Она вцепилась в дверной косяк. На мгновение она замерла, и я испугался, что ранил ее чувства. Затем она заговорила, задержав дыхание.
- Я здесь, чтобы нарушить свое обещание.
- Что?
- Я больше не могу притворяться, что не беременна. Фитц, я рожаю. Ребенок родится сегодня ночью, - слабо улыбнулась она сквозь стиснутые зубы. Мгновением позже она глубоко вдохнула.
Я пристально посмотрел на нее.
- Я уверена, - ответила она на невысказанный вопрос. - Я почувствовала первые схватки несколько часов назад. Я ждала, пока они не станут сильнее и чаще, чтобы быть уверенной. Ребенок на подходе, Фитц.
Она ждала.
- Может быть, плохая еда? - я спросил ее. - Соус из баранины за ужином, кажется, был слишком острым даже для меня, и, возможно...
- Я не больна. И я не ужинала, если ты не заметил. Я рожаю. Да поможет нам Эда, Фитц, за всю жизнь у меня родились семеро живых детей и было всего два выкидыша. Тебе не кажется, что я должна бы понимать, что я ощущаю сейчас?
Я медленно встал. Ее лицо слабо блестело от пота. Лихорадка, усугубившая ее наваждение?
- Я пошлю за Тавией. Она может отправиться за целителем, пока я помогу тебе прилечь.
- Нет, - твердо сказала она. - Я не больна. Мне не нужен целитель. Акушерка не придет. И она, и Тавия считают меня сумасшедшей, также как и ты. Она вдохнула и задержала дыхание . Она закрыла глаза, сжала губы, костяшки ее пальцев, уцепившиеся за дверной косяк, побелели. После продолжительной паузы, она сказала:
- Я могу сделать это одна. Баррич всегда помогал мне с другими родами, но если я должна, я могу сделать это сама.
Понимала ли она, насколько это уязвило меня.
- Позволь мне отвести тебя в детскую, - сказал я. Я наполовину ожидал, что она оттолкнет меня, когда взял ее за руку, но вместо этого она тяжело навалилась на меня. Мы медленно шли сквозь темные залы, трижды останавливались и я подумал, что возможно, я должен буду нести ее. Нечто глубоко неправильное происходило с ней. Так долго дремавший во мне волк, встревожился, учуяв ее запах.
- Тебя стошнило? - я спросил ее. И: - У тебя нет температуры.
Она не ответила ни на один из вопросов.
Прошла вечность, прежде чем мы достигли ее покоев. Внутри горел огонь в камине. Было даже слишком тепло в конмате. Когда она села на низкий диван и застонала в судороге, я тихо сказал:
- Я мог бы принести чай, который поможет тебе очиститься. Я действительно полагаю...
- Я рожаю твоего ребенка. Если от тебя не будет никакой помощи, то оставь меня, - сказала она мне жестоко.
Я не выдержал. Я поднялся со своего места подле нее, повернулся и подошел к дверям. Там я остановился. Я никогда не узнаю, зачем. Возможно, я подумал, что присоединиться к ней в этом безумии будет лучше, нежели оставить ее одну. Или, возможно, что присоединиться к ней будет лучше, чем остаться в рациональном мире без нее. Я изменил свой голос, наполнив его любовью:
- Молли. Скажи мне, что тебе нужно? Я никогда этого не делал. Что мне следует принести, что мне следует сделать? Должен ли я позвать какую-нибудь женщину тебе на помощь?
Ее мускулы напряглись, когда я спросил; она ответила не сразу:
- Нет. Мне они не нужны. Они будут только ухмыляться и хихикать над глупой старухой. Так что я хочу, чтобы только ты был здесь. Если ты можешь, найди в себе силы поверить мне. По крайней мере, пока ты в этой комнате, Фитц, сдержи слово. Сделай вид, что веришь мне. - у нее снова перехватило дыхание и она наклонилась вперед над своим животом.Прошло время и она обратилась ко мне. - Принеси таз с подогретой водой, чтобы вымыть ребенка, когда он родится. И чистую ткань, чтобы вытереть его. Небольшой шнурок, чтобы туго перевязать. Кувшин холодной воды и чашку для меня. - И она снова, скрючившись, подалась вперед, испустив долгий и низкий стон.
И я ушел. Я наполнил кувшин горячей водой из чайника, который всегда держали возле очага. Я находился в комфортном, знакомом хаосе ночной кухни. Огонь слегка потрескивал, в мисках медленно поднималось тесто для выпечки завтрашнего хлеба, а из стоявшей в глубине очага кастрюли разносился запах ароматного говяжьего бульона. Я нашел кадку и набрал большую кружку холодной воды. Вытащил из стопки чистого белья кусок ткани, и разместил все это на подносе. Какое-то время я стоял и вдыхал спокойствие и умиротворение упорядоченной жизни кухни в тихий час.
-Ох, Молли, - сказал я безмолвным стенам. Затем я вооружился мужеством, словно обнаженным холодным клинком, поднял тяжелый поднос, сбалансировал его и направился вперед, через тихие залы Ивового Леса.
Я плечом отпер дверь, поставил на стол поднос и подошел к дивану у камина. Комната пропахла потом. Молли молчала; она уронила голову на грудь. После всего этого, она могла заснуть, сидя перед огнем? :
Она сидела с широко расставленными ногами на краю дивана, ее ночная рубашка была закатана до бедер. Ее сжатые руки находились между ее колен и на ее руках покоился самый крошечный ребенок, которого я когда-либо видел. Я пошатнулся и , близкий к обмороку, опустился на колени, глядя широко раскрытыми глазами. Такое маленькое существо, покрытое кровью и слизью. Глаза ребенка были открыты. Мой голос дрожал, когда я спросил:
- Это ребенок?
Она подняла глаза и посмотрела на меня с терпимостью, приходящей с годами. Глупый, любимый мужчина. Даже не смотря на истощение, она улыбнулась мне. Триумф и любовь в этом взгляде я не заслуживал. Ни упрека моим сомнениям. Она тихо заговорила:
- Да. Она - наш ребенок. Наконец.
Крошка была темно-красной с бледной толстой пуповиной, тянувшейся от ее живота к последу у ног Молли.
Я с трудом смог вдохнуть. Полнейшая радость соперничала с глубочайшим стыдом. Я сомневался в ней. Я не заслужил этого чуда. Жизнь накажет меня, я был абсолютно уверен в этом. Мой голос показался мне ребяческим, когда я спросил умоляющим голосом: - Она жива?
Молли звучала истощенно.
- Она такая маленькая. Половина амбарной кошки! Ох, Фитц, как такое может быть? Такая длительная беременность и такой маленький ребенок. - она судорожно вздохнула, практично подавляя рыдания. - Принеси мне тазик с теплой водой и мягкие полотенца. И что-нибудь, чтобы перерезать пуповину.
- Немедленно!
Я все принес и поставил у ее ног. Ребенок все-еще отдыхал в материнских руках, наблюдая за ней. Молли провела пальцами по маленькому рту ребенка, погладила ее по щеке.
- Ты такая спокойная, - сказала она, и ее пальцы сдвинулись на грудь ребенка. Я видел, как она прижала их, чтобы почувствовать как бьется там сердце. Молли посмотрела на меня. - Как птичье сердце, - сказала она.
Младенец слегка пошевелился и глубоко вздохнул. Вдруг она вздрогнула и Молли прижала ее к груди. Она вглядывалась в маленькой личико и проговорила:
- Такая крошечная. Мы так долго тебя ждали, мы ждали годами. И теперь ты с нами, а я сомневаюсь, что ты останешься хотя бы на день.
Я хотел ее успокоить, но я знал, что она права. Молли начала дрожать от усталости после родов. Тем не менее, это она перевязала пуповину и отрезала ее. Она наклонилась, чтобы проверить, теплая ли вода, а затем опустила в нее ребенка. Аккуратно ее руки смыли кровь. Крошечный череп был покрыт пушистыми, бледными волосами.
- У нее синие глаза!
- Все дети рождаются с синими глазами. Они изменятся.
Молли подняла ребенка, и с завидной легкостью переложила ее из полотенца в мягкое белое одеяло и запеленала в аккуратный кулек, подобно гладкому кокону мотылька. Молли посмотрела на меня и покачала головой моему онемевшему изумлению. - Пожалуйста, возьми ее. Я должна осмотреть себя сейчас.
- Я могу уронить ее! - я был в ужасе.
Серьезный взгляд Молли встретился с моим.
- Возьми ее. Не опускай ее. Я понятия не имею, как долго она пробудет с нами. Держи ее пока сможешь. Если она покинет нас, то она уйдет поддерживаемая нами, а не одинокая в своей колыбели.
Ее слова заставили слезы покатиться по моим щекам. Но я повиновался, смиренный в своем понимании, как не прав я был. Я передвинулся к краю ее софы, сел, и взял свою новую дочь, вглядываясь в ее лицо. Ее синие глаза непоколебимо встретились с моими. Она не плакала, как это делали все младенцы в моем представлении. Она была совершенно спокойной. И такой неподвижной.
Я встретил ее взгляд: она смотрела на меня, будет знала все ответы к любым загадкам. Я наклонился, вдыхая ее запах, и волк внутри меня высоко подпрыгнул. Моя. Внезапно она стала очевидно моей во всех отношениях. Мой детеныш, которого необходимо защищать. Моя. С этого момента, я бы скорее умер, чем увидел вред, нанесенный ей. Моя. Уит подсказал мне, что эта маленькая искра жизни ярко горит. Крошечная, какой она была, она никогда не станет добычей.
Я взглянул на Молли. Она обмывала себя. Я прижал указательный палец к переносице своего ребенка и очень осторожно потянулся к ней скиллом. Я не был уверен в правильности своего поступка, но безжалостно оттолкнул все угрызения совести по этому поводу.она была слишком мала, чтобы просить у нее разрешения. Я ясно знал, что предназначен для этого. Если я мог найти то, что физически неправильно было с ребенком, то я хотел бы сделать все возможное, чтобы исправить это, хотя бы это могло истощить и все мои способности до предела и те малые жизненные силы, что у нее были. Ребенок был таким маленьким, ее синие глаза встретились с моими пока я ее исследовал. Такое тоненькое тельце. Я почувствовал, как ее сердце перекачивает кровь, как в легкие поступает воздух. Она была крохотная но если бы с ней что-то и было не так, я никак не мог обнаружить это. Она слабо сопротивлялась, морща свой ротик, как будто собираясь заплакать, но я был неотступен.
Между нами пролегла тень. Я виновато взглянул вверх. Молли стояла над нами в чистой мягкой одежде, готовая забрать у меня ребенка. Когда я передавал ее ей, я тихо сказал:- Молли, она прекрасна. И внутри и снаружи. Ребенок погрузился в ее объятия, явно расслабившись. Сердилась ли она на меня за применение скилла? Я посмттрел на Молли, и стыдясь своего невежества, поинтересовался: Действительно ли она настолько мала для новорожденного?