Это вполне реальное беспокойство возобладало в его душе над суетным беспокойством насчет обеда в доме Фрэнчайз, и Роберт даже решил, что не так уж существенно, понравится Кевину или нет обед во Фрэнчайзе. И когда тетя Лин, собиравшаяся в церковь, спросила его: «Как ты думаешь, милый, чем они намерены вас угощать? Уверена, что они, бедняжки, обходятся одними консервами!», Роберт ответил: «Зато они знают толк в хорошем вине, и это Кевину понравится!»
– Что произошло с молодым Беннетом? – спросил Кевин по дороге к Шарп.
– Его не пригласили.
– Я имел в виду не это. Куда девались его вызывающие костюмы, его высокомерие, а главное, почему изменилось его отношение к газете «Уочман»?
– Из-за позиции «Уочман». Впервые Невил имел случай лично познакомиться с делом, которое подхватила и раздувает сейчас эта газета. Ему это послужило хорошим уроком.
– Ты думаешь, это с ним надолго?
– Знаешь, я не удивлюсь, если и надолго. Не говоря уж о том, что он достиг возраста, когда люди перестают ребячиться и как-то сразу взрослеют. Он, полагаю, произвел также некоторую переоценку ценностей, убедившись на примере Бетти Кейн, что «Уочман» не всегда выступает в защиту тех, кто защиты достоин.
– Хочу ради тебя, чтобы это и впрямь продлилось. У мальчика неплохая голова, и если он перестанет выкидывать свои цирковые номера, то это пойдет на пользу вашей фирме.
– Тетя Лин ужасно расстроена, что он порвал с Розмари из-за дела Бетти Кейн и так и не женился на дочери епископа.
– Еще одно очко в его пользу! Мальчик начинает мне определенно нравиться! Поддерживай в нем этот дух, Роберт, этак исподволь, ненавязчиво… Это тот самый дом?
– Да. Это Фрэнчайз.
– Типичный «таинственный дом»!
– Он вовсе не был таинственным, когда его построили. Ворота были решетчатые, резные, дом был отлично виден с дороги. Несложная операция – закрыть прорези листовым железом – превратила дом из обыкновенного в таинственный.
– Идеальное место для версии нашей дражайшей Бетти Кейн. Как же ей повезло, что она его запомнила!
Угрызения совести пришли потом… Как же мог он, Роберт, усомниться и в значении открытия Марион по поводу заявления Бетти Кейн, и по поводу способности Марион прилично угостить гостя! Как мог он забыть о ее умении владеть собой, о ее аналитическом уме! Как мог забыть о том, что мать и дочь Шарп всегда и везде остаются самими собой! Они и попытки не сделали, чтобы подняться до уровня изысканной кулинарии тети Лин, и усилий не приложили, чтобы устроить официальный обед в столовой. Стол на четверых был накрыт в гостиной у окна, откуда падали солнечные лучи. Очень красивый стол вишневого дерева, однако сильно нуждавшийся в полировке. Но зато бокалы для вина были вымыты и протерты до зеркального блеска. Как это характерно для Марион – заботиться о том, что существенно, и не замечать того, что служит лишь для внешнего соблюдения приличий.
– Наша столовая – ужасно мрачное местечко, – заявила миссис Шарп. – Пойдемте взглянем на нее, мистер Макдэрмот!
И это характерно! Без всякой предварительной легкой, светской беседы за бокалом шерри. Идемте взглянем на ужасающую столовую. И гость, сам того не подозревая, сразу же становится чуть ли не членом семьи.
– Скажите, – обратился Роберт к Марион, когда они остались одни, – что вы нашли такого в заявлении?
– Нет-нет, до обеда об этом ни слова. Это будет на десерт. Меня осенило вчера вечером, вернее, просто безумно повезло. Разумеется, это ничего не изменит и полицейский суд состоится, однако это та самая «мелочь», говорящая в нашу пользу, о которой я так молила Бога. Вы говорили об этом мистеру Макдэрмоту?
– О вашей записке? Нет, не говорил. Решил, что лучше подождать.
– Роберт! – воскликнула она, весело глядя на него. – А ведь вы в меня не верите!
– Я просто боялся, что это какая-нибудь мелочь…
– Не беспокойтесь, не мелочь. Давайте пойдем со мной на кухню и вы поможете мне донести поднос с супом…
Роберт принес поднос с четырьми плоскими чашками, а следом вошла Марион, неся большое блюдо под серебряной крышкой. Когда суп был съеден, Марион поставила перед матерью блюдо, а перед Кевином – бутылку вина. Под крышкой лежал жареный цыпленок, окруженный овощами, а вино оказалось «Монтраше».
– О-о, «Монтраше»! – воскликнул Кевин. – Да просто великолепно.
– Роберт сказал нам, что вы любитель кларета, – отозвалась Марион, – но в погребе старого мистера Кроуля хорошего красного не осталось. Так что пришлось выбирать между этим вином и красным бургундским. Однако бургундское хорошо только в зимние вечера и вряд ли уж так хорошо в летний день, да еще при цыпленке.
Кевин заметил, что не часто встречаются женщины, понимающие толк в напитках, если, конечно, последние не шипят и не взрываются.
– Мы обе, – сказала миссис Шарп, – с молодых лет умеем разбираться в винах. У моего мужа был недурной погреб, но вкус, признаться, был хуже моего. А у моего брата в Лессуэйс и прекрасный погреб, и тонкий вкус.
– Лессуэйс, – повторил Кевин, вглядываясь в миссис Шарп, будто искал в лице ее какое-то сходство. – А вы не сестра Чарли Мередита?
– Родная сестра. Вы знаете Чарли? Быть не может, вы для этого слишком молоды.
– Мой первый пони, так сказать личный, был выращен вашим братом. Этот пони прожил у меня семь лет, и ничего дурного я от него не видел.
После этого, конечно, оба забыли о присутствии других и даже о еде. Поймав на себе взгляд Марион, Роберт, веселый и довольный, сказал:
– А вы наклеветали на себя, уверяя, что не умеете готовить!
– Будь вы женщиной, вы бы заметили, что ничего я и не готовила! Суп – это консервы, я лишь туда прибавила немного шерри и разных травок. А цыпленок прибыл с фермы Стэйплс. Я облила его кипятком, прибавила всего, что только могла придумать, и, помолившись, поставила в духовку. Что касается сыра, то он тоже с фермы Стэйплс.
– Ну а прекрасные хлебцы к сыру?
– Их испекла хозяйка Стэнли.
Оба засмеялись. Завтра она предстанет перед судом, завтра она будет одной из героинь процесса, этаким развлечением милфордцев… Но сегодня жизнь была еще ее собственной, и Марион могла смеяться и радоваться обществу. Так говорили ее веселые глаза.
Роберт и Марион забрали тарелки прямо из-под носа двух других своих сотрапезников – а те продолжали говорить, ничего не замечая, – унесли поднос с грязной посудой на кухню и стали варить там кофе. Кухня была большим мрачным помещением с каменным полом и старинной раковиной для стока воды, и вид ее наводил тоску…
– Мы топили плиту только по понедельникам, когда приходила уборщица, – сказала Марион, – а вообще-то, мы готовим на керосинке.
И Роберт подумал о горячей воде, которая, стоит повернуть кран, бежит в сияющую чистотой ванну, и почувствовал себя пристыженным. Роберт привык к комфорту, и нелегко было ему вообразить, как живут люди, которым надо греть воду для мытья и стряпни на керосинке.
– А ваш друг – человек обаятельный! – сказала Марион, наливая горячий кофе в кувшин, – в нем есть нечто мефистофельское. Вообразить его своим противником не очень-то приятно, но он – обаятельный!
– Ирландская кровь, – мрачно отозвался Роберт. – Ирландцам ничего не стоит обольстить людей. Нам, бедным англосаксам, остается только удивляться, как они это делают!
Она повернулась, чтобы передать ему поднос, и стояла лицом к нему, руки их почти соприкасались.
– У англосаксов есть два качества, которые я ценю превыше всего: доброта и то, что на них можно положиться. Или так: терпимость и надежность. Вот этих качеств кельтам как раз и недостает… А, черт! Сливки забыла. Сейчас, сейчас. Я их в чуланчике охлаждаю.
Она вернулась со сливками и сказала, подражая крестьянскому говору:
– Я вроде бы наслышана, что у некоторых есть такие штуки, которые зовут «холодильниками», что ли, но нам-то они ни к чему!
Роберт нес поднос с кофе в гостиную, залитую солнцем, и представлял себе, какой адский холод стоит зимой на кухне. Ведь плита там не топится! Это не прежние времена, когда в распоряжении кухарки была дюжина слуг и можно было заказывать уголь в любом количестве. Ему страстно захотелось забрать отсюда Марион. Он сам хорошенько не знал куда: ведь его дом был полон, там царила тетушка Лин.
Во время кофе Роберт завел разговор о возможности продажи дома Фрэнчайз и покупки вместо него коттеджа.
– Да наш дом никто не купит, – сказала Марион. – Кому он нужен? Для школы слишком мал, для семьи слишком велик и уж очень от всего удален. Между прочим, он вполне бы годился для сумасшедшего дома, – задумчиво добавила Марион, уставившись на розовую кирпичную стену за окном, и Роберт поймал быстрый, любопытный взгляд, который Кевин метнул на Марион, – тут очень тихо. Ни деревьев со скрипом веток, ни плюща, постукивающего в окна, ни птиц, поднимающих с раннего утра такой громкий щебет, что кричать хочется… Чрезвычайно подходящее место для истерзанных нервов. Вот, может быть, это качество кому-то и подойдет!
Итак, ей нравилась тишина, та тишина, которая ему казалась такой угнетающей. Видимо, именно о такой тишине она мечтала во время своей тесной, шумной, бедной лондонской жизни. Этот большой, тихий, безобразный дом оказался убежищем! Но отныне он перестал быть убежищем.
Настанет день – Господи, помоги, чтобы он настал! – и Бетти Кейн лишится доверия и любви окружающих.
– Ну а теперь, – сказала Марион, – приглашаю вас взглянуть на «роковой чердак».
– С удовольствием, – отозвался Кевин, – интересно взглянуть на предметы, якобы опознанные девочкой. По-моему, все ее заявления – результат логических догадок. Ну, например, отсутствие ковра на втором марше лестницы или деревянный комод – что-то в этом роде всегда есть в деревенском доме. Или ящик с плоской крышкой…
– Вот именно! Сначала мне было просто страшно слышать, как она называла одну вещь за другой, и я не могла собраться с мыслями, но позже поняла, что не так-то уж много она перечислила правильно в своем заявлении. И она сделала одну серьезную ошибку, которую никто не заметил. Ее заявление с вами, Роберт?