Столкнулись почти нос к носу. Петр молниеносно взмахнул ножом — и быстрее к раненому разведчику. Только сейчас разглядел знакомую куртку с черным воротником. Это же куртка Дворкина!..
Лейтенант лежал неподвижно, пульс из-за потери крови едва прощупывался. Нельзя терять время! Вновь, уже близко, раздались автоматные очереди. Подхватив командира, Красавин отнес его к заброшенной надворной постройке. Дворкин застонал. Приготовив свои и вытащив из кармана куртки взводного гранаты, Петр положил их рядом с собой и стал ждать. Почти тотчас же показались отступавшие боевики, которых теснили десантники.
— Слава Богу… — вздохнул Петр с облегчением.
XIII
Война в Чечне затягивалась. Боевые действия то начинались, то, по непонятным причинам, приостанавливались. В войсках считали, что боевикам нарочно давали передышку, и причем тогда, когда оставалось всего-то ничего, чтобы с ними покончить. Значит, кому-то это было выгодно. В последнее время начали раскручиваться переговоры между Москвой и Грозным, готовилось соглашение. Конечно, солдатам война надоела, каждый подсчитывал оставшиеся дни и месяцы до демобилизации. Такой арифметикой занимался и Петр Красавин. Все, что произошло с ним за это время в Чечне, воспринималось как дурной сон. Но это был не сон — жизнь.
Как-то его пригласил на беседу заместитель начальника штаба полка и предложил остаться служить по контракту. Красавину предложение польстило. Вспомнил, как на выпускном вечере классная руководительница Александра Михайловна предсказала ему быть военным. Тогда светила луна, было сказочно красиво, и "Ивушка" скомандовала:
— Лейтенант Красавин, выйти из укрытия! — Он стоял в кустах сирени. Как же это было и давно, и недавно… Теперь отношение Петра к службе было двойственным… Капитан не скрывал, что Красавин их устраивает со всех сторон: в боевых действиях себя проявил, удостоен правительственной награды, многое сделал для профессиональной подготовки личного состава. С ответом капитан не торопил, советовал обговорить все с матерью и родственниками.
Петр написал три письма: матери в Полянск, сестре Нине и своему другу Василию Дворкину в Сибирск. Бывший командир разведвзвода, после госпиталя, где ампутировали ногу, там долечивался и жил с семьей. Вскоре получил ответы. Что касалось "служить — не служить", то все ответы были почти одинаковы.
Мать была категорически против. Алена так и написала: "или мать, или служба". Своего единственного сыночка она хоронить не хотела. Алена в конце сделала и от себя приписку, что лучше бы он вернулся домой.
От сестры Петр тоже другого ответа и не ждал. Нина написала, что, потеряв мужа в Афганистане, она не хотела бы потерять и единственного брата. Они с матерью словно сговорились. Кроме того, сестра убеждала, что сегодня Чечня, а завтра и еще не известно где придется воевать. Да и кого защищать? Тех, кто народ ограбил?
Больше всего ждал ответа от своего бывшего командира. Что напишет? Но Дворкин тоже советовал уйти на гражданку. Коротко, ничего не разъясняя. Как всегда, приглашал к себе в Сибирск.
Буквально через несколько дней Петр получил от него еще одно письмо, в котором Василий сообщал, что отца переводят с повышением в Москву, и он их всех скоро заберет с собой. Лично для него это будет даже лучше: в Москве закажут хороший протез, и он станет заново учиться ходить. Еще писал, что дачу продавать не будут и он может приезжать и жить на ней когда захочет.
А еще Петр даже глазам своим не поверил: Дворкины дарят ему машину "Жигули". Не новую, правда, но и не старую, за то, что спас Василия от смерти.
Перед их отъездом все будет оформлено, так что может приезжать и делать с ней все, что посчитает нужным.
Забота семьи Дворкина его взволновала. Петр знал раньше, что дача их на берегу Ангары и приспособлена для проживания в любое время года. Знал и что Василий в своих решениях тверд, и уж если что решил, то так тому и быть.
После полученных писем Красавин уже больше не колебался, а пошел в штаб и от предложения остаться служить отказался. Его ответ заместителя начальника штаба огорчил. Тот пытался как-то воздействовать на Красавина, рисовал радужные перспективы продвижения по службе, но Петр свое решение не изменил.
Проводы были с напутствиями, клятвами в дружбе, с водкой и пивом. Да, вспомнить было что… Потом — поезд и встреча с матерью. О своем приезде он сообщать не стал, хотел появиться неожиданно. Сколько раз эту встречу представлял, но вышло все совсем по-другому.
С вокзала шел пешком. Вид бравый: берет на затылке, значки, награды, пуговицы сверкают, форма выглажена, ботинки блестят, в руке легкий чемоданчик. День был не солнечный, но еще теплый. Надел черные очки, не хотел, чтобы его сразу кто-то узнал. Прохожие оглядывались на стройного, подтянутого сержанта.
И вдруг — увидел пожилую женщину, шедшую ему навстречу. Узнал сразу — мать! Сердце в груди радостно забилось.
Узнает или не узнает? Специально отвернулся, будто разглядывал что-то интересное в витрине, и уже прошел мимо матери, как вдруг услышал тихий и такой родной голос:
— Петя!…
Ну, тут уж деваться некуда, да и хватит играться. Узнала! Сердце материнское подсказало. Он снял очки и подхватил пошатнувшуюся от волнения мать. Поцелуи, объятия, слезы радости. Мать разглядывала его, а он ее, постаревшую, еще больше высохшую, в своей обычной простенькой одежонке. Мать, вытерев платком слезы и повеселев, говорила:
— Иду, значит, в больницу и вижу, хоть и слепая, — солдатик. Думаю, вот кому-то счастье в дом подвалило. А солдатик, как ненормальный какой-то, — осенью, а в очках, да к тому же головой крутит… Не сразу, но поняла, сердце подсказало — сынок мой домой вертается.
… Дома накрыли стол, и пошли разговоры. А за столом-то всего трое: мать, Петр и Алена. Об Алене речь особая. Он встречи с ней долго ждал.
Петр ожидал увидеть тонюсенькую, нескладную девчушку — этакую стрекозу, а увидел совсем другое. Застенчивые — он сразу и не разглядел, какие они у нее, — глаза, от волнения красивое лицо. И фигурка чудная, словно точеная. Теплые ладони с длинными, без маникюра на ногтях, пальцами. Это они, эти пальчики, писали ему во время службы письма, которые он так ждал! И губы у Алены не накрашены. Петр не любил размалеванных девиц, и вообще, он к женскому полу был раньше равнодушен.
Мать потчевала, чем могла. Она не готовилась к встрече, потому и угощение было приготовлено наспех. Выпили за встречу, Алена пила лимонад. Странно, но Петр замечал все, что она говорила, что делала и как вела себя. Форму снимать не стал — пусть мать им полюбуется. Хотелось понравиться и Алене, она ведь не такая, как все — она ему нравится. Все в ней ему по душе. Одета, хотя и простенько, но со вкусом. Мать говорила, что идти в гости долго не соглашалась, стеснялась, еле уговорила.
Мать стала частенько отлучаться на кухню, чтобы молодым дать наговориться. Сама-то еще успеет и порасспросить и о себе рассказать. Хотя чего рассказывать, ведь обо всем с Аленой писали в письмах. Приходили соседи. Поздравляли Петра с возвращением, дивились, каким молодцом вернулся.
Вечером Петр с Аленой пошли на дискотеку. Все так необычно, только что служил, а теперь — танцы, и не где-нибудь, а в родном Полянске. Одноклассников почти никого не было, зато встретил сына военкома Струкова. Артем — курсант милицейской школы; он все такой же и мало чем изменился. Артем встрече обрадовался. Долго тряс Красавина и все смотрел на медаль.
— "За Отвагу" получил? Ну ты даешь! А я вот пошел в милицию. Хотя знаешь, работников органов тоже в горячие точки направляют, и часто.
Артем рассказал о соклассниках, кто где учится, служит, работает. Братья Гунькины еще не вернулись, но об этом мать Петру уже сказала.
Потом танцевали. Алена стала меньше его стесняться, иногда спрашивала что-то, но больше молчала и разговор поддерживал Красавин. Он уже знал, что Алена поступала в университет на экономический факультет, но не добрала баллов. Опять готовится. Устроилась в швейную мастерскую, зарабатывает деньги. Но для поступления учиться за плату этого мало, а других возможностей у ее родителей нет.
На танцах Алене понравилось. Особенно — быть с таким красивым и важным кавалером. Она видела, что на них смотрят и многие девчонки ей просто завидуют. Однако старалась вести себя строго и независимо. Чтобы вдруг чего плохого о ней не подумали.
Вечер испортил появившийся в окружении подвыпивших, вальяжных парней Мишка Козлобаев. В перерыве между танцами он вместе с ними подошел к Красавину. Все затихли, ожидая, что будет дальше: с Мишкой у Красавина вражда давнишняя. Мишка смотрел на Петра так, будто тот ему что-то должен. Может, догадался, кто ему подстроил кувырок с мотоциклом в речку? — думал Петр. Но нет, вряд ли. Раны у Мишки давно зажили, да и гоняет он теперь не на мотоцикле, а на иномарке. Его отец — один из самых богатых и влиятельных людей в Полянске, с ним ищут дружбы и ему прислуживают. Обо всем этом Красавин знал из писем Алены. Может, Мишку и злило то, что Красавин его игнорирует?
— Ну, чего уставился? — сказал Красавин, когда молчанка явно затянулась.
— А что? Думаешь, если нацепил разные побрякушки, так и глядеть нельзя? Рано нос задрал. — Повернувшись к приятелям, с пренебрежением произнес: — Перед вами, друзья, Петя-Петушок, в прошлом большой специалист материться, кукарекать и гавкать по-собачьи. Вот так-то, и прошу об этом знать. В армии Петя, видно, все позабыл, но давайте его все вместе хорошо попросим… — Дружки громко захохотали и захлопали в ладоши.
Красавин напрягся. Такой подлости он даже от Мишки не ожидал. Алена, прижавшись сбоку, шептала: не вяжись, успокойся. Если б Петр был один, а не с Аленой, то быстро сбил бы спесь с зарвавшегося наглеца. Но зачем ее впутывать, ведь завтра начнутся суды-пересуды. Это им ни к чему, лучше бы Козлобаев отстал. Отвернувшись, сделал вид, что Мишкина болтовня его нисколько не интересует, однако тот и не думал униматься.