— Не всем же торговать, — вздохнул тот, у которого дядька повесился. — У нас кто торгует или при власти, тот и живет. Потому и люди стали дерганые.
— Мы не лучше, — ответил простуженный. — Мне дед говорил, что с Отечественной мужики вернулись добрые, потому как все едины были. Нет, и тогда попадались психи, но не столько, сколько сейчас.
— Вот-вот! Тогда именно все были едины, вместе тяготы переносили. А теперь одни на дурничку миллионы "зеленых" хапнули, им отдали газ, нефть, заводы. Зато такие, как мой дядька, подыхать с голоду должны. На них, выходит, наплевать. Потому и воевать настроения никакого нет…
Простуженный голос сокрушенно добавил:
— Как же мы все низко пали! Во всем, за что ни возьмись.
В разговор вмешался кто-то еще.
— Мы не пали, нас сознательно опустили, причем так, что ниже некуда. Работы нет, жрать нечего, да что за жизнь пошла!..
В палатку, откуда слышался разговор, видно, зашел командир. Десантник, говоривший про миллионы "зеленых", подал команду:
— Встать, смирно!
— Вольно, вольно. Сидите. Ты, Федоров, опять небось антимонию разводишь?
— Никак нет, товарищ сержант. Про наступление толковали.
— Откуда знаешь про наступление?
— Так если вы нас не ругаете — значит быть наступлению.
— Шустрый ты, однако, Федоров. И языком трепать умеешь. Так вот, возьмите с Деревянкиным лопаты и пошли покажу, где надо яму выкопать.
— Никак хоронить кого-то?
— Не "кого", а "чего". Мусор, отходы всякие. Мы не должны оставлять после себя… — Петр уже не услышал, что же нельзя оставлять после себя. Он задремал.
Вздрогнул, когда подошел и присел Дворкин. Кроме них в палатке никого не было.
— Скажи, у тебя страх есть? — тихо спросил он Петра.
— Есть маленько.
— У меня тоже. Раньше не было, да и не думал я об этом. Только сейчас дошло, почему мать так не хотела, чтобы я попал в Чечню.
— Даст Бог, пронесет и в этот раз.
— Спасибо, что правильно понял, — Дворкин пожал руку Петру; а как только стало светать, разведгруппы выдвинулись на исходные позиции.
Ждали поддержки с воздуха. Будет два захода вертолетов. После первого группы должны незаметно вклиниться на территорию, занятую боевиками; после второго — углубиться в тыл противника. Ожидание томительное, нервозное. Наконец в воздухе послышался гул, и вертолеты начали обрабатывать предполагаемые опорные пункты противника. За пять минут до окончания бомбардировки разведгруппы рассредоточились и бесшумно двинулись вперед. У каждого разведчика своя задача. Место сбора перед возвращением обратно в полк определено.
Но тут-то и произошло то, чего разведчики никак не ожидали. Они наткнулись на крупный отряд боевиков, наступавших на "федералов". Численное превосходство врага было явным, и завязался неравный бой. Боевики взяли разведчиков в кольцо, но выручили вертолеты — они вновь повисли в воздухе и начали бомбардировку. Боевики явно не ожидали воздушного налета. Отстреливаясь, они попадали на землю, и Красавин этот момент решил использовать. Что было силы он рванул к старому кирпичному строению и залег около стены. Только определил место для очередного броска, как раздался взрыв, и стена, рядом с которой он лежал, рухнула. Хорошо, что отделался только ушибами, но зато оказался в каменном мешке. Однако это его и спасло. Почти тотчас рядом появились боевики и начали палить по вертолетам из автоматов. Обогнув развалины, они остановились. Петр хорошо их видит и слышит. Вот боевики подтащили двух пленных. Один в крови и стонет. Но это не разведчики, своих Петр узнал бы. Подошла еще группа боевиков. Среди них выделялся рослый чеченец — видимо, полевой командир. Похоже, ему доложили, что прорывавшийся отряд "федералов" разбит, лишь один остался в живых, но подстрелен и лежит как приманка. Полевой командир подошел к пленным и что-то сказал стоявшему рядом чеченцу. Тот молод, самоуверен, весь как на шарнирах. Выйдя вперед, он громко обратился к пленным:
— Вы победители, да? А мы побежденные? Вы нас пришли убивать? А сами в плену и будете наказаны. Вот нож и топор — смотрите, вот они! — боевик поднял нож с топором над головой и повертел ими. Руки в перчатках, удобных для стрельбы. — Это ваша смерть. Поняли? Победителей станет меньше.
Положив топор на землю, боевик подошел к окровавленному пленному. Вид у пленных был понурый, они понимают, что обречены, но все еще на что-то надеются. Раненый парень — даже стонать перестал — с мольбой смотрит на такого же молодого, как и он, чеченца. Во взгляде немой вопрос: может, просто пугает?
— Ты муж-жик, да? — крикнул с каким-то идиотским жужжанием боевик. Он не настроен шутить, пугать. Нет, ему совсем другое нужно. — Отвечай, ты — муж-жик? — резче, звонче заорал он. Но пленный, видимо, не понимал, чего от него добиваются.
— Так ты муж-жик или кто?! Сымай штаны! Сымай быстра!.. Покажи, какой ты муж-жик. Ну-у!
Опустив руки, пленный не шевелился. Боевик стал бить его пинками, с оттяжкой, в самые больные места. Слышались тупые удары и мучительные вскрики избиваемого. Он потерял сознание. Боевик же срезал ножом пуговицы на его брюках, стащил их и стал что-то по-чеченски лопотать своим.
Те ухмылялись. Кто-то притащил ведро воды и плеснул на окровавленную голову пленного. Тот застонал, зашевелился, хотя голова была по-прежнему бессильно опущена. Но муки его не кончились. Ударив еще раз со всей силы пленника ногой, боевик ткнул рукой в перчатке ему в пах — взмахнул ножом…
Раздался дикий крик. Поджав колени к голове, несчастный скорчился и заорал — страшно, беспрерывно, такого крика Петр никогда в своей жизни не слышал. Он и сам инстинктивно дернул ногами, хотел поджать их к животу, но больно ударился о придавившие его со всех сторон куски кирпичной кладки.
— Зверье! Гады!.. — Каких только проклятий не слал он боевикам, хотя понимал, что товарищу этим никак не поможешь. Второй пленный валялся на земле и стонал, потрясенный увиденным. А боевики потешались, им было весело. Истязатель ржал:
— Был муж-жик, а теперь ты — никто! Слышишь — никто! Евнух ты, понял? Евнух!
Но и на этом палач не успокоился. Размахивая ножом, он бросился к истерзанному пленному. Орал, что "федералы" убили его брата, называл еще кого-то из погибших. Его пытались удержать, но бесполезно. Тогда командир что-то крикнул, и ему не стали мешать. Боевик же подскочил к сжавшемуся в комок пленному, схватил его за волосы, запрокинул до хруста в шее голову назад и одним взмахом ножа перерезал горло. Тело пленника враз обвисло и задергалось в предсмертных конвульсиях, из зияющей раны хлынула кровь.
— О Боже, будь милосерден! — взмолился Петр и крепко-крепко сомкнул веки. — Зачем же так?! Зачем?!. - услышал гортанные возгласы боевиков: "О-о, Аллах акбар!"
А головорез все больше входил в раж. Теперь он втолковывал второму пленному, чтобы тот притащил сюда раненого "федерала".
"Кого же подстрелили и держат за приманку? — думал Петр. — Что же дальше-то будет?.."
Боевик тем временем взял топор и сказал пленному, что если тот не выполнит приказ, то будет четвертован и обезглавлен. Тут же отрубил у только что убитого солдата руки и ноги, а затем отчленил голову. И все это делалось под одобрительные возгласы боевиков. А наш солдат дергался от каждого взмаха топора, словно его самого четвертовали, и хватал воздух широко открытым перекошенным ртом.
— Так притащишь его? Или?.. — и боевик играясь завертел над головой пленного топором. И вновь возгласы одобрения.
Парень покорно кивнул головой.
"Боже, какая дикость! Да что же это творится?! Человек убивает человека, и как? Будто мясник. Какую же надо иметь злобу… И вообще — зачем они здесь, в Чечне? Кому это надо? Кому, Господи?.. И кто ты, неизвестный парень-мученик? В каком доме жил и в какой школе учил понятия о человеческой доброте и подлости? Кто твои родители?.. — Петру хотелось рычать, выть, рвать на себе волосы, но он не пошевелился. — Боже! За что такая несправедливость? За что этому солдату выпала столь страшная доля? Кто затеял эту войну?.. Будьте же вы прокляты, нелюди!!!" — Петр со стоном уткнулся лицом в кусок кирпичной стены. Он больше не мог видеть эту резню. Тут же вспомнил об уползшем пленном. Неужели предаст и сейчас принесет разведчика?.. Кого же подстрелили? Кого?.. А ведь и с ним самим будет так же, если попадет в их руки. Лишь бы не заметили. В лучшем случае — изрешетят из автоматов…
В голове Петра страшный сумбур. Он видел, как солдат под радостные возгласы боевиков медленно пополз к раненому. Несколько чеченцев, вскинув автоматы, взяли его на прицел… Дальше, из-за завала, обзор терялся. Но, видимо, чем ближе солдат подползал к разведчику, тем громче горланили боевики. И вдруг крики разом стихли, и слух резанули автоматные очереди. Значит, что-то произошло: пленный либо убежал, либо погиб.
Чеченцы засуетились, загалдели. И, разбившись на группы, побежали в сторону передовой. Сторожить раненого разведчика оставили двух боевиков. Надо что-то делать, не сидеть же вечно в этом завале…
До боевиков метров сорок — и Петр начал осторожно ощупывать, где удобней проделать лаз. Вперед не получится, мешают несколько крупных кусков кирпичной кладки. Выбраться через верх тоже нельзя, все может рухнуть и придавить. И с боков бесполезно: с одной стороны стена, с другой огромный завал, не повернуться. А что, если попробовать сзади? Попробовал. Ноги уперлись во что-то твердое, но слегка поддающееся. Тоже кусок кладки, но меньших размеров… Один боевик пошел за угол, другой — следил за разведчиком. Со стороны передовой началась беспорядочная стрельба: похоже, чеченцы напоролись на первую и третью роты.
Красавин с силой надавил ногами на кусок кладки и отодвинул его. Появилась дыра, через которую он, осторожно изгибаясь, выбрался из-под завала. С облегчением вздохнул и огляделся. Из-за боя его не заметили. Теперь надо быстренько убрать дежурившего. Сейчас, сейчас, только спокойно… Прицел — выстрел. Боевик упал. Где второй? Жаль, что это не "головорез", сейчас бы точно получил свое. Вот и угол кирпичного строения; в руке у Петра нож…