых чувств, я отвечал ему тем же. Тем не менее мы оба любили мою мать и она любила нас, так что буду говорить о нем честно.
Он ничего не знал о фермерстве, но старался. Он был мне отцом, пока моя мать не умерла. И хотя он был черствым человеком и смотрел на меня как на досадную помеху, я встречал и худших отцов. Он поступал так, как считал должным поступать отцу: он учил меня подчиняться, трудиться и не задавать вопросов тем, кто сильнее. Более того, он тяжело трудился наравне с моей матерью, чтобы найти лишние гроши и отправить меня к местному писцу учиться читать и считать, что моя мать считала это необходимым, хотя сам он этим премудростям обучен не был. Думаю, он не задавался вопросом, любит ли он меня. Он поступал со мной по справедливости. А я, конечно, его ненавидел.
Все же в последние дни моей матери нас объединило общее горе. Ее смерть потрясла нас обоих, настолько бесполезная и глупая судьба постигла эту сильную женщину. Она поскользнулась на старой лестнице, забираясь на чердак в коровнике, и посадила занозу в запястье. Мать выдернула ее, крови почти не было. Но на следующий день вся рука отекла, а еще через день она умерла. Все произошло быстро. Мы вместе похоронили ее.
Следующим утром он посадил меня на мула с мешочком, в котором лежали яблоки, печенье и двенадцать полосок вяленого мяса. Еще он дал мне две серебрянные монеты и сказал, что если я не буду сворачивать с королевского тракта, то в конце концов доберусь до Баккипского замка. Он вложил мне в руки весьма помятый свиток, чтобы я передал его королю Шести Герцогств. С того дня, когда я из рук в руки передал свиток королю, я его больше не видел. Поскольку Роган Жесткие Руки не умел писать, то он, должно быть, был написан моей матерью. Я прочел только строчку с наружной стороны: "Лично королю Шести Герцогств".
Моя юность, Чейд Фаллстар.
Вмешательство Чейда походило на шепот над ухом. За той разницей, что шепот не мешал спать. Вмешательство Скилла же проигнорировать невозможно.
Фитц, ты когда-нибудь жалел о том, что ведешь записи?
Чейд никогда не спал. Еще когда я был мальчишкой, а с возрастом, казалось, он нуждался в сне все меньше и меньше. Как следствие он предполагал, что и я никогда не сплю, поэтому, когда я засыпал после дня, проведенного в тяжелом физическом труде, забыв возвести защиту вокруг своих мысли, он имел свойство вторгаться в мое убаюканное сознание, пренебрегая моим уединением так же, как он делал раньше, входя в мои спальные покои в Баккипском замке. Когда я был мальчишкой, он просто открывал секретную дверь в мою комнату, спустившись по потайной лестнице из своей тайной комнаты в башне в мои покои в замке. Теперь же, спустя годы, он с той же простотой вступал в мои мысли. "Скилл, - думал я про себя, - воистину удивительная магия, но в руках старика - поразительно раздражающая вещь".
Сбитый с толку, я перевернулся в кровати. Его голос в моей голове всегда звучал как не терпящий отлагательства приказ, так же как когда я был мальчиком, а он - гораздо более молодым человеком и моим наставником. Однако дело было не только в смысле его слов, а в том, что связь по Скиллу несла на себе отпечаток его представления обо мне. Как когда-то Неттл представляля меня скорее волком, чем человеком, и ее ощущение, что я был диким и недоверчивым зверем до сих пор накладывало отпечаток на наше общение по Скиллу, так и с Чейдом я всегда оставался двенадцатилетним учеником, полностью находящимся в его власти.
Я сосредоточил свой Скилл и ответил ему. Я спал.
Уверен, что еще не так уж поздно! До меня дошла картинка обстановки, в которой он находился. Это была уютная комната. Он сидел в мягком кресле и смотрел в огонь в небольшом камине. Рядом стоял столик, до меня доносился аромат изысканного красного вина в тонком бокале, который он держал в руках, и запах яблоневых поленьев в очаге. Все это сильно отличалось от рабочего кабинета убийцы, располагавшегося над моей спальней в дни моего детства в Баккипском замке. Тайный шпион, состоявший на службе Видящих, теперь был уважаемым политическим деятелем, советником короля Дьютифула. Иногда я размышлял, не скучал ли он от вновь обретенной благопристойности. Очевидно, что его это не утомляло!
Не так уж поздно для тебя, старик. Но я сегодня часами корпел над учетными книгами Ивового леса, а завтра на я должен встать с рассветом, чтобы поехать на рынок в Дубах-на-воде, где у меня назначена встреча с закупщиком шерсти.
Что за глупости. Что ты знаешь о шерсти и овцах? Отправь туда своего скотовода.
Не могу. Это полагается делать мне, а не ему. Вообще-то я многое узнал об овцах и шерсти за время, проведенное здесь. Я аккуратно отодвинулся от Молли, выскользнул из-под одеяла и стал на ощупь искать ступней тунику, которую бросил на пол. Нашел ее, подкинул ногой, поймал, натянул через голову и тихонько прошел через погруженную в темноту комнату.
Даже несмотря на то, что я не говорил вслух, я не хотел побеспокоить Молли. Последнее время она плохо спала, несколько раз я заставал ее, когда она смотрела на меня, а на ее лице блуждала изучающая улыбка. Что-то занимало ее мысли днем и не давало ей спать по ночам. Я хотел узнать ее секрет, но также знал, что не стоит на нее давить. Когда она будет готова, то расскажет сама. По крайней мере сегодня она спала глубоким сном, чему я был рад. Для моей Молли жизнь была тяжелее, чем для меня; невзгоды старения, которые миновали меня, в ее случае брали свое. "Несправедливо", - подумал я, но, выскользнув из спальни в коридор, я прогнал эту мысль.
Слишком поздно.
Молли нездоровится?
Она не больна. Просто годы берут свое.
Чейд, казалось, был удивлен. Ей не нужно мучиться. Круг с радостью поможет немного перестроить ее тело. Не сильно, только...
Ей не по душе подобное вмешательство, Чейд. Мы говорили об этом, и это ее решение. Она справляется со старостью по-своему.
Как пожелаешь. Я чувствовал, что он считал мое невмешательство глупостью.
Нет. Как пожелает она. Скилл в самом деле мог избавить Молли от мучивших ее болей. Когда я ложился спать с болью, то знал, что утром она пройдет. Ценой этих быстрых заживлений было то, что я ел, как портовый грузчик, однако без вреда для себя. По правде не такая уж высокая цена. Но ведь ты разбудил меня не из-за здоровья Молли. Ты хорошо себя чувствуешь?
Достаточно хорошо. Все еще набираю вес после лечения Скиллом. Кажется оно также решило ряд других мелких проблем со здоровьем, так что я считаю, что игра стоила свеч.
Покинув наши уютные покои в главной части здания, я на ощупь пробирался по обитым деревянными панелями коридорам, погруженным в темноту, направляясь в мало используемое западное крыло. Когда наше семейство сократилось, мы с Молли решили, что главного здания и северного крыла более чем достаточно для нас двоих и наших редких гостей. Холодное в зиму и прохладное летом, западное крыло было старейшей частью здания. Поскольку мы закрыли большую его часть, оно превратилось в последнее пристанище для скрипучих стульев и расшатанных столов, а также всего того, что Ревел посчитал слишком ветхим, чтобы использовать в хозяйстве, но все еще слишком хорошим, чтобы выбросить.
Дрожа от холода, я спешно шагал по темному коридору. Я отворил узкую дверь и во тьме спустился на один пролет по лестнице для слуг. Я прошел по узкому холлу, слегка касаясь стены кончиками пальцев, и открыл дверь в свой личный кабинет. Несколько угольков все еще теплились в камине. Я прошел мимо полок со свитками, встал на колено у огня, чтобы зажечь свечу, вернулся к своему столу и одну за другой зажег полусгоревшие свечи, стоявшие в подсвечнике. Перевод, которым я занимался вчера, лежал на своем прежнем месте на столе. Я сел в кресло и широко зевнул. Ближе к делу, старик!
Нет, я разбудил тебя не для того, чтобы обсуждать Молли, хотя меня действительно заботит ее здоровье, так как это отражается на концентрации Неттл и твоем благополучии. Все твои журналы и дневники, которые ты вел годами... ты когда-нибудь сожалел о сделанных тобой записях?
Я кратко обдумал его вопрос. Позади меня свет мерцающих свечей озорно плясал на стеллажах, заполненных свитками. Многие из свернутых в рулоны свитков были старыми, некоторые почти древними, их края были потрепаны, а пергамент пожелтел. Их копии, изготовленные мной на тонкой бумаге, зачастую были скреплены с моими переводами. Сохранение записанного на ветхих свитках было для меня приятной работой и, по мнению Чэйда, все еще являлось моей обязанностью.
Но Чейд говорил о других записях. Он имел в виду мои многочисленные попытки описать события моей собственной жизни. Я видел многие перемены, произошедшие в Шести Герцогствах, с тех пор как прибыл в Баккипский замок в качестве бастарда. Видел, как из изолированного и, как некоторые говорили, захолустного королевства, мы превратились в мощную торговую державу. Я стал свидетелем предательства, порожденного злом, и верности, оплаченной кровью. Видел убийство короля и, будучи убийцей сам, стремился отомстить. Я пожертвовал жизнью и смертью ряди своей семьи, и даже не один раз. Я видел, как умирали мои друзья.
Всю жизнь я переодически пытался записывать то, что я видел и делал. И достаточно часто мне приходилось поспешно уничтожать свои труды под страхом того, что они могли попасть не в те руки. Я содрогнулся, вспомнив об этом. Я сожалел только о времени, потраченном на записки, которые потом пришлось сжечь. Я всегда думаю о том, сколько времени потратил на записи, чтобы потом превратить их в пепел за считанные минуты.
Но ты всегда начинал с начала. Писать.