— Мой, — подтвердил Феликс Гарденер. — Раньше он принадлежал моему брату, который прошел с ним всю Фландрию. — Он говорил все громче. — В театре я его не оставляю — он мне слишком дорог. Вот он, полюбуйтесь.
Все в почтительном молчании уставились на револьвер, который владелец положил на стол.
— Эта штука изрядно портит пьесу, — высказался драматург.
Больше о револьвере не говорили.
III
Утром 14 июня, по прошествии недели аншлага на «Крысе и Бородаче», Феликс Гарденер отправил Найджелу Батгейту в подарок два билета в партер. Анджелы Норт (не участвующей в этом сюжете) не оказалось в Лондоне, поэтому Найджел позвонил в Скотленд - Ярд и попросил к телефону своего друга, главного инспектора уголовной полиции Родерика Аллейна.
— Вы заняты сегодня вечером? — спросил он.
— А что? — спросил голос в трубке.
— До чего вы осторожны! — восхитился Найджел. — У меня два билета на спектакль в «Единороге». Подарок Феликса Гарденера.
— Как у вас много замечательных знакомых! — заметил главный инспектор. — С удовольствием пойду! А вы со мной поужинаете, хорошо?
— Лучше вы со мной. Это мой вечер.
— Вот как? Звучит многообещающе.
— Вот и отлично! — подытожил Найджел. — Я заеду за вами без четверти семь.
— Обещаю не опаздывать. Я заслужил вечер развлечений, — сказал голос. — Спасибо, Батгейт. Счастливо.
— Надеюсь, вам понравится, — сказал Найджел, но собеседник уже его не услышал.
Ближе к вечеру того же дня, 14 июня, Артур Сюрбонадье явился в квартиру Стефани Вон на Шепердс - Маркет и сделал ей предложение. Это происходило не в первый раз. Мисс Вон сочла необходимым прибегнуть ко всему своему профессиональному и личному умению. Сцена требовала тщательности, и она уделила ей максимум внимания.
— Дорогой мой, — заговорила она, неторопливо закуривая сигарету и совершенно бессознательно принимая лучшую из шести своих заученных поз у каминной полки. — Дорогой мой, я ужасно, просто кошмарно всем этим удручена! Понимаю, я виновата. Очень виновата!
Сюрбонадье безмолвствовал. Мисс Вон поменяла позу. Он хорошо знал по долгому опыту, какой будет следующая поза, знал и то, что будет ею пленен, как будто увидит впервые. Она заговорит почти шепотом, замурлычет…
Мурлыканье не заставило себя ждать.
— Артур, дорогой, я вся на нервах. Эта пьеса высосала из меня все жизненные силы. Я не знаю, где я, что со мной. Проявляйте со мной терпение. У меня ощущение, что я вообще не способна кого-либо полюбить. — Она бессильно уронила руки, потом поднесла одну к своему декольте, чтобы он не отвлекался. — Попросту не способна! — Удрученный вздох.
— Даже Феликса Гарденера? — спросил Сюрбонадье.
— Ах, Феликс!.. — Мисс Вон изобразила свою прославленную улыбку с тремя уголками, слегка приподняла плечи, приняла задумчивый и отрешенный вид. Ей было под силу передать целый мир неподвластных ей чувств.
— Давайте начистоту, — брякнул Сюрбонадье. — Гарденер… — Он засмущался, отвел глаза. — Гарденер меня оттеснил?
— Милый мой, это словечко из эпохи короля Эдуарда. Феликс изъясняется на одном из моих наречий. У вас ваше собственное наречие.
— Я молюсь, чтобы вы перешли на простой английский, — сказал Сюрбонадье. — Им я владею не хуже его. Я люблю вас, я хочу вас. Это сказано на одном из ваших языков?
Мисс Вон упала в кресло и всплеснула руками.
— Артур, — заговорила она, — мне нужна свобода. Я не могу жить в эмоциональном заточении. Феликс кое-что мне дает.
— Дает? Как бы не так! — не согласился Сюрбонадье. Он тоже сел — и по театральной привычке сделал это весьма театрально. Правда, руки у него дрожали вполне искренне, что не прошло незамеченным для Стефани Вон.
— Артур, дорогой, — сказал она, — вы должны меня простить. Я к вам очень привязана и меньше всего хочу вас обидеть, но, пожалуйста, перестаньте меня хотеть, если можете. Не предлагайте мне замужество: с меня станется ответить «да» и сделать вас еще несчастнее, чем сейчас.
Еще не договорив, она сообразила, что допустила оплошность. Он подскочил к ней и заключил в объятия.
— Я бы рискнул, несчастье меня не пугает, — пробормотал он. — Как же я вас жажду!
Он прижался лицом к ее шее. Она поежилась. Он не видел ее лица, а оно в этот момент выражало сильнейшее отвращение. Ее руки легли на его волосы. Внезапно она оттолкнула его.
— Нет, нет, нет! Не смейте! Оставьте меня. Вы не видите, как мне от всего этого плохо? Оставьте меня в покое!
Ни в одной отрицательной роли — а Сюрбонадье переиграл их множество — он не выглядел таким мерзким, как в этот момент.
— И не подумаю, будь я проклят! Я не позволю меня вышвыривать. Мне наплевать, что вы меня ненавидите. Я хочу вас и, видит Бог, я вас добьюсь.
Он схватил ее за запястья. Она не пыталась сопротивляться. Они уставились друг на друга, как непримиримые враги.
Вдалеке раздался электрический звонок, и момент ее капитуляции — если это был момент капитуляции — оказался преодолен.
— Звонят в дверь, — сказал она. — Отпустите меня, Артур.
Ей пришлось побороться, прежде чем удалось высвободиться. Он оставался рядом с ней, пребывая в состоянии вопиющего потрясения, когда в комнату вошел Феликс Гарденер.
«Увертюра, первый выход!»
Привратник, стерегший служебный вход на сцену театра «Единорог», посмотрел на закопченные часы над дверью. Они показывали 7.10. Все актеры уже заняли свои гримерные. Отсутствовала только старенькая Сьюзен Макс, исполнявшая второстепенную роль в третьем акте и потому пользовавшаяся режиссерским снисхождением. Она обычно приходила к восьми часам.
В проулке раздались шаги. Старик Блэр заворчал себе под нос в присущей одному ему манере, с кряхтением поднялся со своего табурета и выглянул наружу, нюхая застоявшийся между домами теплый воздух. В тусклом свете фонаря над служебным входом появились двое мужчин в смокингах. Блэр встал в проеме, молча их разглядывая.
— Добрый вечер, — произнес тот, что меньше ростом.
— Добрый, сэр, — отозвался Блэр и стал ждать.
— Можно нам увидеть мистера Гарденера? Он нас ждет. Моя фамилия Батгейт. — Он извлек портсигар и достал из него визитную карточку. Старик Блэр принял карточку и перевел взгляд на более рослого посетителя.
— Мистер Аллейн со мной, — объяснил Найджел Батгейт.
— Прошу минуту подождать. — С этими словами Блэр, держа карточку с некоторым стыдом, заковылял по коридору.
— Старик очень внимательно на вас смотрел, — сказал Найджел Батгейт, протягивая другу портсигар.
— Возможно, мы знакомы, — ответствовал главный инспектор уголовной полиции Аллейн. — Я, знаете ли, личность известная.
— Не помешает ли вам известность получить удовольствие от того, что нам сейчас предстоит? — осведомился Найджел, указывая сигаретой на пустой коридор.
— Ничуть. Я умен, но прост — изумительное сочетание! Зрелище актера в гримерной приведет меня в оцепенение. Обещаю сесть и восторженно таращиться.
— Феликс скорее сам вытаращит на вас глаза. Когда он вручил мне эти два билета в партер, я предупредил, что Анджелы не будет, — стал торопливо объяснять Найджел, — и сказал, что приглашу вас. Видели бы вы, как его поразило наличие у меня таких важных знакомых!
— Могу себе представить! В отсутствие невесты пригласить полицейского! Феликс Гарденер — разумный человек и чертовски хороший актер. А я — любитель сюжетов про злоумышленников.
— Подумать только! — воскликнул Найджел. — А я-то боялся, что испорчу вам вечер.
— Ни в коем случае. Там ведь надо угадать, кто убийца?
— Действительно. Вам это полагается по службе, инспектор, и вы не можете себе позволить оплошать.
— Замолчите! Я дам денег старику сторожу — пусть он мне подскажет. Вот и он!
В коридоре появился старик Блэр.
— Прошу сюда, — позвал он, не приближаясь к двери.
Найджел и Аллейн вошли в театр «Единорог» через служебный вход, и с этого знаменательного момента главный инспектор уголовной полиции Аллейн, сам того не зная, начал погружение в одно из самых сложных дел за всю свою карьеру.
Они немедленно почувствовали неописуемый аромат театрального закулисья перед началом вечернего спектакля. Через служебный вход можно попасть прямо на сцену — слабо освещенную, пахнущую сложным сочетанием сухой краски, грима, клея, пыльных потемок; все это с незапамятных времен заменяет в храмах Мельпомены запах ладана. К стене было прислонено два щита задника; к внешнему, расписанному под секцию книжного шкафа, привалился пожарный. Некто с засученными рукавами рассеянно брел в глубине сцены, беззвучно переставляя каучуковые подошвы. Мальчик с букетом душистого горошка исчез в ярко освещенном проеме справа. Готовый зад ник уходил вверх и терялся в неясном мерцании. На сцене была расставлена скудно освещенная мебель, изображавшая библиотеку. Из-за занавеса доносился не прекращающийся, приводивший в возбуждение гомон публики, а также древний, как само искусство сцены, писк настраиваемых струнных инструментов. Еще один человек с закатанными рукавами стоял с задранной головой.
— Что ты там возишься с синими заставками? — крикнул он.
Ковры и мебель заглушили окрик до уровня шепота. Откуда-то сверху прозвучал неясный ответ. Щелчок — и декорации озарил свет. Перед лицом Найджела появились чьи-то ноги. Он тоже задрал голову и увидел платформу осветителей. Одни человек стоял на ней, орудуя переключателями, другой сидел, болтая ногами.
Блэр повел гостей к ярко освещенному проему, оказавшемуся началом очередного коридора. Слева тянулись двери гримерных, на первой из которых тускло мерцала звезда. Из-за всех дверей доносились по - домашнему приглушенные голоса. В коридоре было очень тепло. Мимо проскочил человек с озабоченным лицом. Прежде чем свернуть, он бросил на гостей вопросительный взгляд.
— Джордж Симпсон, режиссер, — уважительно прошептал Найджел.
Старый Блэр постучался во вторую дверь. Немного погодя на стук ответил приятный баритон: