Такое же письмо получили две газеты в родных краях Кита, «Села оптимист» и «Якима геральд»:
Я хочу извиниться перед жителями Селы и долины Якима, а также перед моими друзьями, коллегами и семьей за мои действия, которые навлекли на многих невинных людей незаслуженную критику и стали причиной проблем.
Я стал серийным убийцей не потому, что как-то пострадал в детстве. Мои братья и сестры – не убийцы, хотя у них были те же самые родители и они жили в том же окружении, что и я. Я не Убийца с Грин-Ривер, как думают многие. Все свои преступления я совершил, уже покинув долину Якима.
Мои друзья и родственники не отвечают за мои действия. Но многие люди ведут себя так, будто вина лежит на них. Я их всех обманывал. Поэтому, пожалуйста, жители Якимы, не наказывайте их за мои преступления. Для них было достаточно тяжело лишиться меня из-за того, что я натворил, так что не втаптывайте их в грязь вместе со мной.
В постскриптуме Кит просил издателей «обязательно опубликовать письмо целиком». Обе газеты его письмо проигнорировали.
Когда публичной реакции на его извинения не последовало, Кит стал грозить самоубийством. Он написал отцу:
Я скучаю по моим детям и… если они навестят меня в следующие пять лет, то мы еще сможем и дальше любить друг друга. Если нет, я отравлюсь каким-нибудь лекарством и положу конец своим мучениям, а то и сверну себе шею. В любом случае я понапрасну растратил свою жизнь… Нет смысла ее продолжать… Смерть станет мне утешением.
Но у него еще не закончились претензии к Лесу. Кит писал:
С учетом того, что ты вытворял со мной всю мою жизнь, неудивительно, что я стал таким, каким стал… Сейчас ты вернулся к своим старым штучкам и опять хочешь проникнуть ко мне в мозг… Благодари Бога за то письмо, которое у меня выпросил. Благодари Бога за извинения, которых от меня хотел. Ты знаешь, зачем они были тебе нужны: не для того, чтобы обрести мир в душе, как ты утверждал. Они тебе понадобились, чтобы никто мне больше не верил, когда я стану рассказывать, что претерпел от тебя. Черт, папа!.. Это показывает только, как отчаянно тебе хочется сохранить лицо.
Конечно, у нас бывали хорошие моменты, но и плохие тоже. Я всегда боялся тебя и держался с тобой как с другом, чтобы не подвергаться тем трюкам, которые ты проворачивал с нами, детьми… всегда стремясь к контролю.
Ты не с теми шутил, отец… По крайней мере сейчас признай, что ты использовал ремень… А еще можешь прекратить писать мне и приезжать. Я чувствую себя как мальчик по имени Сью. Ты как в конце той песенки – ты мой отец из-за камня у меня на душе и слез в моих глазах… Ты сделал меня таким же, как ты. Если тебе не нравится то, что ты видишь, то оставь меня и никогда не возвращайся. Я могу прожить без тебя, и порой мне кажется, так будет лучше. Для тебя все на свете имеет цену, и я устал тебе ее платить…
Забудь, что я существую… Я правда люблю тебя, папа. Потому что ты мой отец.
Патриарх семейства Джесперсон написал другу, что был «потрясен» вспышкой сына.
Теперь я понимаю, что мой сын в тюрьме по-настоящему больной. Я позвонил Брэду и зачитал ему отрывки из этого письма. Мне было очень тяжело, хотелось с кем-нибудь поговорить. Я не чувствую и никогда не чувствовал своей вины за преступления Кита. Мне показалось, что, поговорив с другим своим сыном, я сниму часть груза с души.
Брэд заверил меня, что писанина Кита – чушь собачья, выражаясь его словами. Он посоветовал мне бросить все это и забыть о Ките. Сказал, что Кит и его никчемная жизнь не стоят таких волнений.
Я перебрал папку с корреспонденцией и нашел письмо, в котором Кит рассказывал о своей нормальной жизни ребенком… Я взял это письмо и письмо с обвинениями и сделал с них копии… Мне хотелось, чтобы все знали правду, потому что Кит активно распространял свою пропаганду в попытке переложить на кого-нибудь вину за свои преступления. Это была горькая пилюля для отца, который любил и до сих пор любит своего сына.
3Эпистолярные войны
Целый год между отцом и сыном продолжалась война по переписке, в которой тяжелейшие обвинения перемежались не особенно искренними признаниями в любви. Можно только догадываться, насколько увлеченно читали эти послания любви-ненависти в тюремной службе цензуры:
Сын, я чувствую себя как зомби. Постоянно вспоминаю о тех временах, когда ты ребенком бежал за моей машиной, а потом залезал на задние ворота, выходящие на Блэкуотер. Слезы набегают у меня на глаза, и я не могу удержать их… Представляю тебя в форме канадской конной полиции, а не в этой ужасной тюремной робе. Ты мог бы стать таким хорошим человеком! Я никогда не стану винить тебя за преступления, потому что их совершил другой Кит Джесперсон, которого я не знаю.
От твоих стихов у меня во рту остается мерзкий привкус, пап… Я устал слышать про бедного, бедного, несчастного меня – из строки в строку. Пожалуйста, в следующий раз, когда сядешь сочинять, избавь меня от своей жалости. Я в ней не нуждаюсь…
Ладно, сын, я понимаю, что, сидя двадцать два часа в сутки в одиночестве, ты можешь думать по-другому… Я уверен, что, если бы твоя мама была жива, ты не сказал бы, что она не заслуживает жалости. Она была бы раздавлена и наверняка бы сломалась.
Ты хочешь и смерть матери повесить на меня?.. Никто больше не говорит правду, отец… Я не родился таким! Я стал таким через опыт, который получил еще до того, как начал убивать… Мне незачем жить… На прошлой неделе парень, которому оставалось сидеть 104 года, ушел одним возможным для нас путем. Повесился на шнурках от ботинок.
Кит, я написал стихотворение о своих чувствах… Оно называется «О Господь, не покинь меня». Я отправил его на конкурс, который проводил большой книжный магазин, и получил первый приз… Наверное, ты забыл, что 14 марта у меня был день рождения.
…Если ты не составишь наш [книжный] контракт, как я хочу, можешь сосать себе яйца хоть до посинения, но от меня ни строчки не получишь. А станешь мне угрожать, все закончится, даже не начавшись… Хорошего тебе дня.
Получил вчера твое письмо и был шокирован тем замечанием про яйца. Есть другие способы проявить твердость, без грубостей…
Отец, ты не умеешь подчиняться распоряжениям, верно? Я не стану подписывать с тобой контракт, ни за что!.. Не вздумай угрожать, что утратишь ко мне доверие. Я перестал доверять тебе в делах уже давным-давно… Папа будет делать так, как хочет он, – и неважно, что думают другие. Я тебя люблю.
Последнее письмо, которое ты прислал, было полно горечи и упреков. Оно оставило у меня чувство, что это писал не мой сын… Я никогда не упрекал тебя за твои ужасные преступления… Я простил тебя и молюсь Господу, чтобы он тоже тебя простил… Ты должен признать, что вверг семью в настоящий ад. Люди не знают, где я живу, поэтому мне досталось меньше остальных.
Твоим братьям и сестрам не так повезло. Брэду звонили с угрозами, осыпали оскорблениями… Твоих племянников и племянниц дразнят в школе. Шерон возмущена твоим стремлением все выносить на публику. Думаю, с твоей стороны будет правильно послать нам всем письмо с извинениями…
Отец, по утрам я два часа провожу на занятиях, чтобы, если выйду из тюрьмы, больше не совершить ничего подобного. Занятия называются «управление гневом», и там я могу говорить о том, как меня воспитывали и как наказывали. Мы обсуждаем и ремень, и деревянную ложку, и кулак, и словесные оскорбления… Программа подтверждает, что есть и твоя вина в том, что я стал серийным убийцей и оказался в тюрьме. Но это ничего, пап. Я все равно тебя люблю…
Читая ваши письма, твои и Шерон, сын, я почувствовал себя худшим отцом на свете. Значит, я бил вас и забывал про ваши дни рождения? У меня нет ни любви, ни сострадания и меня интересуют только деньги? Я всегда был пьян и думал только о себе? Я не поддерживаю связи с внуками и мы с Бетти слишком много тратим? Я давным-давно не работаю и только и делаю, что развлекаюсь в Юме?
Перечитай предыдущий абзац еще раз и подумай как следует. Вы двое обидели меня до глубины души… Современные мозгоправы прекрасно научились обвинять других людей в том, что с кем-то случилось в детстве… Да, я использовал ремень, но всегда по серьезному поводу. Меня пороли, когда я был ребенком, в том числе в школе. Я отлично это помню…
Да, Кит, я был – повторяю, был! – алкоголиком. Это правда, что у меня всегда была бутылка под сиденьем в машине или в багажнике велосипеда. Но с этим давно покончено. Я бросил пить сам и с тех пор ни разу не прикладывался к бутылке. Ты должен бы гордиться мной за это…
Читая твои письма и черновики книги, я понимаю, что очень многого не знаю о тебе. Меня не так-то легко задеть, но невозможно описать страдания отца, имеющего такого сына, как ты. Я понятия не имел о том, что ты убивал собак или крал в магазинах…
Что за чертовская похоть заставила тебя совершить то, что ты совершил! Эта штука у тебя в штанах управляла твоим рассудком. Прошу, расценивай это письмо как отцовский совет…
Отец, мы оба понимаем, что все описанное мной – факты. Я уважаю тебя и очень люблю и не хочу причинять тебе боль. Я прекрасно сознаю, что в детстве ты старался воспитывать нас и те наказания, которые мне доставались, были в основном заслуженными…