По словам Тодда, он рассказывал об этом и своей давней любовнице. Она заявила под протокол, что эта информация ее удивляет, а если он ей что-то подобное и сообщал, то, наверное, в какой-то непонятной ей зашифрованной форме.
Примечательно, что обману с собакой Кэлы Колхепп придает не меньшее значение, чем совершенным им убийствам. Он не переносил даже малейших попыток обмана. Еще более важным является то, что человек, знавший правду о резне в мотосалоне и своевременно сообщивший об этом полиции, смог бы тем самым предотвратить как минимум еще три убийства.
Меня не удивило и то, что, со слов Колхеппа, Лоусон был не единственным, к кому тот обращался. Он явно чувствовал потребность рассказать об этом кому-то еще. К сожалению, у него ничего не получилось: «Много лет спустя, между 2012-м и 2015-м, я попробовал открыться одному знакомому, набожному семейному человеку, хотел попросить его помочь мне исправить свою жизнь. Но говорил так уклончиво, что он вообще не понял, о чем я».
Касаясь исчезновения Кэлы Браун, Колхепп написал: «Дастин заподозрил меня сразу же. В моем окружении понимали, что что-то не так, но не что именно».
Другие инициативные стратегии полиции не сработали бы в случае Тодда. Хотя он и согласился, что, как я предполагал, «по многу раз на дню смотрел, что пишут в новостях и онлайн-изданиях о расследовании», но в то же время «вообще не хранил сувениров, кроме винтовки, которую привез однажды из Мексики. С родственниками, полицией и СМИ я не связывался. В расследование не встревал».
В проформе протокола есть длинный список дескриптивных слов, относимых к совершенным преступлениям, напротив каждого из которых нужно проставить цифровое обозначение важности данного фактора. На первой странице этого раздела упоминались изнасилование, совершенное Колхеппом в пятнадцатилетием возрасте, резня в мотосалоне и убийство Чарли Карвера с заточением Кэлы Браун, совершенные им соответственно в возрасте 32 и 45 лет. В каждом из этих случаев Тодд обозначил слова «ярость» и «враждебность» цифрой 1, то есть как самые важные. А «одиночество» и «отчаяние» обозначил цифрой 5, то есть как отсутствующие в принципе.
Самые интересные изменения претерпело определение «спокойно и непринужденно». Колхепп указал, что на момент убийства и похищения Карвера и Браун это были господствующие элементы его настроения. Во время убийства в мотосалоне они имели существенно важное значение. Зато во время изнасилования соседской девочки Тодд оценил этот элемент как «отсутствующий в принципе»: он был отнюдь не спокоен. Это говорило о том, что с возрастом насильственные преступления становились для него все более привычным делом.
В отличие от «азарта» большинства убийц-маньяков, «азарт» Колхеппа в момент совершения преступлений был на минимальном уровне: он обозначил его цифрой 4. Что же касалось «страха», «испуга» и «ужаса», то Тодд их практически не испытывал. Его сожаления по поводу резни в мотосалоне и убийства Карвера были минимальными, но зато это было господствующим чувством после изнасилования, за которое он сел. Помимо этого, тогда Колхепп был в значительной степени «расстроен», «несчастен» и «опечален», чего почти не испытывал по поводу содеянного с Чарли и Кэлой и вообще не ощущал после убийства в мотосалоне.
Мария говорила, что никогда не забудет сказанные Колхеппом ужасные слова: «Поймите, для меня это как машину помыть или мусор вынести».
Один из протокольных вопросов гласит: «Как вы опишете характер разговора при совершении каждого из преступлений?» Он призван выявить наличие у преступника некой стратегии и излюбленного «сценария», которым он обычно следует. Колхепп ответил так: «Убивая, я был молчалив и полностью сосредоточен на том, что делаю. Говорил спокойно, коротко и ясно, только чтобы объяснить, что хочу». И делает убедительное пояснение: «В мотосалоне я говорил только то, что было нужно для контроля над ситуацией. Я был уверен, что четверых-шестерых спокойно уложу, но мне не улыбалось, если бы они сбились в кучку, еще и с оружием. Так что я двигался по заранее рассчитанной траектории».
При том что Колхепп утверждал об отсутствии интереса к сексуальному подавлению, сохранение общего контроля над любой ситуацией имело для него очевидно важнейшее значение:
«С Меган я заговорил только после того, как застрелил Джонни, когда она запаниковала по поводу того, чем обернулся их план [якобы ограбления], и стала умолять не насиловать ее и не калечить. Я спокойно объяснил ей, что не буду, но должен связать ее и обыскать на наркотики/оружие. Трусы не снимал, говорил вежливо, полюбопытствовал по поводу нее и Джонни. Ни угроз, ни оскорблений».
В разделе, где перечислены факторы стресса и кризиса, такие как финансовые трудности, семейные проблемы, травмы и болезни, сложности с работой или смерть близкого человека, Колхепп практически везде указал, что они были важны «умеренно или до некоторой степени». В то же время для подавляющего большинства маньяков и убийц-рецидивистов эти факторы существенно важны. Для Тодда единственными сыгравшими важную роль факторами были «конфликт с родителями» и «конфликт с другим мужчиной из-за женщины» в случаях изнасилования соседской девочки и резни в мотосалоне.
В целом ответы Колхеппа в этом разделе свидетельствовали о его понимании содеянного и об отсутствии желания уменьшить степень своей неправоты или переложить вину на других.
К примеру, вот как он описывает поездку в мексиканский город Хуарес для охоты на наркодельцов:
«Это было похоже на плохое кино. Ни разу не клево. Куча мажоров отвалила кучу бабок за первоклассное железо и тактические занятия и думает, что они группа спецназа. Да какие там из нас спецназовцы! Просто банда хорошо вооруженных мудаков, которым надо попробовать свои игрушки в деле и кого-то угробить. Наркодельцы просто всех нас устраивали этически типа».
Каждый раз, когда в ответах Колхеппа фигурировали другие люди, к примеру, его родители, меня поражала реалистичность и точность его описаний. Возможно, он не совсем понимал, почему делал некоторые вещи, но что и как выглядели вполне достоверно.
Это не значит, что Тодд считал себя жестоким хищником. В его понимании, еще до преступлений у него создавались определенные отношения с некоторыми из его жертв. На вопрос о том, какие действия сексуального характера и в каком порядке совершались в ходе преступления, он написал, что они с соседской девочкой «занимались петтингом и взаимными ласками еще до всего этого». [Жертва полностью отрицала это.] О своем самом последнем по времени преступлении он написал: «Кэлу познакомили со мной в стрип-клубе, потом она стала моей проституткой. [Она отрицала это.] То ли мы поужинали вместе, то ли она рассказала, какие расходы ей приходится нести».
Отвечая на вопрос «Каким образом обследуемый контролировал жертву в дальнейших эпизодах насилия?», Колхепп добавил:
«По поводу Кэлы нужно объяснить. Когда она под кайфом закатывала сцены, нужно было продемонстрировать оружие и показать могилу, которую я для нее выкопал. Когда я застрелил Чарли, она была не слишком напугана, скорее, обескуражена, а потом быстро сообразила, что может из этого извлечь для себя. Кэла возбудилась и стала рассказывать, какие у нее есть фетиши и сексуальные фантазии. А мне просто было не нужно, чтобы она в полицию побежала. Вообще-то, наверное, Кэла первым делом помчалась бы к своему барыге. Цепи и контейнер на ночь были нужны для моего спокойствия. В течение дня она в основном была без привязи, но я держал оружие наготове, если Кэла была без наручников. Ее вполне устраивало, если я буду покупать ей всякое барахло, уделять внимание и снабжать всякими колесами. Чарли она и не вспоминала толком, зато хорошо помнила, что я ей купил, а что не купил. Кэла хотела секса, внимания и наркотиков. По поводу наркотиков я ей отказал. Пару раз отказывал ей в сексе, тогда она бесилась и была недовольна, что я не подыгрываю ее сексуальным фантазиям. Все это было неправильно, и это я во всем виноват. Просто я о том, что всякие эти фантазии были ее инициативой, а не моей».
Как и многое из того, что мы слышим от жестоких преступников, это заявление нуждается в более детальной интерпретации. Во-первых, давайте сразу оговоримся, что вне зависимости от того, что рассказывает Колхепп о реакции Кэлы на убийство Чарли, женщина наверняка была в ужасе и боялась за свою жизнь, особенно после того, как ей показали вырытую для нее могилу. Во-вторых, все ее просьбы и поступки несомненно были частью стратегии выживания. В вопрос о том, просила ли она достать ей наркотики, можно не углубляться, но если между ней и Колхеппом некогда уже существовала сексуальная связь, вполне естественным с ее стороны было бы попробовать вернуться к их тогдашним ролям и «нормализовать» отношения. В этом случае он не считал бы ее угрозой, которую следует устранить, как это было с Меган Кокси. А с учетом проведенного в неволе времени меня не удивляет, что она «бесилась». Как бы страшно ей ни было, но невозможно не выплеснуть реальные эмоции, когда ты настолько долго находишься в плену в состоянии полной неопределенности. Не уверен, что она употребила бы слово «устраивало» применительно к своему заточению в транспортном контейнере.
Все это понятно, но что же тогда Колхепп рассказывает нам на самом деле?
Прежде всего он заявляет, что, учитывая свой плохо закончившийся опрометчивый безрассудный поступок в пятнадцатилетием возрасте, не считает себя насильником или садистом. Сопоставьте это с Джозефом Кондро, который без проблем воспринимал в свой адрес эти определения, поскольку они точно отражали его сущность.
Несмотря на то что оба убивали, Колхепп не испытывал к таким, как Кондро, ничего, кроме презрения. Он вовсе не считал себя извращенцем. «Она хотела от меня разных ролевых игр, а я не стал». Как он пишет далее, невзирая на предполагаемые фантазии Кэлы, «цепи/наручники были только для контроля. Никаких инородных предметов, никакой порки, никаких отшлепываний». Он признается, что «на первой неделе установил в контейнере камеру слежения, чтобы видеть, чем она занимается», но уверяет, что «только в целях безопасности, а не вуайеризма».