— Что от меня требуется? — спросил, дочитав обвинительное заключение.
— Подписать, и дело пойдет в суд.
— Подписывать без адвоката не стану.
— Тогда встречаемся через три дня в это же время. Приходите с адвокатом. Не забудете?
— Нет, конечно, как такое забыть!
— Ориентировочно суд состоится в конце января. Не забывайте о подписке о невыезде. В случае нарушения подписки ее можно заменить взятием под стражу, что, думаю, для вас нежелательно. — Если Парамошкин раньше хоть на что-то рассчитывал, то теперь кроме Вени надеяться было не на кого. А он молчит. Счет же времени до суда пошел на дни.
Дальнейший разговор с Соломкиным был довольно странным. Того вдруг заинтересовал режим работы Парамошкина. Потом, что называется, по часам и минутам, выпытывал, как он провел один из предновогодних дней. Григорий терялся в догадках, и лишь когда Соломкин спросил его о Гнидкине, дошло: Красавин сработал.
— Так когда в последний раз видели Гнидкина? — назойливо допытывался Соломкин. Он не сводил острых глаз с Парамошкина, стараясь заметить беспокойство или замешательство. Но Григорий был спокоен и свою радость, что месть свершилась, ничем не выдавал.
— А это так важно?
— Не было бы важно, не спрашивал бы.
— Тогда объясните, почему пытаете о Гнидкине, которого я не видел с тех пор, как опечатали базу? Могу поклясться, если это вас устроит. Что же касается работы, я всегда на виду: развожу товар по киоскам.
— Хорошо. Скажу, но без афиширования: на вашего заместителя недавно совершено бандитское нападение. Вечером, в маске, с угрозами…
— Но я-то при чем? Зачем на меня давить? В прошлый раз тюрьмой грозились, теперь Гнидкина шьете! Это что, так положено? Суда не было, а тюрьмой стращаете!
— Никто вас не стращает, но за фокусы, что творили на базе, по головке не погладят. Говорю вполне серьезно.
— Тогда арестовывайте, в чем же дело? Но зачем грозить?! — Парамошкин завелся. Совет жены — не психовать и в спор не вступать, забылся. Его злило, что Соломкин с самого начала отнесся к нему предвзято.
— Не орите и не учите, как мне работать! — ощетинился Соломкин. — Герой нашелся! Прямо орденом награждать надо вас — за аферы. Взятку предлагали? Предлагали. Прекратить дело просили? Просили. Все, не отбрыкаетесь. И попробуйте не придти в назначенное время — приводом доставим…
Взяв пропуск и выйдя из здания УВД, Парамошкин позвонил знакомому адвокату. Встречу с ним назначил на завтра. Хотел позвонить на базу и узнать, что же произошло с Гнидкиным, но, поостыв, решил этого не делать: от Гнидкина сейчас лучше держаться подальше.
До вечера Григорий развозил товар по киоскам, иначе Рюмин может проверить и устроить разнос. Сам он все предрождественские дни занимался переоборудованием двух купленных квартир под магазины. В офис ехать не хотелось, но надо: Рюмин должен озадачить работой на завтра. Скорее всего, придется заниматься отделкой магазинов. Планы у Игоря и впрямь наполеоновские: открыть до конца года с десяток продовольственных и столько же промышленных магазинов. Квартиры подбирает лично и на бойких местах.
Оставив машину у подъезда, Григорий не спеша поднялся на лестничную площадку второго этажа. Рюмин был один, женщин — никого. Как же много он разговаривает по телефону! Вот и сейчас кого-то убеждал, что лучшей цены клиенту никто не даст. Положив трубку, спросил:
— Чем обрадовал Соломкин?
— Ничем. Ознакомил с обвинительным.
— И что?
— Раскрутил на полную катушку. Я подписывать не стал, посоветуюсь с адвокатом.
— Верно. Накатай на этого Соломкина жалобу в прокуратуру: мол, грозил тюрьмой, издевался.
— Я ему об этом сказал.
— Зря. Зачем предупреждать? А там пусть проверяют. Тебе главное время протянуть. Давно звонил Вениамину?
— Да стыдно надоедать.
— Стыдно без штанов ходить. Хочешь, позвоню?
— Не надо. Завтра сам к нему заеду. А где женщины?
— Надя что-то приболела, а Ирину пораньше отпустил. Переживает за тебя, волнуется. Даже на обед не пошла, пришлось в кафе пригласить. Ты только не психуй.
— Я и не психую. Жаловалась?
— Тут и без жалоб видно — в узде держись.
— Как-то раньше не замечал, — у Григория на скулах заходили желваки. "Наверное, поплакалась, — подумал он. — Нашла, кому хныкаться". Вслух же сказал: — Муж и жена — одна сатана. В семье всякое бывает. Только не люблю посредников, уж как-нибудь сами разберемся.
— Успокойся! На сегодня больше никаких заданий. Иди и отоспись хорошенько. А завтра займись ремонтом магазинов, я вот тут написал что сделать. Будь здоров.
Парамошкин шел к машине и думал, что за последнее время у них с Ириной стычки по мелочам стали все чаще. В чем причина? Ну, пригласил ее Рюмин в кафе, и что в этом плохого? Потанцевал, пообнимал, вручил дорогой подарок… Стоит ли из-за этого трепать друг другу нервы? Скорее всего, дело не в Рюмине, а в Наде. К жене он поостыл, больше тянет к Надежде…
Вздрогнул, когда с заднего сиденья машины раздался голос, нет, даже не голос, а шепот. Инстинктивно надавил газку, и машина легко рванула вперед.
— Здравствуйте, Григорий Иванович! Это я, Красавин.
Парамошкин засопел.
— Ну и напугал же ты меня, Петр! Разве так можно?
— По-другому нельзя, Григорий Иванович. Сами говорили, чтоб домой не заходил. Вот и караулил у офиса. Между прочим, советую поставить сигнализацию, иначе машины лишитесь.
— Да все некогда… — Машина спустилась вниз к водохранилищу. Чуть притормозив, Парамошкин свернул направо. Проехав метров двести, остановился под кроной старого суковатого тополя.
Григорий пересел на заднее сиденье.
— Ну, здравствуй, дорогой Петя, здравствуй! — обнял Красавина, прижал к груди его голову. — Как там Полянск?
— Полянск все такой же, мама прибаливает, передавала вам огромный привет. Как она сказала, длиной на все сто тридцать километров.
— Спасибо. Я уж думал, что-то случилось — тебя нет и нет. А сегодня в УВД вызывали и допытывались насчет Гнидкина. Понял, что ты сработал, иначе Соломкин не выяснял бы, где я в тот день был и чем занимался. Удачно прошло?
— Как учили. Вы же знаете: ваш враг — мой враг. Думаю, что писать на вас он сможет не скоро.
— Это почему же?
— Сломал ему правую руку. Предупредил, что в следующий раз переломаю ноги.
— Господи! Откуда в тебе такая жестокость?!
— Жизнь научила, Григорий Иванович, особенно Чечня. — Он говорил и улыбался, этот совсем еще молодой красивый парень. Парамошкин вспомнил, что когда-то в Полянске трое драчунов постоянно унижали Петю, заставляя лаять, мяукать и материться, потому что он был слабым и всего боялся. Неизвестно, чем бы все закончилось, если б Парамошкин не помог пареньку поверить в себя, не научил тому, что… что, возможно, и привело его к такой жестокости. Мысль пролетела молнией. Нет, надо занять Красавина каким-то конкретным делом, а если и привлекать, то только в исключительных случаях.
Парамошкин решил не жалеть денег на открытие Красавиным в Каменогорске автомастерской. Назвал место, где это можно сделать. Договорились, что в дом на набережной и в офис он приходить не должен, звонить тоже. Если потребуется, Парамошкин сам его найдет. И вообще, Красавин должен меньше светиться, вести тихую жизнь. Петру это не понравилось, но смолчал: ведь просит любимый учитель. Григорий же пообещал помочь купить к концу года, а может и раньше, "жигуленка".
Вышли из машины.
— Да, а что с ружьем делать? — спросил Петр.
— С каким? — не сразу сообразил Парамошкин.
— С вашим. Я оставил у сестры.
— Мы же договорились, пусть пока там и побудет…
Вскоре Парамошкин поехал домой, а Красавин пошел пешком на вокзал, чтобы оттуда уехать электричкой к сестре.
О встрече с Красавиным Ирине Григорий решил не говорить. Зачем в такие дела ее посвящать? Припарковал машину, как всегда, во дворе, возле сарая. Закрывая дверь на ключ, вспомнил слова Петра — поставить сигнализацию. Он прав, надо это сделать, и поскорей. Когда подъезжал, свет горел только в их комнате, теперь появился на кухне и во дворе. Почувствовал, как проголодался. В кафе он ходил редко, обычно брал что-нибудь поесть из дома. В этот же раз ничего не взял и в кафе зайти не удалось.
— Милый, что так долго? — капризно встретила Ирина.
— Вроде не знаешь, что Соломкин вызывал! — недовольно ответил Григорий. — А потом выполнял задание Рюмина. Не с каждым же шеф в кафе обедать ходит, — подковырнул, не стерпел.
Хитрая Ирина сразу поняла, что муж не в духе — значит, голоден или опять ревнует к Рюмину. Обняла, поцеловала, поставила ужин на стол. Григорий ест, а Ирина рядышком сидит и новостями делится.
— Не забыл, милый, — завтра Рождество? Я все что надо купила, а то холодильник был совсем пустой. Тебе чай, кофе или сок?
— Чай, и покрепче.
Наливая чай, то ли спросила, то ли пожаловалась:
— Так весь день волновалась, уж чего только не передумала. А от тебя ни звонка. Обычно обедаю с Надей, а она в больницу ушла. Вот Рюмин и пригласил. Сама я, что ли?
— Надя-то чего в больницу?
— Говорит, по-женски, но мне кажется, как бы не беременна. На соленое тянет, да и пополнела — животик округляться стал. Интересно, от кого? Узнаю — скажу.
Григорий вспомнил последний разговор с Надей о беременности и покраснел. Жена заметила.
— Ты чего это, милый, весь краской залился?
— Горчицы лишку хватил. Слушай, давай о чем-нибудь другом. У нас что, кроме и поговорить не о чем? Какие, к примеру, планы у Рюмина?
— Сердитый что-то. Меня упрекает, что психую, а сам злится по поводу и без повода.
— За товаром надо ехать, вот и злится. Магазины — не киоски. А впереди задумки похлеще. Так кто же в Москву поедет?
— Говорю, я согласна. Ведь ездила, и ничего.
— А он?
— Считает, что надо ехать мужику. Он же ждет-не дождется, когда кончится твоя подписка.
— "Кончится"?! Да Соломкин хоть сейчас готов направить дело в суд. Но я, конечно, еще потяну с адвокатом. А Рюмин посоветовал жалобу на Соломкина написать.