– Ах вот вы кто. Вы прекрасный детектив.
– А вы никуда не годный беглец. Вашу ногу просто нельзя не заметить.
– Вы появились так неожиданно. Я не слышал вашей машины и опомнился, когда она на меня уже чуть не наехала.
– Вы что, глухой? Бедная Тинни – над ней все графство потешается. В наших местах она такая же достопримечательность, как шляпка леди Миддлвей или коллекция раковин старого мистера Дина.
– А почему – Тинни?
– Она когда-то была Кристиной, ну а потом… потом одряхлела и стала Тинни. Вы просто не могли ее не слышать.
– Наверное, я на какое-то время задремал. Я… я немножко недосыпаю.
– Еще бы! Есть хотите?
– Это чисто теоретический вопрос или у вас есть что-нибудь съестное?
Эрика засунула руку в машину и извлекла полдюжины булочек, баночку с консервированным языком, граммов двести масла и шесть помидоров.
– Консервный нож я забыла. Стукните по крышке чем-нибудь острым, и она проткнется.
Эрика деловито разрезала булочку перочинным ножиком и стала ее намазывать маслом.
– Вы что, постоянно носите с собой еду? – спросил он подозрительно.
– Ага. Я всегда есть хочу. И потом, иногда прихожу домой только к вечеру. Держите нож, отрезайте консервы и кладите на булку. Потом нож дадите мне, я вторую булочку разрежу.
Он послушно сделал, как она велела, и Эрика стала разрезать еще одну булочку, из деликатности стараясь не смотреть в его сторону, чтобы ему не приходилось сдерживать голод.
Наконец он заговорил:
– Вы, конечно, понимаете, что поступаете нехорошо.
– Почему это?
– Нехорошо, потому что помогаете сбежавшему преступнику; вдвойне нехорошо, потому что ваш отец – констебль. К тому же – и это еще серьезнее, – если я тот, за кого они меня принимают, в эту минуту вы подвергаете себя страшной опасности. Нельзя такие вещи делать.
– Если бы вы были убийцей, то какой смысл вам еще и меня убивать? Чтобы я не донесла на вас, что ли?
– По-моему, если человек убил однажды, так ему ничего не стоит сделать это опять. Больше одного раза все равно не повесят. Значит, вы не считаете, что я убил?
– Уверена, что нет.
– Откуда такая уверенность?
– Вы на это не способны.
– Спасибо! – сказал он с чувством.
– Я не в том смысле.
– А! Понял! – Он слабо улыбнулся. – Не очень лестно, но обнадеживает. Скажите, у вас в роду, случайно, не было святого Георгия?
– Георгия? Нет, не было. Да вы не бойтесь, ради правого дела я вру без запинки.
– Да, сегодня вам этого не избежать. Если вы только и вправду не собираетесь меня выдать.
– Не думаю, что меня кто-то будет допрашивать, – сказала она, не потрудившись даже отреагировать на его последнюю реплику. – Кстати, должна сказать, борода вам не идет.
– Она и мне не нравится. Я захватил с собой бритву, но без мыла и воды у меня ничего не получается. У вас, случайно, нет с собой в машине еще и кусочка мыла?
– Нет. Я не мою руки перед едой. Зато у меня есть такая мыльная жидкость, «Снежинка» называется. Я ею пользуюсь для рук, когда приходится менять колесо. – Она достала бутылку из кармана в машине. – А вы, похоже, гораздо умнее, чем мне казалось.
– Да? Из чего вы сделали такой вывод?
– Из того, что вы удрали от инспектора Гранта. Отец говорит, что тот знаток своего дела.
– Я тоже так думаю. Да я бы ни за что не решился на побег, если бы так не боялся, что меня посадят. Вообще-то, те полчаса были самыми захватывающими за всю мою жизнь. Теперь я знаю, что значит жить на полную катушку. Раньше я думал, что это – когда у тебя есть куча денег и ты можешь делать все, что пожелаешь, по двадцать разных развлечений в сутки. Оказывается, это совсем другое.
– Она действительно была такая хорошая – Кристина Клей?
– С вами не соскучишься – перескакиваете с одной темы на другую, – проговорил раздраженно Тисдейл, сразу перестав улыбаться. – Да, она была прекрасным и очень великодушным человеком. – Он даже забыл про еду. – Знаете, что она сделала? Она подарила мне ранчо в Калифорнии, потому что знала, как я ненавижу сидение в конторе.
– Знаю.
– Да?
– Я слышала, как отец и другие это обсуждали.
– А! И вы все-таки верите, что я не убивал ее? Да, похоже, вы действительно считаете меня ни на что не годным.
– Красивая она была?
– А вы ее никогда не видели? На экране, я имею в виду?
– Кажется, нет.
– И я тоже. Забавно, да? Когда переезжаешь с места на место, то часто пропускаешь самые известные фильмы.
– А я вообще редко бываю в кино. До хорошего кинотеатра от нас далеко. Съешьте еще языка.
– Крис думала, что спасла меня от бедности. Какая злая ирония: ее подарок обернулся для меня смертным приговором.
– Вы не догадываетесь, кто бы мог это сделать?
– Нет. Я же не знаю никого из ее друзей. Она просто подобрала меня на улице как-то ночью. Наверное, вам представляется это диким?
– Совсем нет. Если вы понравились друг другу. Я очень большое значение придаю внешности.
– Не могу до сих пор отделаться от ощущения, что полиция ошибается. Что это все-таки не убийство, а несчастный случай. Вы бы видели пляж в то утро. Абсолютно пустынный. Кругом ни души. Еще все спали. Почти невероятно, чтобы в этот час и в это место кто-то явился специально, с целью совершить убийство. Ведь мог же и на самом деле произойти несчастный случай.
– Если бы ваше пальто нашлось и на нем все пуговицы оказались целы, это сняло бы с вас подозрение?
– Думаю, да. По-моему, это единственная улика, которая есть у полиции против меня. Но вы-то больше моего знаете, что у них есть, – сказал он с мимолетной улыбкой.
– Где вы были, когда его потеряли – это ваше пальто?
– Как-то мы поехали в Димчарч. Помнится, это было во вторник. Мы вылезли из машины и пошли прогуляться вдоль мола. Наши пальто остались на заднем сиденье. Они всегда у нас там лежали. Я не хватился своего, пока мы не остановились дозаправиться на обратном пути. Я повернулся, чтобы взять сумочку, которую Крис туда кинула, когда мы садились.
Он вдруг запнулся и страшно покраснел. Эрика взглянула на него с недоумением и потом тоже смутилась. Она не сразу сообразила: признание, как само собой разумеющееся, того факта, что женщина за него платила, для Тисдейла было более унизительным, чем само обвинение в убийстве.
– И пальто на месте не оказалось, – поспешно проговорил он. – Оно могло исчезнуть, только пока мы прогуливались.
– Может, цыгане?
– Вряд ли. Я их не встречал. Скорее всего, случайный прохожий.
– На пальто есть какая-нибудь особая примета? Ну, по которой можно доказать, что оно ваше?
– Мое имя есть на ярлычке.
– Если его украли, то первое, что вор сделает, – это сдерет ярлычок.
– Да-да, конечно. Погодите, я вспомнил еще кое-что: маленькая дырочка ниже кармана – кто-то сигаретой случайно прожег.
– Вот это уже лучше. Тут уж сомнений не будет.
– Если его найдут!
– Не думаете же вы, что вор сам принесет его, узнав, что оно нужно полиции? И потом, полиция не смотрит на те пальто, которые на ком-то надеты. Они ищут брошенное. Собственно, ваше-то пальто никто и не ищет. Ради того, чтобы доказать, что то, с оторванной пуговицей, – не ваше.
– Что же мне делать?
– Сдаться.
– Что?!
– Сдаться властям. Вам дадут адвоката и все такое прочее. Тогда уже он займется поисками вашего пальто.
– Не могу я этого сделать. Просто не могу, и все тут. Между прочим, как вас зовут?
– Эрика.
– Так вот, Эрика, при одной мысли, что меня запрут, мне делается плохо.
– Клаустрофобия, что ли?
– Ну да. Когда я знаю, что могу в любой момент выйти из какого-то закрытого помещения… ну, пещеры, предположим, – это еще ничего. Но оказаться запертым на ключ, когда не останется ничего другого, как сидеть и думать, думать о… Нет, ни за что.
– Раз так, тут уж ничего не поделаешь. Но это был бы самый разумный путь. Что же вы собираетесь делать?
– Опять заночую здесь. Вроде дождя не предвидится.
– Может, вам обратиться к кому-нибудь из друзей?
– Когда на мне висит убийство? Ну нет! Вы переоцениваете прочность человеческой дружбы. – Он немного помолчал и потом, сам пораженный этой мыслью, добавил: – Нет, пожалуй, тут я не прав. Просто мне, видимо, до этого не встречались настоящие друзья.
– Давайте тогда решим, куда мне завтра принести вам еду. Хотите, сюда же?
– Нет.
– Тогда куда?
– Я другое имел в виду. Я хотел сказать, вы не должны больше со мной видеться.
– Почему это?
– Потому что вы нарушаете закон, укрываете преступника. Я точно не знаю, как это у них называется, но это уголовно наказуемо. Нельзя этого делать.
– А кто мне может помешать выронить еду из машины? Нет такого закона, который это запрещает. Просто сыр, ломоть хлеба и шоколад случайно вывалятся у меня из машины. А теперь мне пора. Вокруг вроде бы никого, но, если надолго остановить машину, обязательно непонятно откуда кто-нибудь появится и станет задавать вопросы.
Она собрала остатки пищи, бросила в машину и села за руль. Непроизвольно он сделал движение, чтобы встать.
– Не валяйте дурака. Не надо вам высовываться.
Стоя на коленях, он обернулся:
– Хорошо. Эта поза вас устраивает? Во всяком случае, она лучше всего выражает мои чувства.
Она захлопнула дверцу и, перегнувшись через борт, спросила:
– Чистый или с орехами?
– Что?
– Шоколад.
– А! Если можно, с изюмом. Когда-нибудь, Эрика Баргойн, я осыплю вас бриллиантами и вы будете ходить по коврам, мягким, как…
Но последние слова потонули в реве Тинни, рванувшей с места в карьер.
Глава двенадцатая
– Добрячок, – обратилась Эрика к старшему конюшему отца, – у тебя что-нибудь отложено на черный день?
Добрячок оторвался от счетов на зерно, над которыми потел, его старческие выцветшие глаза скользнули по лицу Эрики, и он снова ушел в свои подсчеты.