ожал плечами:
– Живу.
– Вы родственник?
– Нет, я… иждивенец. Как все тут. Только я все-таки стараюсь пользу принести – за собакой присмотреть, лошадей почистить, покормить. За усадьбой нужно следить, поля тут, фруктовые сады… Да много всего.
– Но вы не похожи на грума и собаковода. У вас какая профессия?
– Не скажу. Ты… давай на «ты»?
Я кивнула.
– Ты смеяться будешь. – Илья усмехнулся уголком рта. – Я философский факультет закончил. В одном московском вузе. Но это очень давно было, двадцать три года назад.
Я остановилась как вкопанная:
– Сколько?.. Сколько же тебе лет?
– Сорок пять, как и Валерию Викторовичу. Мы с Валеркой бывшие одноклассники.
До самой конюшни я вопросов не задавала.
8
– Боже, красота какая! – Я восхищенно замерла на пороге конюшни.
Шесть лошадиных морд, одна симпатичнее другой, смотрели на меня поверх деревянных дверок.
– Да, у нас тут хорошо, – сказал Илья.
В просторной каменной постройке пахло сеном и лошадьми. Валя и Вадим, пожилая пара, которая обслуживала конюшню, выдали мне несколько тщательно отмытых морковок и разрешили угостить лошадей. Морковку с ладони лошади брали неожиданно мягкими губами, от этого к ним рождалось нежное чувство, будто перед тобой вовсе не двухсоткилограммовое непарнокопытное животное, а кто-то вроде кролика.
Четыре из шести лошадей были кобылицами – все имели рыжий окрас, а два жеребца вороные. Одна кобылица еще почти жеребенок – ей всего годик.
Илья предложил прокатиться верхом.
– Руслане нельзя, а мне можно?
– Ну да, – ответил он легкомысленно, явно не собираясь оправдываться.
Постыдившись кокетничать, я согласилась на его предложение.
Опыт верховой езды у меня был очень невразумительный. Когда-то в детстве отец сажал меня на лошадь, но я с нее свалилась, больно ударилась и потом долго боялась лошадей вообще. Но лет в шестнадцать я приняла волевое решение научиться ездить верхом, записалась в конноспортивную школу и прозанималась там около полугода. С тех пор лошадей вблизи я не видела.
Илья оседлал для меня пожилую спокойную кобылицу по имени Анапа, а себе выбрал Вишню – кобылку гораздо менее покладистую. Я гордо отказалась от помощи и, сосредоточившись и раскорячившись, влезла в седло. Получилось не слишком эстетно, но Илья одобрительно подмигнул.
И тут же мне стало весело. Может быть, это был всего-навсего банальный выплеск адреналина, обычный химический процесс, но весь окружающий мир стал лучше.
Мы выехали из конюшни и двинулись через поле к деревянной калитке в сетчатом проволочном заборе. За забором начиналась степь, которая сейчас, поздней весной, цвела и зеленела. Небо над степью было большим и даже огромным, напоминая о фантазиях древних про то, что небосвод – это крышка в форме полушария, которую боги положили на плоскую землю.
Ощущение трепетного восторга не оставляло меня. Казалось, что еще чуть-чуть – и Анапа, которая шла шагом, взлетит. Наверно, у Анапы была мягкая походка, а может, причина эйфории крылась в чем-то другом…
Заметив выражение моего лица, которое следовало бы описать как глупое и радостное, Илья тоже улыбнулся и сказал:
– Так ближе к звездам. Ты чувствуешь?
Так, то есть верхом, было ближе и к нему самому. Мы вдвоем словно перешли в другое сословие – в сословие всадников, которым заботы плебса были безразличны. Это нас объединяло. Только забыть о том, что я волк в овечьей шкуре, шпион на вражеской территории, не получалось.
– Илья, а тебе Виктор Иванович зарплату платит? – Говорить приходилось громко, хоть наши колени почти соприкасались. Степной ветер пытался унести слова за холмы и равнины.
– Я пашу за кусок хлеба, – весело ответил он, пустив Вишню рысью.
Моя Анапа, не дожидаясь факса с распоряжением, тоже перешла на рысь. Не сориентировавшись, я пару раз стукнулась копчиком о седло, но вскоре вспомнила, чему меня учили в конноспортивной школе.
Догнав Илью, который сидел верхом как влитой, я стала снова приставать с вопросами:
– Илья, а живешь ты где?
– В доме.
– Но как же без зарплаты жить? Тебе же нужно покупать какие-то вещи, что-то еще?
– На вещи и что-то еще мне дают деньги.
– Каждый месяц?
– Нет, если я попрошу.
– Но что ты будешь делать в старости? Раз нет зарплаты, то нет и пенсии.
– Умру.
Возможно, ответы Ильи раскрывали его личную философию жизни, непонятную мне и необъяснимую с точки зрения здорового мещанского рационализма.
Назад мы вернулись только через два часа. Слезть со спины потной Анапы я смогла сама, но идти было почти невозможно. Во-первых, ноги не держали, а во-вторых, без высоты роста Анапы земля оказалась недопустимо близко к моим глазам, а звезды – слишком далеко.
9
Ужин прошел в молчании. Присутствовали все те же, что и за обедом, но без Никиты. На этот раз я совершенно точно разглядела, что дед выглядел нехорошо. Он почти не ел, его руки дрожали, лоб покрывала испарина. Дед все время пил воду, а выпив два стакана, налил себе в большой бокал грамм триста коньяку.
Как только ужин подошел к концу, Виктор Иванович тяжело поднялся из-за стола и небрежно кинул:
– Виолетта, Илья Александрович и Андрей Викторович, хочу видеть вас в моем кабинете. Остальным – спокойной ночи!
Илья тут же поднялся и, догнав деда у двери, поддержал его под локоть. Как мне показалось, весьма вовремя, потому что старик заметно пошатнулся.
Виолетта, наоборот, не двинулась с места. Она просто помертвела лицом: ее губы и щеки потеряли цвет. Руслана смотрела на дочь широко открытыми глазами, полными ужаса. Не понимая, что происходит, я вообразила, что каждый вечер в своем кабинете дед отрубает пальцы приглашенным иждивенцам.
Андрей Викторович тоже не выглядел счастливым. Его супруга даже всхлипнула, но священник ободряюще похлопал ее по плечу.
Наконец Виолетта и Андрей Викторович встали из-за стола и вышли из столовой.
Оставшиеся тут же заговорили.
– Это уже в сотый раз! – сказала Эльвира со сдержанным возмущением.
– Андрюха теперь просто повесится, – сочувственно произнес ее бывший супруг.
– Господи, Виолетточку-то за что? – пригорюнилась Руслана.
– Не мое дело судить, ибо не суди, да не судим будешь, – возбужденно заговорила Анна Степановна. – Но Виктор Иванович поступает просто не по-христиански! Ведь не себе наследство в карман положит Андрей Викторович, а все для Бога…
– Да, не себе! – ехидно поддакнула Руслана. – А что же он рабочим, которые церковь в Белых Камнях строят, зарплату не платит? И откуда у вас, Божьи вы люди, «мерседес» последней модели?
– Какой «мерседес»? – Попадья насупилась. Казалось, она не удивлена наглым заявлением родственницы. – Что вы говорите, Руслана? Мы с отцом Евстратием на шестой модели «жигулей» уже десять лет ездим.
– Ну, вы о своем автопарке у супруга спросите, – ответила ей Руслана все тем же неприятным тоном. – Только я видела его в городе на «мерседесе», да не одного…
Анна Степановна сжала губки в куриную гузку. Ей явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.
– Руслана, ты не обязана была… – сказала Эльвира.
Руслана пожала плечами:
– И что ты лезешь со своими советами, дорогая? Я вот не пойму, Элечка, почему тебя из завещания не вычеркивают? А ведь ты тут никто.
– Я мать его внуков, – парировала Эльвира. – Никто тут – вы с Виолеттой. А ты уже решила, что купишь на завещанные денежки своему алкашу и рецидивисту?
От Эльвиры я такого не ожидала. От Русланы, впрочем, тоже.
– Да как ты смеешь?! – взвилась она. – Да что ты знаешь?!
Эльвира хмыкнула, в ее глазах сверкнуло что-то нехорошее.
– Да уж знаю! Мне сын все рассказал! Просто удивительно, как некоторые умеют замуж выходить и при этом содержать любовника?
Скандал разгорался. Я уже ожидала начала веселой потасовки двух матрон, как в столовую вернулся Илья и, быстро сообразив, что творится нечто неприличное, прекратил веселье:
– Эля, Руслана, не надо. Руслана, ты бы к дочери сходила, у нее, кажется, истерика. Валерка, – обратился он к перепуганному бабскими разборками другу. – Налей Эле коньяку.
Порядок был восстановлен.
После ужина народ разошелся по своим комнатам. Оказалось, все члены семьи, а также гости вроде меня и человек, работающий на деда за стол и кров, обитали на одном этаже.
Эльвира, Никита и Андрей Викторович с супругой – в правом крыле, где осталась навеки пустовать комната Кости, а Руслана с Валерием Викторовичем, Виолетта и дед – в левом. Мне досталась козырная комната с окнами, которые находились прямо над входом в дом, комната Ильи была напротив. Его окна, насколько я могла догадаться, выходили на сторону хоздвора и степи, где так здорово ездить верхом.
Поздно вечером я поняла, что мне не спится. Это было ничуть не удивительно, потому что мои безмятежные дни миновали. Где-то в глубине сумки у меня валялась пачка сигарет, которые в данной ситуации могли оказаться нелишними. Курить в комнате я не хотела, а потому вышла из дома в парк.
На ближней ко входу лавочке сидела Эльвира.
– О, Неточка, – приветливо сказала она, заметив, что я вышла из дома. – У тебя, случайно, нет сигаретки?
Я показала ей пачку, и мы обменялись понимающими улыбками.
С наслаждением закурив, Эльвира сказала:
– Ночь такая красивая, правда?
Не согласиться с ней было невозможно. Здесь, за городом, в отсутствие уличного освещения да при незагазованном воздухе звезды имели пугающие размеры. Я откинулась на спинку лавки и стала смотреть вверх, пытаясь различить созвездия.
– Ты, наверное, скучаешь по сестре? – спросила Эльвира.
– Очень, – ответила я. – Мы с ней были единым целым. Что происходило со мной – то и с ней. Но вам, наверное, еще хуже…
– Говорят, что матери любят всех детей одинаково. – Ее слова звучали как реплика из какой-нибудь классической пьесы. – Но сейчас мне кажется, будто Костю я любила больше. Как же тяжело терять детей!