луги в тех редких случаях, когда были вынуждены обращаться к Пчелке.
Вместо этого, Молли искренне объясняла Пчелке каждый аспект своей работы, словно однажды ей потребуются знания о том, как выкуривать улей или формировать горячий воск для свечей и полировать серебро, или заправлять кровать. И Пчелка, в своем наивном представлении, отражала серьезность Молли, глядя на то, что она ей показывала и невнятно повторяла за ней. Случай, когда ондни летним днем я нашел Молли, обучавшую ее ухаживать за ульями заставил меня нервничать больше всего. За столько лет я привык к спокойному понимаю Молли, что пчелы могу жалить ее руки в ходе ее работы. Но чего я не ожидал, так это увидеть маленькую Пчелку, стоящую рядом с матерью с ведерком в руках, всю облепленную пчелами. Ребенок блаженно улыбался, ее глаза были почти закрыты. Время от времени она хихикала и немного раскачивалась, будто пушистые существа щекотали ее.
- Молли, - сказал я тоном предупреждения, но моя леди была настолько увлечена своим делом, что я не была уверен, видела ли она, что произошло с ее ребенком.
Она медленно повернулась помня о своих жужжащих подопечных.
- Малышка, - сказал я с тихой тревогой, - Она вся в пчелах.
Молли посмотрела вниз и обернулась назад. Легкая улыбка появилась на ее лице.
- Пчелка! Ты помогаешь мне ухаживать за ульями?
Наша маленькая дочь взглянула на мать и что-то пролепетала ей в ответ. Молли засмеялась. - С ней все в порядке, дорогой. Она совсем не боится их.
Но я боялся.
- Пчелка, отойди от них. Иди к папе, - я позвал ее. Она повернулась и посмотрела мимо меня. Она никогда по собственному желанию не смотрела мне в глаза. Она что-то опять пролепетала матери.
- С ней все в порядке, дорогая. Она говорит, ты беспокоился, потому что не знаешь пчел, так как я и она. Иди. А мы еще побудем.
Поэтому я оставил их, проведя в тревоге час в моем кабинете. Я задавался вопросом, был ли у моего ребенка Уит, и мог ли ребенок, обладающий Уитом связать себя с пчелами. " Не смеши", фыркнул во мне волк. И настоял, что если бы это было было так, он бы почувствовал это. Я мог только надеяться на это.
Очередной год подошел к концу, Пчелка медленно росла. Наши жизни изменились, Молли сконцентрировала все свои дни вокруг нашей дочери, а я ходил вокруг них кругами, дивясь их совместным занятиям. К тому времени Пчелке исполнилось семь, она была настоящей помощницей своей матери, в своих простых делах. Я наблюдал за тем, как Молли становится медлительнее и ощущает бремя прожитых лет. Пчелка могла подобрать то, что уронила Молли, могла собирать травы, на которые указывала Молли или подать ей что-нибудь с самых низких полок в комнате для шиться.
Она выглядела как маленькая пекси, когда повсюду следовала за своей мамой и помогала ей по мере своих возможностей. Молли выбирала нежнейшую шерсть и красила ее в самые яркие цвета, которые только могла создать, для того чтобы порадовать Пчелку равно как и для того, чтобы ее легче было отыскать в высокой луговой траве. В семь лет она была ростом чуть выше талии Молли. Бледно-голубые глаза и светлые брови, в добавок к сильно кучерявым волосам делали выражение ее лица постоянно удивленным. Ее волосы мгновенно спутывались в узлы при порыве легчайшего ветерка и росли так медленно, что Молли отчаялась в том, что Пчелка когда-нибудь будет выглядеть как девочка.
Когда же пушистое облако идеальных кудряшек отросло до плеч, оно было таким тонким, что Молли приходилось мочить волосы, расчесывать и заплетать в длинную косу. Они пришли показаться мне: моя девочка была одета в простую желтую тунику и зеленые гамаши, такие же, какие мы с Молли носили, когда были детьми. Увидев ее я улыбнулся и сказал Молли:
- Это самый маленький воин, которого мне доводилось видеть! - ибо точно также всегда заплетали свои волосы солдаты Бака. Пчелка удивила меня радостно вскрикнув от восторга, услышав мои слова.
И таким образом проходили наши дни, Молли получала удовольствие от нашего своеобразного ребенка, а я был удовлетворен ее радостью. Несмотря на свои годы, Молли как ребенок возилась с нашей Пчелкой, хватала и высоко подбрасывала ее, или безрассудно бегала кругами, иногда даже сквозь ухоженные цветы и травяные грядки в саду Пейшенс. Круг за кругом они носились, пока Молли не начинала кашлять и сипеть . Пчелка останавливалсь сразу, как только останавливать Молли и подходила к ней, чтобы встать рядом и наблюдать за ней с нежной озабоченностью. Были времена, когда я мечтал жаждал присоединится к ним, подпрыгнуть и наброситься на своего ребенка и повалить на траву, чтобы услышать ее смех. Но я знал, что не получу желанного отклика.
Потому как не смотря на убежденность Молли в том, что ребенок не испытывал ко мне неприязни, Пчелка держалась от меня подальше. Она редко подходила ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и если я присаживался рядом с ней, чтобы посмотреть как она вышивает, она всегда втягивала голову в плечи и немного отворачивалась от меня. Она редко смотрела мне в глаза. Несколько раз, когда она засыпала на стуле рядом с Молли, я брал ее на руки и пытался унести и положить ее в кроватку. Но от моего прикосновения, бодрствующая или спящая, она напрягалась и изгибала спину словно бьющаяся рыба, стараясь отстраниться от меня. Мне с трудом удавалось поставить ее на пол, чтобы не уронить, и после нескольких попыток я перестал дотрагиваться до нее. Я думаю, что Молли испытала облегчение, когда я уступил желанию Пчелки в этом отношении.
Таким образом, Молли удовлетворяла, практически все нужды Пчелки. Она научила нашего ребенка содержать себя в чистоте, и приводить в порядок ее комнату, насколько это было возможно для маленького человека. У Молли была маленькая кровать сконструированная для нее, и постельные принадлежности маленького размера. Она требовала содержать игрушки в порядке и все делать самостоятельно, словно она была крестьянским ребенком. Я одобрял все это.
Молли научила ее собирать в лесу грибы и ягоды, а также травы, которые мы не могли просто вырастить в нашем саду. В садах и теплицах, я находил их вдвоем снимающих гусениц с листьев или собирающих лекарственные растения для засушивания. Проходя мимо комнаты, где Молли работала с воском я видел как Пчелка стояла у стола и держала тонкий фитиль, пока Молли аккуратно выливала воск. Также они вместе выуживали золотой мед из сот и укладывали его в маленькие горшочки, чтобы обеспечить нас сладким на зиму.
Они сформировали прекрасный тандем: Молли и Пчелка. Я осознал, что хотя Пчелка и не была ребенком, о котором я мечтал, она была совершенством для Молли. Она была безгранично предана своей матери и внимательно улавливала малейшее изменение выражений ее лица. И когда уединившись, они исключали меня из своего общения – я не обижался. Молли заслуживала ту радость, которую приносил ей ребенок.
Так что я довольствовался своим положением на границе их мира, мотылек, бьющийся в окно, наполненное теплом и светом. Постепенно я перестал пользоваться своим кабинетом, забирая свою работу над переводом в комнату, где родилась Пчелка. К тому времени, когда Пчелке исполнилось семь, я проводил большую часть вечером в этой тепло освещаемой комнате. Мерцающие свечи Молли источали ароматы вереска и лаванды, или шалфея, или розы в зависимости от ее настроения. Они и Пчелка вместе делали простые стежки, в то же время Молли тихо напевала старые обучающие песни о травах, пчелах, грибах и цветах.
Однажды вечером я занимался своей работой, огонь тихо потрескивал и Молли напевала, вышивая рисунок на воротнике маленькой красной ночной сорочки для Пчелки, когда я осознал, что моя дочь прекратила сортировать мотки ниток для матери и подошла к моему столу. Я старался не смотреть на нее. Это было так, словно колибри парила возле меня. Я не мог вспомнить, чтобы она по собственному желанию подходила ко мне так близко.
Я боялся, что она убежит, если я повернусь. Так что я продолжал старательно копировать древнюю иллюстрацию на свитке о свойствах паслена и его семействе. В нем говорилось, что одна из разновидностей семейства, коротая произрастает в пустынных районах, имеет красные съедобные плоды. Я скептически относился к подобным заявлениям о токсичных растениях, но, тем не менее, копировал текст и делал все возможное, чтобы воспроизвести иллюстрации листьев, ярких цветов и висячих фруктов. Я начал раскрашивать цветы желтым. Именно это,я полагаю, привлекло внимание Пчелки и она подошла ко мне.. Я слышал ее дыхание сквозь открытый рот и понял, что Молли прекратила напевать. Мне не требовалось оборачиваться, чтобы понять, что она наблюдает за нашим ребенком с тем же любопытством, что ощущал и я.
Маленькая ручка прикоснулась к краю моего стола и медленно потянулась к краю страницы. Я продолжал работать. Я сделал вид, что не замечаю. Я снова опустил кисть и добавил другой желтый цветок. Так тихо, словно шум закипающего на огне чайника, Пчелка что-то прошептала.
- Желтый, - сказал я, будто я был Молли, делающей вид, что знает ее мысли. - Я рисую маленькие желтые цветочки.
Снова невнятный шепот, на этот раз немного громче с вопросительной интонацией.
- Зеленый, -сказал я ей. Я поднял пузырек с чернилами и показал ей. - По краям будут такие зеленые листья. И я смешаю зеленый и желтый для центра, и зеленый и черный для стебельков.
Маленькая ручка вцепилась в уголок моего листа. Ее пальцы подняли его и потянули.
- Осторожно! - предупредил ее я и получил каскад невнятного шепота и бормотания с умоляющими интонациями.
- Фитц, - мягко упрекнула меня Молли. - Она просит у тебя лист бумаги. И перо с чернилами.
Я перевел взгляд на Молли. Она стойко встретила мои глаза, ее брови приподнялись, обозначая, что я был либо непроходимо глуп, либо вовсе неразумен. Счастливые утвердительные ноты в бормотании Пчелки подтверждали ее правоту. Я посмотрел на Пчелку. Она подняла личико и смотрела мимо меня, но не отступала.
- Бумага, - сказал я, и не колеблясь взял лист самого лучшего качества, высланного мне Чейдом. - И перо. - Одно из тех, что я только что подрезал.