- Здесь не грязно.
- Почему ты одета как мальчишка?
Я взглянула на мои тунику и леггинсы. На лодыжке я заметила паутину. Я стряхнула ее.
- Я одеваюсь комфортно. А тебе нравится носить все эти слои юбок?
Шун расправила их волнами вокруг себя. Они были похожи на распустившиеся лепестки цветка. Верхние юбки были на оттенок светлее принятого в Баккипе синего. Нижняя юбка была еще светлее, даже голубой, и кружевная оборка демонстрировалась намеренно. Она соответствовала бледно-голубому лифу платья и кружева на ней были такими же как на манжетах и вороте. Это платье и юбка были доставлены точно не с окрестного рынка. Вероятно, они были сшиты специально для нее. Она удовлетворенно погладила юбки.
- Они теплые. И очень красивые. И очень дорогие, - она подняла руку и коснулась серег, будто бы я не заметила их. - И вот еще. Жемчуг из Джамелии. Мне подарил их Лорд Чейд.
На мне была надета простая туника, сшитая моей матерью, скромная, с длинными шерстяными рукавами. Моя туника перевязывалась кожаным поясом по талию и ниспадала до колен. Под ней я носила только шерстяные леггинсы и мягкие тапочки. Никогда ранее никто не полагал, что я одета как мальчик, но сейчас я вспомнила, во что обычно одевались мальчишки. Не так уж и отличалась их одежда от моей. Даже кухонные девочки постоянно носили юбки. Я оглядела манжеты рукавов. Они были перепачканы паутиной и мелом благодаря моему путешествию. Колени на леггинсах тоже были грязными. Я вдруг поняла, что мама обязательно заставила бы меня переодеться, прежде чем я спущусь к обеду и гостям, возможно, в мои красные юбки. Она бы вплела в волосы ленты. Я подняла руку к волосам и пригладила то, что от них осталось.
Шун кивнула.
- Так немного лучше. А то торчали как перья на голове птицы.
- Они слишком коротки, чтобы заплетать. Я обрезала их, потому что моя мама умерла, - на мгновение я прямо посмотрела на нее.
Шун прохладно встретила мой взгляд. Затем она сказала.
- Я могу только мечтать, чтобы моя мать умерла. Думаю, это сделало бы мою жизнь проще.
Я уставилась на ее колени. Ее слова задели меня, и я пыталась понять, почему. Мгновение спустя я поняла. Она была уверена, что ее боль значительнее моей. Я осознала, что для нее жизнь ее жестокой матери является большей трагедией, чем смерть моей. И в этот момент я ее возненавидела. Но также я обнаружила еще одну важную вещь. Я могла сделать то, что мог мой отец: поднять глаза и встретить ее взгляд, и ничего из того, о чем я думала, не отобразится на моем лице.
Эта мысль меня удивила. Я молча изучала ее, и поняла, что она лишена этой способности. Все, что она чувствовала в этот момент, было написано у нее на лице. Может быть, она полагала, что я слишком мала, чтобы читать по ее лицу, или я просто не могла этого делать. Но она не пыталась утаить что-либо от меня. Она знала, что ее жестокие слова причинят мне боль. Она была несчастна и недовольна пребыванием в моем доме, ее раздражало то, что ее оставили со мной. И все свои страдания она направила на меня, просто потому что я была там. И еще потому, что по ее мнению я не могла нанести ответный удар.
Мне не было ее жалко. Она была слишком опасной, чтобы жалеть ее. Я подозревала, что ее гнусное легкомыслие может проявляться в жестокости, такой, которую я никогда не испытывала от взрослых. Я вдруг испугалась, что она может уничтожить всех нас, отнять тот покой, который обрели мы с отцом. Она сидела в своих красивых одеждах и жемчужных серьгах и смотрела на меня, такую маленькую, и, как она полагала, очень неопытную, а еще грязную и простую. Конечно. Она считала, что я дочь помещика Тома Баджерлока. А не последняя принцесса из рода Видящих! Просто дочь овдовевшего сторожа Ивового леса. Тем не менее, у меня были дом и отец, который любил меня, а также воспоминания о матери, обожавшей меня. Ничего из этого не казалось для нее прекрасным.
- Ты притихла, - она пристально наблюдала за мной. Она была похожа на скучающую кошку, которая тыкает в мышку, чтобы проверить, умерла она окончательно или нет.
- Уже поздно для меня. Я же ребенок, ты знаешь. Чаще всего, я ложусь спать довольно рано, - я зевнула, не прикрывая рот. И мягче добавила. - И все эти жалостливые истории о себе всегда заставляют меня скучать, и поэтому я становлюсь сонной.
Она уставилась на меня, ее глаза позеленели. Она потянулась, будто бы приводя в порядок свои волосы, и вытащила указательным пальцем одну из длинных шпилек, намеренно привлекая мое внимание к ней. Неужели она вздумала угрожать мне ею? Она резко встала и я тоже вскочила на ноги. Бьюсь об заклад, я могла бы обогнать ее, но пробежать мимо нее к двери могло стать проблемой. Я услышала шум в гостиной, и мгновением спустя Риддл открыл дверь. Мой отец следовал за ним.
- Спокойной ночи, - весело крикнула я. Я пробежала мимо сердитой Шун, чтобы быстро обнять отца и затем поспешно сделать шаг назад. - Такой длинный день, так много неожиданных событий. Я очень устала. Думаю, теперь мне пора отправиться в постель.
- Что же, - мой отец выглядел удивленным. - Если ты устала. Тебя проводить в комнату?
- Да, - ответил Риддл прежде, чем я что-либо успела сказать. Шун, улыбаясь, поправляла волосы, шпилька скользнула обратно в связанные локоны. - Она себя не очень хорошо чувствовала ранее. Ты должен проследить, чтобы она хорошенько закуталась и убедиться, что огонь в очаге горит хорошо.
- Да. Должен, - согласился он. Он улыбнулся и кивнул, будто было совершенно нормально, что я собираюсь в кровать в такой час. Обычно мы допоздна сидели в его кабинете, и часто я засыпала у камина в его комнате. Затем он попросил прощения у своих гостей, пообещал вернуться, взял меня за руку и мы вышли. Я не убирала свою руку, пока дверь не закрылась позади нас.
- Что случилось? - спросил он сразу, как только мы направились к лестнице в мою комнату.
- Ничего. Уже ночь. Я отправляюсь в постель. Это то, что делают дети, как я и сказала.
- Лицо Шун раскраснелось.
- Полагаю, она сидела к огню слишком близко.
- Пчелка, - он лишь назвал меня по имени, но я расслышала упрек. Я молчала. Я чувствовала, что не заслуживаю этого. Должна ли я рассказать ему о её шпильке? Несомненно, он сочтет меня глупой.
Мы дошли до моей двери, и я схватила ручку прежде, чем он. - Я хочу только отправиться в свою кровать, вот и все. А тебе, разумеется, нужно поскорее вернуться туда, чтобы пообщаться с другими взрослыми.
- Пчелка! - воскликнул он, и теперь я расслышала, что ему больно, будто я нанесла удар, а еще он немного провоцировал меня. Я не шелохнулась. Пусть идет и суетится вокруг дурной и жалкой Шун. Ей нужно сочувствие, мне - нет. Его лицо стало прежним. - Оставайся здесь, пока я проверяю твою комнату.
Я сделала так, как сказал он - оставалась у открытой двери. Но в тот момент, когда он выходил, я проскользнула мимо него и закрыла за собой дверь. Я ждала, вцепившись в ручку, что он попытается войти, чтобы поговорить со мной. Но он этого не сделал. И я знала, что не сделает. Я прошлась по комнате и подбросила еще одно полено в огонь. Мне не хотелось спать.
Я сняла одежду, разложила ее и понюхала. Не только грязь, но и, безусловно, запах мышей, вероятно, из тайных коридоров. Я подумала о Полосатом, патрулирующем мышей и крыс. Я думала украдкой оставить мою комнату и направиться к кабинету отца, проверить, не вернулся ли кот. Но мне бы пришлось заново одеваться, да и если бы отец поймал меня, блуждающую по залам, он бы рассердился. Я решила встать пораньше. Обе мои зимние ночные рубахи были затхлыми. Когда была жива мама, вся одежда всегда пахла кедром и травами, когда они находились в сундуке, или лавандой, если были только что постираны. Я подозревала, что слуги стали меньше заботиться о качестве выполняемой работы после смерти моей мамы, и это был первый раз, когда я поняла, каким образом это непосредственно влияет на меня.
Я винила отца. Теперь я винила себя. С чего я вообще взяла, что он имеет представление обо всех этих вещах? Он, вероятно, и понятия не имел, что прошло несколько недель с тех пор как я в последний раз целиком мылась или мыла голову. Правда, была зима, но моя мама всегда купала меня в ванной, по крайней мере, раз в неделю, даже зимой. Я подумала, означает ли пополнение штата слуг, что все будет как раньше. Скорее всего, нет, решила я. Я сомневалась, что они будут что-то делать, пока кто-то не возьмет бразды правления.
Может быть, Шун? Эта мысль заставила мою спину одеревенеть. Нет. Я. На самом деле, это была моя обязанность. Я была здесь женщиной, состоящей на службе у моей сестры, и в доме моей сестры. Я представила, что слуги моего отца продолжали выполнять свою работу как и раньше. Ревел держал их в ежовых рукавицах. Но моя мать сама контролировала домашний персонал. Ревел хорошо справлялся с реализацией своих фантазий, но я не думаю, что он ежедневно руководил мытьем полов или борьбой с пылью. Я должна была начать этим заниматься.
Я надела свою затхлую ночную рубашку. Я посмотрела на свои ноги и использовала оставшуюся в кувшине воду, чтобы умыться, вымыть руки и помыть ноги. Я подбросила поленьев в камин и забралась в постель. Было столько всего, что мне следовало обдумать, что мне казалось, будто я никогда не засну.
Но я ошибалась, потому что я проснулась, когда бесцветная девушка склонилась над моей кроватью. Алые слезы на щеках. Розовая кровь и пена на губах. Она смотрела на меня.
- Послание, - сказала она, сплевывая кровь вместе со словами, а затем она упала на меня.
Я вскрикнула и вырвалась из-под нее. Она вцепилась в меня, но я спрыгнула с кровати и менее чем за одно мгновение была у двери. Я беззвучно кричала. Я на ощупь отыскала защелку на моей двери, а затем в панике распахнула ее и выскочила в темный коридор. Мои босые ноги шлепали по полу, и я тихо вскрикнула. Что мне делать, если дверь в спальню моего отца закрыта, что если он остался там, внизу в своем кабинете или где-то еще в доме?